— Ну, это недолго устроить, — пообещал легат, окинув меня ядовитым взглядом.
Тут, привлекая к себе внимание, поднял руку тамплиер.
— Это, — заявил он, — будет несправедливо. Вы, монсеньор, конечно, можете пользоваться своей властью как хотите, не разбирая ни правых, ни виноватых, но… это будет несправедливо. И Папа об этом рано или поздно узнает. Это я вам обещаю.
— Не узнает, — сказал тот итальянский рыцарь, который один раз уже сцепился с Ги де Эльбеном, — я убью тебя раньше.
Пабло Верочелле положил руку на плечо итальянцу, успокаивая его.
— Ги, вы считаете это несправедливым? Что ж, вот вы сами и будете сражаться с этим… с этим человеком.
Ги де Эльбен достал из ножен кинжал. Повертел в руках, задумчиво посмотрел на лезвие. Резко убрал обратно в ножны.
— Нет.
— Что вы сказали?!
— Видите ли, это человек — мой друг. Я не могу с ним сражаться.
— Вы отказываетесь выполнить мой приказ?!
— А если вы мне прикажете прыгнуть в небо, а я не смогу, вы тоже станете меня спрашивать, отказываюсь ли я выполнить ваш приказ?
— Вы трус!
— Я не трус, и вам это хорошо известно. Но сражаться с де Монгелем я не буду.
Легат Верочелле посмотрел на барона. На Ги де Эльбена. На меня.
— Да это заговор! — ахнул он. — Это настоящий еретический заговор!..
— Итак, — спросил я, — кого вы выставляете?
Легат некоторое время молчал.
— Позвольте мне, монсеньор, — сказал итальянский рыцарь.
Легат глянул на него. Потом на меня. Я был выше итальянца почти на голову.
— Нет. — Папский посланник огляделся. Взгляд его остановился на Вильгельме де Сен-Пе. Вид последнего показался ему достаточно внушительным.
— Вы. Вы будете сражаться за меня.
Вильгельм коротко наклонил голову:
— Как прикажете, монсеньор.
…Мы спустились во двор.
— Он опытный боец, — шепнул мне Ги, пока солдаты расчищали место для поединка. — Посмотри, как он двигается.
Я кивнул. Внешне Вильгельм казался грузным, но это было обманчивое впечатление. Он был широк в кости, рыжеволос, коротко стрижен и выше меня на полголовы. Серо-голубые глаза, усы… То, как он смотрел, как двигался… Кажется, я столкнулся с настоящим профессионалом. Есть такая порода людей — спокойных, уравновешенных, уверенных в себе. Они никогда не нападут сами. Но и становиться их врагами — большая глупость…
Сравнили оружие. Наши клинки оказались примерно одинаковой длины. Щиты и доспехи также не вызвали нареканий — за исключением моих шипастых наручей. Пришлось снять. Родриго приказал одному из своих людей принести из оружейной обычные наручи. Примерил обновку. К своим я уже привык, но ничего, и с этими жить было можно.
Мы с Вильгельмом разошлись по углам расчищенного квадрата земли и, дождавшись знака легата Верочелле, начали сближаться.
Вильгельм сделал обманное движение, которое вполне могло перестать быть обманным, если бы я вдруг вздумал ловить ворон. Я отскочил в сторону. Вильгельм двинулся ко мне — медленно и неторопливо.
Рывок в сторону, рубящий удар мечом. Он, конечно, закрылся, но я и не надеялся на слишком многое. Ничего, начало положено. Дальше будет веселее.
Так и оказалось. Неожиданно Вильгельм ринулся на меня, осыпая градом ударов. Он был сильнее и весил на четверть больше, а двигался ничуть не медленнее меня. Упираться ногами в землю и встречать его атаку в лоб самоубийственно — Вильгельм смял бы меня в два счёта. И я отступил, выжидая подходящую возможность для контратаки.
И всё-таки он двигался слишком быстро. Ему удалось зацепить мой щит своим. Резкий рывок влево… Не удержав равновесия, я упал на колено. Впрочем, это спасло мне жизнь, потому что в следующее мгновение клинок Вильгельма просвистел над моей макушкой.
У меня не было даже четверти мига, чтобы вскочить на ноги. Вильгельм нависал надо мной, как гора. Я ткнул клинком, получил в ответ тычок щитом, упал на спину, успел откатиться, увернувшись от очередного Вильгельмова выпада, и наконец вскочил на ноги. Кольчугу перепачкал какой-то дрянью.
Мой противник, само собой, не собирался давать мне передышки. Не успел я подняться, как Вильгельм налетел снова, применяя ту же тактику: теснить, не давая ни малейшей возможности для ответной атаки.
На этот раз я остался на месте. Не потому, что я придумал какой-то хитрый план, а просто потому, что разозлился. Злоба — не лучший советчик, но бегать мне надоело.
Вильгельм этого не ожидал. Наверное, от удивления он и пропустил удар краем щита, нацеленный ему в лицо. Вильгельм врезался в меня, как таран, и только то железо, которое было на мне, позволило мне не улететь на другой конец замкового двора. То, что мой противник на короткое время оказался ослеплён из-за удачного попадания краем щита, никоим образом не помешало ему довести до конца свой собственный выпад. Я почувствовал, как с правой стороны между рёбер мне в бок проникает что-то холодное…
Описывая наш поединок, я вынужден раскладывать его на фрагменты в определённой последовательности: действие Вильгельма, моё действие, снова действие Вильгельма. На самом деле всё это происходило почти одновременно. В одну и ту же секунду я успел ударить Вильгельма щитом по глазам, он — вновь сбить меня с ног и ткнуть в бок своим клинком. Уже падая на землю, я выбросил вперёд руку с мечом. Я не очень надеялся на успех, но мой противник, который по-прежнему ничего не видел, не сумел защититься. Глухой металлический звук, сменяющийся негромким хлюпом. Меч вошёл ему в живот.
Секунду Вильгельм ещё стоял. Потом упал на колени. Вцепился обеими руками в меч. Захрипел. Стал заваливаться на бок.
К нам уже бежали.
…Мне помогли подняться. Большинство народа сгрудилось вокруг Вильгельма — выясняли, насколько опасна его рана.
Ги де Эльбен выпрямился и посмотрел на меня. По его взгляду я всё понял.
— Я не хотел его убивать. Но…
Ги резко кивнул и снова склонился над умирающим.
Вокруг меня хлопотал вездесущий Тибо.
— Вы ранены?.. Господи Боже, да у вас же весь бок в крови!
Я позволил ему снять с меня кольчугу и заняться раной. Во рту был противный металлический вкус.
— …Сами видите, на чьей стороне Господь, — сказал Родриго де Эро легату, — Иммануил оправдан.
— Этот поединок не может считаться законным, — сквозь зубы выжал легат.
— Это почему же?
— Да потому что не был назначен судья! Вы таковым быть уже не можете, а значит…
— Я думаю, — перебил легата барон Родриго, делая широкий жест в сторону двора, — я думаю, что такое число людей благородного происхождения, каковое находится здесь, вполне способно заменить одного-единственного судью…
— Что мне нравится в этом времени, — задумчиво пробормотал я в пустоту, — так это то, что все проблемы можно решить самым простым способом… а именно — при помощи меча.
— Это уж точно, — с некоторым сомнением согласился Тибо, не переставая обрабатывать мою рану.
— …Кроме того, — продолжал барон, — это ведь Божий Суд. И Господь, по-моему, вполне определённо высказал своё мнение.
Легат с ненавистью посмотрел на хозяина замка.
— Мы уезжаем из этого проклятого места. Немедленно. И обещаю вам, барон, я приложу все усилия, чтобы курия узнала о том, что творится в вашем Лангедоке и как здесь попирают все законы Божьи.
Он повернулся к Родриго спиной и зашагал в башню — собирать шмотки.
— Надутый индюк, — процедил барон вполголоса. — Эй, Жан! Выволакивай Иммануила из подвала. Пусть катится на все четыре стороны.
Жан убежал, а Родриго подошёл ко мне. Посмотрел, как Тибо перевязывает рану.
— Сильно он вас?
— Не слишком. Жить буду.
Барон помолчал:
— Зря вы его убили.
— А что было делать?
— Тоже верно…
Когда Тибо закончил возиться со своими тряпками, я, морщась, нацепил куртку. Припомнил, сколько раз за последний месяц мне приходилось убивать и рисковать собственной шкурой. М-да… При такой жизни недолго и калекой стать. Если вообще жив останешься.
Мы подошли к лежащему на земле Вильгельму. Глаза у него были полузакрыты, на губах выступила кровавая пена. Он издавал какие-то неразборчивые звуки — то ли бормотал что-то, то ли просто стонал.
— Отходит, — негромко сказал кто-то.
Я смотрел в лицо человеку, принявшему смерть от моей руки, и ощущал горечь и сожаление. Бред, который нёс Иммануил прошлой ночью — насчёт голодных веков, требующих жертв и ещё насчёт чего-то там, — весь этот бред вдруг перестал мне казаться таким уж бредом. Разве на самом деле всё обстоит как-то иначе? Вот и теперь один человек должен был умереть, чтобы другой мог продолжать жить. Внезапно мне стало холодно и страшно.
…Кто-то настойчиво пытался протиснуться к умирающему, и люди посторонились, чтобы дать ему пройти. Он прошёл мимо меня, и я увидел его только со спины, но и со спины его нельзя было не узнать — тёмные вьющиеся волосы, длинное платье, серый тряпичный плащ.
Отшельник посмотрел на умирающего, лежащего у его ног, и, негромко вздохнув, качнул головой: мол, опять вы за своё… Он опустился на колени и положил ладонь на живот Вильгельму. Через мгновение Иммануил встал. Взгляд его был спокоен и чист, когда он смотрел на лежащего человека. А лежащий человек смотрел на него — с большим изумлением. Потом Вильгельм перевёл взгляд на нас. Он, видимо, никак не мог понять, что тут происходит и каким образом он оказался на земле. Но взгляд у него был осмысленным и лишённым боли. Потом он поднялся и сел. Сам.
Кто-то из собравшихся негромко ахнул:
— Чудо… Чудо!.. Господи, он же…
Иммануил повернулся и направился к воротам. Я подумал и бросился за ним следом:
— Может, и меня заодно вылечите?
— Обойдётесь.
Он странно посмотрел на меня — с какой-то смесью жалости и разочарования. Внезапно все условности, происходившие от того, что мы принадлежали к разным культурам и сословиям, исчезли, и в целом свете остались только он и я.