Прежде чем я увидел её в своё окошко, тишину разорвал оглушительный рёв Жуана:
– А-а-а, сука! Луис, Луис, эта тварь!.. У-у-у!..
Перед моей дверью возникла Жанна. Она вцепилась в засов и попыталась его отодвинуть, но он плохо слушался её слабых рук и шёл туго.
– Застрял! – отчаянно выдохнула она.
В коридоре грохотали тяжёлые шаги – сюда бежал Луис.
– Давай, девочка! Тяни! У тебя получится...
Она успела. С грохотом засов выскочил из паза.
В следующую секунду Луис отшвырнул Жанну в сторону и попытался задвинуть его обратно. Я изо всех сил врезал плечом в дверь. А дверь, в свою очередь, врезала тюремщику по физиономии. Сдавленное мычание, мешающееся с проклятьями, – и я наконец вырвался из своей вонючей камеры. Луис (морда в крови) отпрыгнул на шаг и потянулся за ножом.
Он не успел достать нож. Я перехватил руку с дубиной и провёл апперкот – мой тренер по боксу, если бы мог видеть, наверняка похвалил бы. Раздался хруст, Луиса приподняло в воздух, но потом земная гравитация утянула его обратно, он повалился на спину и остался в этом положении. Один – ноль в нашу пользу.
Жуан, придерживая спущенные штаны, скрючившись, выполз из камеры Жанны. Я ухватил его за шкирку и за сальные патлы и впечатал лбом в стену. Стена выдержала, лоб – нет. Два – ноль. Первый раунд за нами. Я снял с Жуана пояс с ножом, а нож Луиса воткнул ему между рёбер. Такую падаль нельзя оставлять в живых.
Взяв факел, двинулся по коридору, вдоль камер.
– Что теперь? – спросила Жанна, следовавшая за мной по пятам.
– Всё отлично, девочка! Ты молодец!.. Эй, Тибо! Ты здесь?!.. Тибо!!!
Ответом были только бессвязные вопли выживших из ума заключённых. Я переходил от одной камеры к другой, но из окошек в двери на меня смотрела либо пустота, либо дикие глаза безумцев. Гноящиеся губы, обезображенные лица, рты, в которых недоставало большей части зубов, язвы и на руках – следы крысиных укусов. На некоторых дверях были начертаны знаки вроде тех, что украшали мою дверь и дверь Жанны, но лица, находившиеся за этими дверями, были ничуть не лучше всех остальных. Полагаю, мало кто мог протянуть здесь больше, чем несколько лет, – умирали или от заражения крови, или от туберкулёза, а рассудка они лишались ещё раньше. Признаюсь, поначалу у меня была мысль открыть настежь все двери, но когда я увидел, сколько здесь сумасшедших, я переменил своё решение.
Чем дальше я шёл, чем громче кричал, тем меньше оставалось надежды, что Тибо откликнется. Возможно, он томится где-то на другом этаже. Я помнил из разговоров тюремщиков, что меня поместили сюда только потому, что недавно здесь умер кто-то из прежних заключённых. Тибо мог сидеть двумя ярусами выше. Или ниже.
– Андрэ, прошу вас... – Жанна вцепилась в мой рукав. – Надо уходить отсюда... Сюда может кто-нибудь зайти!.. Пожалуйста!..
Я шёл дальше. Остались две камеры в самом конце коридора – справа и слева. Слева в окошке была заросшая волосами и грязью морда, справа всё было тихо. Я отодвинул засов и посветил факелом в темноту. О Боже!..
На меня пахнуло нестерпимой вонью. На кровати шевелился огромный тёмный клубок – крысы, обеспокоенные моим появлением, разбегались прочь от света. Очевидно, обитавший здесь узник умер несколько дней назад, а тюремщики не придали большого значения тому, что еда, которую они ставят перед дверью, остаётся нетронутой.
Я закашлялся и захлопнул дверь. Когда я оглянулся, то увидел, что в глазах Жанны застыл ужас.
Затем я встретился со взглядом человека из камеры слева. Взгляд был на удивление ясным.
– Выпусти меня, – отчётливо проговорил он.
Я смотрел на него и колебался. Украшенная язвами кожа, борода, в которой копошились насекомые, длинные патлы грязных волос... Нескольких передних зубов не хватало.
– Выпусти меня! – Он едва не рычал от ярости. – Выпусти, иначе, клянусь, – я подниму такой крик, что сюда сбежится вся графская солдатня!
Я подошёл к двери и отодвинул засов. Не потому, что испугался его угроз. Он мог орать сколько влезет – всё равно бы его никто не услышал. Я просто представил себе на секунду – что это значит: провести здесь несколько лет и суметь сохранить толику рассудка.
Он выбрался из камеры. Глаза его горели – то ли от безумия, то ли от радости. Господи Боже мой, на кого он был похож!.. Голливудские фильмы ужасов отдыхали.
От него несло, как от покойника. Я отодвинулся подальше. Жанна спряталась за мою спину.
– Как будем выбираться? – хрипло спросил старик.
Я посмотрел на него снова и в очередной раз убедился в правоте высказывания графа Альфаро: я благородный дурак. Весь расчёт строился на том, что стражники на воротах не обратят на нас с Жанной особого внимания. Некоторые шансы на это были – наша одежда и кожа ещё не успели принять такого вида, как у остальных заключённых. Мы ещё могли сойти за обычных людей, даже Жанна, лицо которой украшали синяки и кровоподтёки. Но этот старик... Каждый, посмотрев на него один раз (я молчу о запахе), немедленно забил бы тревогу.
– Теперь не знаю, – честно признался я. Мелькнула мысль – а не прирезать ли, пока не поздно, старикашку? Но поскольку я был полным дураком даже не на сто, а на двести процентов, я этого не сделал.
Не смог. И пусть всё катится ко всем чертям. Я натянул на себя одежду Луиса, старик позаимствовал барахло Жуана. Он был настолько худ, что куртка толстяка-тюремщика сидела на нём, как на швабре.
– Дай мне нож, – сказал он, протягивая руку.
– А ты с ним обращаться-то умеешь, дед? – с сомнением спросил я.
– Получше тебя, франк.
Я отдал ему пояс Жуана вместе с клинком. Дубинку он подобрал самостоятельно. С оружием в руках и в одежде, висевшей складками, вид у него был наинелепейший.
Подойдя к двери, ведущей на лестницу, мы прислушались. Вроде бы всё было тихо. До вечерней кормёжки оставалось ещё часа три. Ну да, вопли здесь не в диковинку.
Я открыл дверь. Мы вышли на лестницу и стали осторожно продвигаться наверх. Лестница закручивалась спиралью; совершив один круг, мы оказались на точно такой же площадке, какую покинули. Из-за полуоткрытой двери доносились громкие голоса. Я осторожно заглянул в щель. Меня не заметили – внимание коллег Жуана и Луиса было сосредоточено исключительно друг на друге: они ссорились, выясняя, кто именно из них жульничал в последней игре в кости. Я подал знак своим спутникам. Бесшумно мы прокрались наверх, а тюремщики на минус втором этаже всё с тем же пылом продолжали выяснять отношения.
На следующей площадке дверь была плотно закрыта.
Оставалась ещё комната охраны – и здесь, я понимал это, без боя обойтись не удастся. Комната охраны – единственный путь наружу. Когда меня тащили вниз, там сидело четверо солдат. Можно было, конечно, надеяться, что сегодня их будет меньше, но с тем же успехом их могло быть и больше.
Четверо хорошо вооружённых людей... и притом их следовало убить быстро, пока они не успели поднять тревогу. Я покосился на своего престарелого спутника. Особой помощи от него ждать не приходилось.
Нам повезло. Так же как дьявольски везло на протяжении всего последнего получаса. Когда мы приблизились к комнате охраны, с той стороны послышались шаги, петли со скрипом начали поворачиваться. Я бросился вниз, за поворот лестницы. Старик и Жанна сообразили, что им нужно делать, без подсказок.
Я не знаю, зачем этот солдатик попёрся вниз, – этот вопрос так и остался невыясненным. Он не успел даже крикнуть. На середине пролёта он получил в живот нож, а я получил его меч. Это было уже кое-что. Также я позаимствовал у солдатика его куртку с нашитыми металлическими бляхами. То, что спереди между двумя бляхами в дублёной коже имеется здоровенная дыра, оставленная моим ножом, а также большое красное пятно, меня не слишком беспокоило. В конце концов, мы не на показе мод.
Дверь за собой солдатик не закрыл. Какая неаккуратность. Я вломился в комнату охраны и развалил череп стражнику, сидевшему ко мне спиной, прежде чем его сотоварищи успели вскочить на ноги. К несчастью, покойника и его приятелей разделял широкий стол – поэтому, когда я добрался до номера 3 и номера 4, эти деятели уже успели достать оружие и во всю глотку орали «Тревога!!! На помощь!!!» – и всё в таком духе. Впрочем, крикнуть «Тревога!» они успели только один раз – потом им пришлось поберечь дыхалку. Не знаю, сколько времени я бы один провозился с ними. Я владел мечом лучше, чем каждый из них в отдельности, но их было двое, а у меня за спиной висела неделя вынужденного поста в гуманных условиях местной темницы. Я думаю, что всё равно рано или поздно справился бы с ними, – вопрос был только в том, сколько бы на это потребовалось времени. Могло потребоваться и гораздо больше того, чем мы могли себе позволить. Да, могло бы потребоваться... если бы старикашка не пришёл мне на помощь.
Он подобрал клинок умерщвлённого мною стражника и сразу же ринулся в бой. Это был профи. Бог знает сколько времени, проведённого внизу, несомненно подорвало его силы, но умение перевешивало телесную немощь. Говорю, это был профи. Самого высокого класса.
Когда он занялся одним из солдат, на мою долю остался только один противник. Я справился с ним в считанные мгновения. Старикашка разделался со своим на секунду позже – я даже не успел помочь ему. Когда бой закончился, старик сам едва не рухнул на пол вместе с умирающим врагом. Стоило посмотреть на его лицо, чтобы понять, что он прикладывает нечеловеческие усилия для того, чтобы не потерять сознания. Он задыхался, его лоб покрылся испариной, руки дрожали, а меч, несколько мгновений назад рассекавший воздух со смертоносной быстротой, едва не вываливался из рук.
В помещении, где мы находились, было три двери: одна, открытая, вела вниз, в подземелья, вторая – в замок, третья – во двор. Я поочерёдно подошёл ко всем, но не услышал ничего подозрительного – хотя хриплое дыхание старикашки порядком мешало прислушаться. Кажется, вопли стражников остались не услышанными.