Ужин, по представлению Севы, должен был бы пыхтеть на сковородке, томиться в духовке, вариться в кастрюльке и издавать манящий аромат горячей картошки, сочного мяса или зажаренной курицы. До таких изысков его руки не доходили, других рук в его доме не имелось.
– Ты чего пришел, Слава? – глянул на него Сева с недоброжелательным значением.
– Проблемы у меня, старик, появились после твоего визита, вот как. – Вячеслав отщипнул лист салата, сунул его в рот и лениво пожевал. – Все было в норме вроде бы, а как ты сунулся ко мне, так и началось.
– Что конкретно? Что началось?!
Сева был зол на гостя, за то, что тот скомкал его редкий свободный вечер. Зол на себя за то, что предстал перед ним в одних трусах. Зол на Гришина, который сначала надумал дать ему задание по установлению личности любовника повесившейся женщины. А потом дал задний ход, постановив, что эту линию в разработку пускать не стоит, и без того все и всем ясно.
– Ну чего молчишь, Слава? – снова повторил Сева, на всякий случай отступая к кухонной двери.
Черт его знает, с чем пришел к нему этот качок? Может, он больной на всю голову и как кинется сейчас на него, и примется душить, как придушил, возможно, свою любовницу. Это ведь только Гришину все понятно. У самого-то Севы сомнений много возникло в ходе расследования.
– Мне кажется, что за мной следят. – Крутые плечи гостя внезапно поникли, сделавшись совершенно обычными, почти как у Севы. – Гадкое ощущение, можешь себе представить?!
– Могу, конечно, но почему ты связываешь возможную слежку за тобой именно с моим визитом?
– Ну… Не знаю я! А с чем еще мне ее связывать?! – Вячеслав снова полез к кочану салата, начав беспардонно щипать листья. – Все было нормально, и вдруг чую, что мне в затылок дышит какая-то падла! Слушай, а это не вы меня пасете, а? В смысле, не менты, нет?
– Думаю, нет. – Сева покачал головой, подумал еще и уже более уверенно: – Нет, с нашей стороны наблюдения не было.
Гришин же сказал, что эта версия бесперспективна, что Севе не следует больше заниматься ее разработкой. Из фигурантов один Вячеслав и нарисовался. Личность парня, которого так обожала и побаивалась погибшая, установлена не была по той же причине: Гришин велел отвлечься. Кто тогда может следить за качком?
– Я не знаю! Но волосы на загривке каждый раз шевелятся, когда я его чую, – пожаловался гость Севе. – Очень отвратительное ощущение!
– Стоп. А с чего это ты взял, что это непременно он?! – тут же зацепился Сева. – Это ведь может быть и одна из обиженных или брошенных вами женщин. Не так ли?
– Не так. – Вячеслав покачал головой, со вздохом уселся на Севино место за столом и, сложив ладони меж коленей, нехотя признался: – Я ведь… Я ведь после Наташки ни с кем никаких шашней не заводил.
– А что так? – изумился Сева. – Неужели чувства у вас к ней были? Поверить не могу!
Поверить было невозможно, стоило вспомнить рассказ Вячеслава о странности их отношений. Наталья ведь с кем только не делила свое одиночество. У нее было много разных мужчин, а одного она так и вообще любила.
– Чувства, не чувства, но забыть ее мне оказалось не так просто, – еще тише, чем прежде, проговорил Слава. – Знаете, я ведь даже на кладбище к ней ходил.
– На похороны, в смысле?
– Нет, на похороны не пошел. Потом уже… Через пару дней сходил с цветами. Постоял и… Черт побери! – Он дернулся всем телом, будто его ударили, вжал голову в плечи и испуганно глянул на Севу исподлобья: – А ведь тогда я и почувствовал в первый раз, что за мной кто-то наблюдает.
– На кладбище, в смысле?
– Ну да! Именно там. Я оглянулся, почувствовав. Никого. Мне так жутко стало, подумал еще суеверно, что это она за мной с того света наблюдает, и почти галопом оттуда. – Вячеслав мотнул головой. – На выходе оглянулся, тут его и увидел.
– Кого?
– Ну мужика этого. Я потому и говорю, что это не может быть женщина. Я же ясно видел, что это мужчина за мной идет. Он еще за дерево тогда спрятался, но что мужик, я рассмотрел совершенно точно. – Он потер ладонь о ладонь, зажатых меж коленей, и спросил, глядя с надеждой на Севу: – Что делать, командир?!
– Так, так, так… – забыв, что в трусах, рубашке и носках он выглядит не очень внушительно, Сева заметался по кухне, на ходу рисуя план действий: – Ты сегодня возвращаешься домой и никого к себе не впускаешь. Никого! Сиди тихо как мышь. А завтра с утра я жду тебя у себя на работе. Раз справки наводил, то знать должен, где я работаю.
– А зачем я туда? – перепугался непонятно чего Вячеслав.
– Поедем в одно место, будем сотрудничать с художником.
– А зачем? – снова ничего не понял гость.
– Затем, что фоторобот мы с тобой так и не составили, переключив свое внимание туда, куда нас заставили переключить, – проговорил Сева, моментально уловив глубокий смысл только что оброненной им фразы.
– Фоторобот кого? – продолжал тупить Вячеслав.
– Того парня, с кем, возможно, у твоей Натальи был бурный и продолжительный роман.
– А-аа! Вон что! – наконец-то проявил чудеса сообразительности перепуганный не по-детски Вячеслав. – Думаешь, это он за мной следил?
– Поживем – увидим.
Уклонился от прямого ответа Сева, а сам тут же подумал, что кому еще придет в голову мысль посетить Наталью на кладбище? Только ее бывшему возлюбленному… возможно.
Ох, и наподдаст ему Гришин за эту самодеятельность! Ох, и наподдаст. Насупится, примется орать и грозить лишениями за самоуправство. Ему ведь все давно ясно, а тут вдруг помощник с параллельной версией всплывет.
На удивление, Гришин наутро принял его достаточно миролюбиво. Нет, для порядка поворчал, конечно же, но никакими лишениями не грозил. И даже дал добро на составление фоторобота, потребовав держать в курсе следователей из Управления внутренних дел.
– В тесной сцепке, Михаил Семенович, – клятвенно приложил руку к сердцу Сева. – Только так и никак иначе! У нас с вами ведь даже и аппаратуры соответствующей нет. Все ведь там.
– У нас с вами, блин! – сморщился недовольно Гришин. – Ты это… Инициируешь, инициируй дальше, а меня сюда не приплетай. Все, ступай, Сева, ступай. Да, чуть не забыл. Фоторобот потом мне на стол.
– Так точно, – кивнул Сева.
– Хочу показать одному человеку хорошему. Очень ему не хочется, чтобы одна дамочка села. Ну просто брыкается изо всех своих сил, как ему не хочется. Пусть посмотрит, может, чего и углядит в том портрете. Он ведь настырный…
…Виктор Иванович, признанный Гришиным настырным, тем временем внимательно изучал факсимильное послание из города Челябинска. Он хмурил брови, вчитываясь в размытые буквы на листе, который все норовил скрутиться в трубочку. Сопоставлял и думал, и то, до чего он додумался минут через десять, совершенно ему не понравилось. Он долго размышлял над тем, звонить или не звонить Гришину. Делиться или нет информацией, которая неожиданно всплыла и которая неожиданно и совершенно непостижимо может снова навредить Моховой Светлане. Все смотрел и смотрел не мигая на трубочку глянцевой тонкой бумажки, откатившейся к краю стола. Все мучился и мучился: звонить или не звонить. Потом профессиональный долг в нем все же победил, и он с тяжелым сердцем поднял телефонную трубку.
– Виктор Иванович? – с неожиданным оживлением откликнулся Гришин. – Рад, рад тебя слышать, дорогой.
«Чего это вдруг?! – еле-еле у него не вырвалось. – То шарахался как черт от ладана, а то вдруг обрадовался. Что-то тут не то…»
– И тебе здравствуй, Михаил Семенович, – настороженно ответил Виктор Иванович и произнес с тяжелым вздохом: – У меня для тебя новости, Семеныч.
– Да? Надо же, как странно! У меня для тебя тоже новости, Иваныч! – Гришин захихикал. – У нас с тобой прямо друг на друга чутье выработалось. Хорошие хоть новости?
– Смотря для кого, – выдохнул Виктор Иванович со скорбью. – Для тебя неплохие. Для Моховой… Для нее последний гвоздь в крышку.
– Да ты что?! – ахнул Гришин. – Ну-ка, ну-ка! Говори, не томи, Иваныч!
– Послал я на днях факсимильный запрос о нашей с тобой общей знакомой на прежнее место работы. Попросил прислать ответ оперативно, по возможности факсом. Ждал недолго. Только что прочел…
– Что прочел-то, не томи! – перебил его Михаил Семенович.
– Прочел?.. Да мало утешительного, Михаил Семенович. Наша с вами подозреваемая, оказывается, имела в Челябинске репутацию нерадивого детского врача. И однажды из-за нелепой случайности или халатности, не знаю, как назвать правильно, чтобы не обвинить человека огульно… Так вот, однажды по неведомой причине у нее на участке в районе скончался ребенок.
– Опа! – снова перебил его Гришин. – Как понять? При каких обстоятельствах? Надеюсь, что не при туманных?
– Нет. Тут все более или менее ясно. У Моховой была вечеринка. День рождения праздновала, кажется. И не выехала вовремя по вызову. Ребенка просто упустили, и все. Я тут что думаю, Михаил Семенович, может, кто из родственников этого малыша ей мстит? А там черт его знает… И съездить бы, да уж больно далеко.
– Ты погоди в путешествие-то отправляться, – хмыкнул загадочно Гришин. – Ты до меня соберись, кое-что покажу тебе, а там вместе покумекаем, что и как.
– А что покажешь? Кстати, что за новости для меня у тебя? Или по телефону никак?
– Лучше при встрече, Иваныч. Не хочешь сам, могу я к тебе подъехать. Мне не трудно.
– Ладно, приеду. Жди через час примерно. Я тут еще один ответ на свой запрос ожидаю с минуты на минуту. Позвонить – позвонили, а письмо официальное еще не готово. Как дождусь, так подъеду, идет?..
Глава 20
В больницу к Ирине Александр собирался ежедневно. Каждый вечер, вернувшись с нового места своей работы, которая, к слову, ему очень нравилась, он принимал душ, брился, доставал из шкафа загодя приготовленную свежую рубашку, обновлял на брюках стрелки и отправлялся до районки пешком. По пути в больницу заходил в магазин. Покупал две пачки сока, килограмм апельсинов или бананов, или винограда, в зависимости от того, что бывало на прилавке самым свежим, букетик цветов и шел дальше.