III>1918–1919 <гг.>
«Vechia zimarra, senti» (IV акт «Богемы»)
Мой старый плащ, мы вместе изучали
На Сене (помнишь Ques des Celestins?)
Как ночи шелесты звучали[81]-умирали,
Как ветер колебал на камне липы тень.
Мы изучали на пролётах моста
Молчанье чёрной дремлющей воды,
И прыгнуть вниз казалось так же просто,
Как сном забыться… «Это» помнишь ты?
На улицах, бывало, отзвучат шаги все,
Последнее окно погаснет. Мы одни.
Вдруг (явь ли?[82]) дальний стон, как зов души погибшей,
Как[83] вздох неждущих счастья впереди.
А помнишь серость ночи угасавшей,
Туман, вползавший в Сену по утрам,
И первый звон, медлительно слетавший
На спящий город с высоты Notre Dame?
Истёрли, друг, тебя[84] те крашеные скамьи
Садов[85] затишных, парковых аллей.
Я часто заглушал мечтою голод там… и —
Смех слушал глупеньких, как счастие, детей.
Узнал бы ты тетрадь ту в старенькой[86] обложке?
Лица Nanon задумчивый овал?
Ей обнял, плут[87], ты зябнувшие ножки,
Когда над озеро сонеты я читал.
А томик старенький, Паскаля мозг укрывший,
С отметками пером и ногтем на полях…
В нём[88] хризантемы труп, меж чёрных строк застывший,
Был распят, как мечта, на мыслящих листах.
Да, брат, мы стареем, мы молча умираем,
Картонный сломан меч – склонимся ж пред Судьбой.
И книги и Nanon учили нас о рае —
Но рая нет – есть юность и… покой.[89]
Мы
Канарейка жёлтая в проволочной клетке
О любви канареечной жалобно свистит.
Перо в руке, точно клюв странной птицы,
Про любовь человечью – скрипит и скрипит.
Вечереет. Нам скучно. Мы в клетке, – нам тесно!
Наши песни – не наши: их поём подневольно —
Ты на жёрдочке тонкой, я – в вольтеровском кресле.
Человеку и птице люди сделали больно.
Прелюд Шопена (or 28, № 13)
Изъезженное гаммами пьянино
В безмолвье лунном спит. Пусть спит.
Бюст Шиллера на жизненную тину
С прощающей улыбкою глядит.
Покоя час. И тина без движенья:
Подёрнута лишь зыбью… Полночь бьёт.
– Прелюд раскрыт, и тайно наслажденье
Слетевший Дух, к строкам приникнув, пьёт.
А завтра вновь начнут топтать педали,
И тискать в клавиши трепещущий прелюд.
И пальцы толстые зазвёздные печали
Возьмут, о клавиши ударят… и убьют.
Гость
Щёлкнул ключ, и дверь, скрипя, открылась.
В сумрак комнаты привычно я шагнул,
Оборвавши улиц лязг и гул.
Щёлкнул ключ, и дверь, скрипя, закрылась.
Постлана постель, и две подушки взбиты.
Лунный луч кого-то ищет по стене.
Кто-то здесь таится в чёткой[90] тишине:
Там, где ждёт постель и две подушки взбиты.
Спички блеск, и юрко-юрко скрылись тени.
Там вот-вот подушкой и стенным узором —
Серенькая нежить с сине-звёздным взором
Что-то пошептала. Юрко скрылись тени.
Дачная опушка
Меж глупо-ярких крашеных дачек,
Рояльного скрежета, лая собачек,
По змеистой вязкой тропинке,
Макая в лужу ботинки,
Иду я к лесу.
О, ты, жуть дачных опушек!
В гамаках спят трупы жёлтых старушек.
В траве жестянка, блеск битой бутылки,
Застыли над книгами чьи-то затылки;
Хрипят мордастые – сытые мопсы;
По бумаге зелёным трут Шишкины —
Жёлтым трут Ропсы.[93]
Мимо. – Пискнула птичка. Стучат нудно дятлы.
Ветер чешет деревьям зелёные патлы.
Меж стволов сплошь синеют-алеют капоты.
И горько-горько мне:
Зажмурив глаза, сижу над лужицей.
Ах, над лужицей так[94] сладко тужится —
На мокром пне.
«Наши глаза ведь давно уж на ты…»
Наши глаза ведь давно уж на ты.
Наши улыбки (не правда ль?) на ты.
Мы заласкали друг друга в мечтах —
Мы лишь не смеем сказаться в словах.
Поздно. Не стоит. Всё это пройдёт.
Слов не дождавшись, нежность умрёт.
Нежность не может… быть и не быть.
Время – молчанье в Безмолвье укрыть.
Лаврские куранты
Восемь звонов нисходящих.
Точно дальний плеск причала.
С высей в сумрак улиц спящих
Башня, бросив, замолчала.
Нисходящих восемь звонов:
Так Глубинное Начало,
Цепью никнущих эонов,
Мир роняя, прозвучало.
Кто-то тихо водит стрелки
Циферблата белым диском
И в секунд деленьях мелких
Ищет Вечность: Вечность близко.
Монастырь. Шум ветра чёток.
(Слышен ли там[95] в кельях низких?)
Там, где пальцы в звеньях чёток
Ищут вечность – Вечность близко.
Близко… К сердцу вдруг нагнулось
То, что выше слов всех мелких:
– Это Вечность прикоснулась
К острию секундной стрелки!
«Исшёптанное мириадом уст…»
Исшёптанное мириадом[96] уст
Земное ветхое – «люблю».
В нём шелест скрипок, флейты грусть…
Прислушайтесь: люблю – люблю.
Я прячу слово в ларец тайный.
Защёлкнув вымыслом: она.
Верь: это слову[97] плен случайный.
Верь: счастье соткано из сна.
«Люблю» бросаю в бесконечность.
Исчезло «я», и стало – Всё.
И время вознеслося в Вечность.
И возвратилося ты в то.
Миросозерцание под пулями[98]
То не был мир – лишь мира отсвет смутный.
Сплетеньем ганглиев пленённый звёздный смысл.
Лучи, опутанные сетью цепких числ.
То не был мир – лишь мира отсвет смутный.
Дома к домам прижали камни тесно.
Шёл человек и мира отсвет нёс.
В его мозгу: созвучья сфер небесных
И близкий стук извозчичьих колёс.
Лишь для него чуть зримыми лучами
К мерцанью фонарей с высот сошла звезда.
Но по плакатам чёрными словами
Ползла чешуйкой букв шуршащая Вражда.
До серафически-окрыленных наитий
Добрызнуть грязью силится Земля.
Мысль метафизика – в клубке паучьих нитей, —
И ломится толпа в затишный сумрак «Я».
…Пять ненавидящих ощупали глазами
Холодный контур лба. Зрачки нашли зрачки.
«Тот против нас, кто не идёт за нами».
Пять ружей вскинуты и взведены курки.
Мир не погиб. Померк лишь отсвет мира…
Всё те же фонари. Залп. Ругань. Стук шагов.
Над мыслью – гимн семиорбитной Лиры.
Над трупом – пять дымящихся стволов.[99]
Circulus vitiosus
Тихой поступью поступков
Мы подходим к бытию.
Мысли ломки, сердце хрупко —
Гибнет с первым же «люблю».
Прочитав пять-шесть романов,
Мы с хорошеньким не-я
По тропиночке обманов
Входим в сумрак Бытия.
Не спросив у жизни- «Кто я»,
Кто «не я» – мне[101] враг «иль друг»?;
Трижды чертим у налоя
Алогичный «ложный круг».
Но объятья рвут софизмы:
Ведь «не я» – всегда не я.[102]
Над душой погибшей тризну
Правит шёпот: «Я твоя».
Поэту
Меж душой и миром тишина:
Там, над тишиной, повис узорный мостик.
По его излому в мир идут слова,
Чтобы в плоть облечь там букв сухие кости.
Но пред тем, как в шумный мир сойти,
Долго, наклонясь, стоят над тишиною:
Так влечёт прильнуть к молчащему покою.
Но перо, скрипя, толкает их в значки.
– Если ты поэт, то слышишь в час бессонный
Вздохи тайных слов, гонимых из души.
Там, на мостике, над тишиной бездонной,
Все свои слова… останови.