Душа моя внизу
Забыта и отпета[16]
«В межкрестной тишине…»
В межкрестной тишине
Туманней мыслей свивы…
Душа в излётном сне
Забыла мир тоскливый.
Над мигами иду
К бездвижью дальних светов.
… Душа моя – внизу.
Забыта и отпета.
«В старой, слезливой, задумчивой книге…»
В старой, слезливой, задумчивой книге,
На слипшихся жёлтых листах
Я прочёл о влюблённых сердцах,
Сочетавшихся в счастия миге.
Друг, мы вечно с тобою любили.
Моя страсть и твой девственный страх —
Здесь, на слипшихся жёлтых листах.
Предвещая любовь нашу, жили.[18]
An den Frühling (Григ)
На зыбких клавишах звучат шаги Весны:
Вся в струнных шорохах, вся в завитушках трелей —
Идёт, и на пути синеют травы-сны,
И влажный снег с ветвей роняют ели.
У талой лужицы грустит влюблённый гном.
Ручьи звенят, сплетаясь в сложной фуге;
И дятел на сосне, как точный метроном,
Считает такт, тоскуя о подруге[19].
Святые сны
Сложу для молитв я холодные руки,
Буду шептать слова в темноту…
Пусть слов[20] тех елей утешит муки,
Пусть тишь проникнет в души пустоту.
Я буду ждать благодатного чуда,
Ждать нисхожденья святых лучей,
Когда увижу в мгле жизнетворной
Сиянье тихих благих очей.
Сойдёт неслышно, с любви улыбкой
Из тяжкой оправы Лик Святой.
И речью дивной, нездешне-зыбкой
Будет учить о земле иной, —
Земле, зажжённой лучами Духа,
Где мысль и слово как шелест крыл,
Где нет печали, томленья духа,
И жизнь как праздник свободных сил!
И буду верить в тот миг манящий,
Что мир сменили святые сны…
Услышу голос в душе звенящей,
Зовущий сладость иной весны.
Сказка о познании
Мне кажется порой, в час смутных размышлений,
Когда мысль сплющена бессильною тоской,
Что можно сбросить вмиг кошмар земных видений,
Лишь надо вспомнить что-то… мной забытое давно.
И ясен жизни путь: бежать в уединенье
От голоса людей, внушений лгущих книг
И вспоминать… Всё вспоминать, с растущим напряженьем,
Забытый свет, мной виденный лишь миг.
И вот настанет час, час тишины великой,
И в душу низойдёт познанья острый луч:
Услышу рост тогда я мхов на скалах диких,
Проникну в тьму земли и в сны летящих туч;
Постигну тайны я созвучья сфер небесных,
И мысли ангелов узнаю, не страшась;
Увижу в красоте незримо-бестелесной
Я сонм творящих сил, – в тот предреченный час!
И пусть сожжет тот луч глаза и мозг познавший.
Пусть Мудрость вечная убьёт трусливый ум.
– Приди, разящий миг, и дай в себе исчезнуть,
В тебе хочу найти я смерть бескрылых дум!
«Приходи… Мы с тобой помолчим…»
Приходи… Мы с тобой помолчим
О вечерних полях…
О словах, что так свято храним
В разлученных сердцах.
…Так мы будем с тобою внимать
Тишине. —
Завтра, в сумерки, ты возвратишься опять[21]
Погрустить в полусне.
«В тумане призрачном уж звёзды побледнели…»
В тумане призрачном уж звёзды побледнели.
Расстались молча, как чужие, мы.
Бездрёмные качались тихо ели
В холодных снах предзимней тишины.
И очи в этот час твои были печальны,
Как отгоревших звёзд рассветный блеск…
… Мы слушали тогда, как на пруде кристальном
Звенел и умирал крыл лебединых всплеск…
«После ночей нечистых упоений…»
После ночей нечистых упоений
И грешных ласк,
Когда огонь жестоких наслаждений.
Дрожа, угас…
Когда слеза зажжёт стыдом ресницы
И ночь в душе —
Люблю глядеть, как вольно реют птицы
Там… в вышине…
Ныне отпущаеши
Отпусти мою душу незримым лучом
Отлететь к тишине безглагольной…
Рассеки её, Боже, Ты смертным мечом,
Вознося к высоте Предпрестольной!
Край пути. Сердце ранено отсветом дня.
Время кончилось с жизнию дольней.
Я иду, я иду… Не отвергни меня,
Дай прильнуть к тишине безглагольной…
«Вечерняя печаль нисходит на поля…»
Вечерняя печаль нисходит на поля.
Колоколов призывных слышу звоны…
И пурпуром зажглись бездвижных туч края,
И дальних гор немеют склоны.
И в этот час, коль в сердце грусть поёт,
Забытая в мельканьях дня тревожных, —
Воскреснет в сумерках и душу увлечёт
К мечтаньям призрачным о счастье невозможном.[22]
Сумерки
Густеют сумерки. Ползут в усталый ум.
Туманом влажным и холодным.
Сплетенье серых чувств и звенья бледных дум…
Хочу их разогнать усилием свободным, —
Но воля тупо спит. Всё сумерки густей…
Туман поёт в душе тоскливо и уныло.
Вдруг вспыхнут отблески неведомых огней!
Всё это, помню я, когда-то… раз уж было…
И в душу вновь пришло —
И сумерки густей.
Беззвучие
У рояля, пропевшего струнную песню,
Ты сидела, прощаясь с излётной мечтой.
– Мы по тайным путям из страны неизвестной
Возвращались в беззвучье с тобой.
Было больно искать обескрыленной мыслью
В дольней жизни приюта тоски:
Мы опять одиноки, опять беззащитны,
Мы лишь в мигах созвучий близки.
«Парсифаль»
Лилейные руки в созвучьях рояля
Учили о тайнах Святого Грааля.
И пели в аккордах закатные блески
И дальних прибоев прощальные всплески…
Душа возвращалась путями мистерий
К закрытой для душ народившихся двери.
И плакала тихо, склонясь у порога.
И в жизнь возвращалась[23] тернистой дорогой.
Magnificat
Пред мадонной Боттичелли
Дух мой крылья расправлял.
И казалось, будто пели
В вышине святой хорал.
И во взоре Девы Чистой
Весть благую принял я —
Мысли стали вновь лучисты,
И раскрылася земля!
Там, от Взора Вечной Девы,
Я зажёг светильник вновь…
И в душе воскресшей пела
Возрождённая любовь!
«Колоколов далёких перезвоны…»
Колоколов далёких перезвоны.
Час сумеречных грёз, молитв немых
Пред строгим Ликом внемлющей иконы…
Призывы слов, огромных и простых.
Дрожит пугливый огонёк лампады;
И зыблются слова, рождённые из слёз…
Вошла и обняла затишная услада,
Сошедшая во тьму долины плотских грёз.
Колоколов далёких перезвоны, —
Вы, в чуткой тишине поющие Хвалу,
Очистите елеем звуков стоны
Души, приявшей грех, любви, ушедшей к злу!
Молитва
Господь незримый и вездесущий,
Создавший День,
Пошли Ты людям их хлеб насущный,
Мне – смерти сень…
Так много вечной, немой печали
В земле твоей.
Молитвы были… и отзвучали.
Я жду: убей.
Борцам великим, вождям последним
Ты путь открой!
… А нам… усталым и духом бедным,
Пошли покой.
«Предмирная, немая сила…»
Предмирная, немая сила
Сожгла мои глаза;
В душе смятенной наступила
Познания гроза!
Познание – как пламя молний, —
От них пожар души:
Объятый истиной безмолвной,
Испепелись в тиши.
Тупик
Скука
Мы с тобою вдвоём, да, мы вечно вдвоём,
Я и ты, моя серая скука.
Я к тебе уж привык, и мы мирно живём.
Непонятно нам слово – разлука.[24]
Вот я слышу: грозящее время идёт!
Нет в душе ни движенья, ни звука.
…к нам с тобою никто, нет, никто не придёт,
Моя тихая верная скука.
Воля вспыхнет на миг, к жизни снова зовёт,
Где борьба ждёт, экстазы и мука!
…нет, никто к нам… никто… никогда не придёт,
Моя мутная, бледная скука.[25]
«Нет, я не знаю слов, разящих и могучих…»
Нет, я не знаю слов, разящих и могучих,
Чтоб в них мог воплотит тоску и смерть души!
Не в силах высказать в речах простых, но жгучих,
Сонм скомканных надежд, погибнувших в тиши.
Но как бы я хотел, слёз не стыдясь горячих,
Вам крикнуть… что мне тяжко, больно жить!
Но… я не знаю слов, разящих и могучих,
Чтоб в них тоску и смерть души раскрыть.[26]
У ночного окна
До грущу эту жизнь как-нибудь.
Буду греться у блещущих фраз.
Повторять за другими – «экстаз».
Догрущу… как-нибудь.
Дятлы учат: жить[27]-жить, надо жить.
Разве?.. Вот зазвенело окно;
За окном так призывно-темно…
Кто-то нежный шепнул: прыгни, ну.
Очарован гляжу в глубину.
Но окошко прикрыл тихий трус,
Но в душе бормотал бледный гнус:
Вот ещё… надо жить – надо жить.
«Не надо плакать. Плачут лишь трусы…»
Не надо плакать. Плачут лишь трусы.
Вот так… Стисни зубы, глаза закрой.
Шептать не надо молитв напрасно:
В тиши нисходит – смертный Покой.
Там Кто-то ждёт во тьме безликой —
В нём гибель глупых, бескрылых грёз:
И встретил только улыбкой тихой
Моленья детски-бессильных слёз.
Не надо плакать. Уж плакать поздно.
Близка глухая ночь без звёзд.
… в груди не будет… ударов[28] сердца…
К чему ж отрава бессильных слёз.
Книжная закладка
В словах, что спят под переплётами.
Всегда хитрит-мудрит тоска:
В узоры букв она замотана.
В созвучий пышные шелка.
Крик текста, шёпот примечания
Из кожи лезут, чтобы скрыть
Курсивом, знаком восклицания
Тоски нервущуюся нить.
Котурны слов в душе привязаны.
(Шагай, не вздумай семенить!)
Огни бенгальские заказаны,
Чтобы в финале посветить.
Но под гирляндой букв мелькающих
Бумаги ровная доска.
Под пеньем строф, под мыслью знающих
Сереет Вечная Тоска.
В кафе
Как злой, раздражённый павлин,
Кельнерша взвизгнула: «Caffe!»
Тусклый, безрадостный сплин
В мыслей холодном аграфе.
Кельнершу щиплет толстяк,
Давший на чай ей полфранка.
Взгляд мой уткнулся в косяк,
В неба холодного рамку.
Вижу беззвёздную даль,
Контуры тёмные зданий…
Если б вошла… хоть печаль
В миги бесцветных мельканий.
«На стене: «Турчанка у фонтана»…»
На стене: «Турчанка у фонтана».
(Подарок друга.)
Затылок втиснул я в спинку дивана;
Как за лезвием плуга, —
За мыслью бреду.
Тоскует турчанка у глупого фонтана.
Тоскую и я на хриплых пружинах дивана.
………………
Время мысли уводит во тьму.
Мысли ум не ведут ни к чему.
Самоусовершенствование
Любовь пропела песенку:
Обиженно молчит.
Из силлогизмов лесенку
Мой разум мастерит.
По лесенке вскарабкаюсь
Туда, где совы спят,
Зрачки расширив мутные,
В немую темь глядят.
И там совой бессонною
к пустоте прильну —
Из истины законную
Я сделаю жену.
Любовь, страсть безграничную
Я прогоню из дум.
Пусть строит жизнь кирпичную
Мой сонно-трезвый ум.
Предчувствие
Скоро услышу тебя, Чёрный Лебедь, в душе опустелой, —
Ты пропоёшь мне в тот час о безумья безвестной стране.
Мысли, как блики огней, заблудившихся в топкой трясине,
К зовам той песни прильнут и исчезнут в едином огне!
В ночи бессонные мне уже[29] слышатся шелесты крыльев:
Близится медленный лёт Чёрной птицы, несущей печаль…
La questa tomba
Прогнили доски. В раскрытый рот
Сырая глина сквозь щель ползёт.
Там, надо мною, ручьи звенят.
Но в мёртвом сердце холодный яд.
Отпет… Забыт я… И под крестом
Душа тоскует тревожным сном.
В земных глубинах ключи звенят,
Но в сердце мёртвом – бессилья яд.[30]
«В душе, как в нетопленой комнате…»
В душе, как в нетопленой комнате.
А ведь жизнь – неуютная штука:
Сегодня тоска, завтра скука…
И всё.
Сижу над книгой, нравственно зябну:
Разве строчками можно сказать? —
– Можно лгать, да… талантливо лгать
Это всё.
Так бушует, так хлещет наш «стиль»!
Так бездвижен душевный наш штиль.
Так бескрыла тоска…
Душа и мысли
Мой мозг – бесстрастная машина:
В тиски зажала мыслей рой.
И, следствие сковав с причиной.
Во тьму ведёт суждений строй.
Но вслед за мёртвыми рядами
Чеканных вымыслов ума
Идёт неверным шагами
Дочь света, вечная Душа.
Идёт, в следы идей вступая,
Ища погасший в далях свет:
И очи ждут, не угасая,
Возврата солнечных побед.
Но словно чёткий звон метала,
Идей тяжёлый ровный шаг:
На лица спущены забрала,
И вьётся в высях чёрный флаг.
Так ряд за рядом к злобной бездне
Они идут: звала их ночь…
У граней тьмы, где мысль исчезнет,
В слезах томится – Света Дочь.[31]
Suicidium
Пути идут запретные —
И высью и долинами.
Тропинки неприметные
Изгибами змеиными
Бегут и возвращаются
И снова все встречаются
За леса тёмной чащею.
У омута молчащего.
Плакун-Трава над ним растёт.
Плакун-Трава проклятая…
Над зыбью помертвелою.
Сломавши крылья белые.
Тоскою очарованный.
Склонился Ангел скованный.
И к омуту за чащею.
Тропинками молчащими
Приходят осуждённые:
Под жалом звёзд рождённые.
Что смерть струят в ночи.
Обвившись вкруг души.
Лучи тех звёзд опальные
Ведут путями дальними
К тиши.
………………
И мудрецы, и книжники.
И плуты, и подвижники,
И сильные, и нытики,
Скопцы и сифилитики
Идут.
Молитвенные шёпоты,
Угрозы, слёзы, ропоты
Звучат.
Но зыби помертвелые.
Лобзая крылья белые.
Молчат.
Над водами печальными.
Над струнами кристальными.
Цветёт в тиши Плакун-Трава,
Плакун-Трава проклятая.[32]
Мой лебедь
…песнь та звучала блаженством рая…
Душа её пела.
Но песнь не звенела
Меж далей.
В миг смерти великий
Визгливые крики
Звучали.
Бессилье в них билось…
По высям томились
Печали.
Над глубью кристальной,
Уродец печальный,
Поник ты… без песен.