Посв. Е. М. Кузьмину
Прошлогодняя трава
Я лишь комочек спутанных снов —
Снял кто-то снега белый покров…
Кто-то позвал меня звоном лучей:
Корни целует льдистый ручей.
– Были тревожны так зимние сны…
Чу… Это голос сестрицы-Весны?
Надо камзольчик зелёный надеть
В зеркало луж на себя поглядеть.
Зовы из высей так дивно чисты:
Время настало расправить листы[70].
Плющ
Я хочу дорасти до горячего Солнца:
Цель моя так проста.
Терпеливо струю я зелёные кольца
И кружу ими ввысь вдоль шеста.
Путь мой долог, но цепко и жадно впиваюсь
Я в кору и в сухие сучки.
Вьюсь, спиралью кружа, и опять возвращаюсь
К зовам дальней лазурно тоски…
И лучи мне поют о сжигающих далях;
О, я в Солнце влюблённо вопьюсь!
И забыв корневые – земные печали.
Изумрудным огнём загорюсь!
Камень
Я грустный серый камень.
Давно ли здесь лежу
Не помню: я во время.
Я в миги не гляжу.
Мой мир – тепло и холод.
Зима и жар лучей:
По ним лишь отличаю
Дни от ночей.
Весна меня целует
Устами талых струй;
Зимой здесь всё тоскует:
Я, мох и корни туй.
Эдельвейс
Рассевая снег сребристый.
Ветер в небо держит рейс:
Над расселиной скалистой —
Белый горный Эдельвейс.
Вкруг не видно трав долинных.
Горный холод их страшит:
Льдом он пал на скал вершины.
Камни, сжав в тисках, крошит.
Но, бесстрашен в высях горных,
Впившись цепким корнем в гнейс,
В шубке белой и узорной
Грезит бледный Эдельвейс.
Точки-глазки поднял к тучам
(Тучам, бледным, как и он).
Стебелёк, прижавшись к кручам,
Внемлет льдистых струек звон;
И поют, искряся, струйки,
Саги синих ледников,
Мысли серых, грустным камней,
Сжатых силой вечных ков.
………………………
Так, на срывах гор скалистых,
Где лежит лишь вихрей рейс,
Спит, мерцанье снов сребристых,
В шубке белой – Эдельвейс.
Ветряная мельница
В высях, где неба осеннего свод, —
Птиц запоздалых таинственный лёт.
Ветры струятся за ними на юг,
Ветры о странах лазурных поют…
Пусть я нескладная, глупая клеть!
С ними хочу в дальний край улететь!
Вижу парящую с криками стаю:
Крылья дощатые я подымаю,
Ах, подымаю и я…
Тяжкие крылья бессильно кружат,
Падают гулко и в высь… не летят!
Гордый я лебедь, волшебник могучий
В брёвен гнилых обратил меня кучу,
Околдовала земля!
Нет мне свободы: средь глади полей
Грустью осенней питаю людей.
Весенний снег
Мы идём по блестящей панели;
В мутных лужицах солнце берёт
Вдохновенные трели.
Надрываясь, ползёт
Анемичная травка в просветы забора,
Обнаглев, к солнцу тянет иззябшие поры.
Я иду и пьянею от шумов и блесков,
От весеннего воздуха, радостных всплесков:
И в канавках и в небе запела Весна,
Синеокая, Божья Весна!
На оттаявший тихо ступаю песок.
Вдруг… откуда-то… талый позвал голосок…
Что такое? утихло. Лишь ветры шумят
И ручьи вдоль канавок тревожно гремят.
И на лицах зелёных, не годных к улыбкам.
Сплин уснул: он весною укачан как в зыбке.
И калоши целуются с грязью взасос.
И в мозгах «половой» назревает «вопрос».
Я иду по весенней панели:
В сердце солнце берёт
Вдохновенные трели…
И взволнованно ветры зовут и шумят[72]
И ручьи вдоль канавок приветно гремят.
Что же это?.. —
Опять средь гудящих ручьёв
Слышу шорохи тающих слов, —
И хрустит льдистый вновь голосок:
«Я снежок, —
Я растоптанный вами снежок…
И умру от лучистой Весны:
Ах, душа моя – мёрзлые зимние сны
Отлетают[73]
Вы забыли о белом, пушистом снежке,
Что от солнца, на жадном песке
Тихо тает…»
Курица
Какая извращенность!
На крыльях… вдруг… лететь!
Нет, эта современность —
Софизмов сладких сеть!
Ведь крылья (так понятно) —
Чтоб укрывать детей,
Как одеялом ватным
От холода ночей.
Так себе
Весеннее
Трепещут в бликах солнечных весенних эльфов крылышки…
Лицо моё покрыли вновь веснушки и пупырышки.
Вы, прыщики весенние, гонцы любовных трепетов,
Звенящих тихо шёпотов, бессвязно-жутких лепетов,
Развратненькие, алые и глупенькие прыщики,
Зажжённые желанием, любви ответной сыщики, —
Горите на лице моё, ищите, беспокойные,
Не светят ли навстречу вам глаза, томлений полны<е>?
«В душе поют созвучно скрипки…»
В душе поют созвучно скрипки.
Я флейтных чувств слежу полёт:
Желанья чутки, мысли гибки,
И мигу миг призыв несёт.
Хочу в узорах златоцветных
Раскрыть изломы лёгких дум;
В созвучьях чистых и приветных
Вплести видений рои в ум.
Прочь, глупой логики указки,
Вязанки скучно-верных слов:
Хочу обманов лгущей сказки,
Хочу тревожных, дерзких[74] снов.
Ночь
Из злых расселин, пещер и гротов
Вползла туманом пустая[75] тьма:
В неё чёрных птиц немые взлёты.
Птиц, налетевших из Царства Сна.
Стриндберг
…Он ненавидел жизнь и проклял мысль людскую,
Любовь земли отверг и веру растоптал.
Тоской об Истине сжёг душу он больную,
И не найдя её – безмолвно умирал.
И лишь в последние, предсмертные мгновенья
Из гаснущей души блеснул сокрытый свет, —
Сказал он: «В гроб со мной пусть Книгу Откровенья
Положат.
В ней одной, быть может, есть ответ…»
Саше Чёрному
Пыль покрыла все химеры:
Оттого быть трудно Белым.
Но душа так жаждет веры:
Нет, к чему быть вечно – Серым?
Да, но вера… призрак вздорный.
Оттого ты – Саша Чёрный.
Стихи. С. К
[76]1911–1913 гг.
Свобода
Великое Слово, шитое на знамёнах.
Сползло тихонько и, узким древком.
Обманув ищеек мести и[77] закона.
Спряталось, израненное, в толстый-чинный том.
Поселилось Слово в звучной умной фразе
В обществе корректных иностранных слов,
Критики, историки, учителя гимназий
Смотрят грустно в буквы сквозь овал очков.
…Но тоскует Слово о великом миге:
Снится алый стяг, шумящий средь ветров.
– Помогите ж, люди, выбраться из книги
Самому несчастному из великих слов.
«На тихом кладбище, на мраморе доски…»
На тихом кладбище, на мраморе доски,
Желтеет слов истёртых позолота.
Здесь тусклая любовь каракули тоски
Нескладно вывела у смертного излёта.
Там в высоте прозрачных тучек сеть.
Здесь травка бледная глядит из глины робко;
Ползёт на край креста и пробует лететь
На алых крылышках ввысь божия коровка.
…О, слёзы старины, уснувшие меж трав
Под мерный плеск ручьёв и звон шмелиных песен, —
Любовь в вас умерла, словами отсверкав,
И по зигзагу букв ползёт неслышно плесень.
И я
О вы, воспетые, тысячу раз уж воспетые,
«Ивы, над камнем могильным склонившие ветви свои»…
Вот бы и мне рассказать, по-старинному грезя и сетуя,
Как мои думы склонились, «как ивы, над тишью земли».
Дайте и мне погрустить о ветвях, наклонённых над дёрном,
В ветре молитву творящих шёпотом тонких листов.
Критика: «Старый мотив, плагиат, стих шаблонен, не нов», —
Где же мне взять красоты невоспетой, несказанных слов?
Да разве слёзы мои лишь цитата?
Разве страданье моё – плагиат?
Нет. Пусть над дёрном, скорбя об утрате,
Ивы плакучие – ветви бесстрашно склонят.
И буду петь (не писать «петь») рутинно, лениво
Старую-старую песню об ивах немых,
Что безутешно тоскуют у камня[78] забытой могилы,
В чёрную тень оправляя блистанье лучей золотых.
Похоронное бюро
Траурный тяжкий венок распластал свои ветви лиловые.
Уличный свет раздробил остриями стальных лепестков.
Тёмным убором покрыты рельефы на гробе свинцовом.
Ленты лиловые ждут золочёных молитвенных слов.
………………………
О, как люблю, когда уличный шум замолкает,
К окнам, струям печаль, подойти и надолго прильнуть:
Тусклый полуночный газ на венцах, в пыль одетых, мерцает,
И, притаяся, глядит мне в лицо неподвижная жуть.
… Кто это там – средь гробов и лент погребальных?
Кто там тоскует в тиши, чья неясно белеет рука?
Слышу я шёпот и стон, осенённый нездешней печалью:
Вечной печалью о тех, чья смерть неизбежно близка.
Видение
Там, за окном, панель расцвечена огнями,
И бьётся о стекло вечерний гул колёс.
Афиши на столбах аршинными словами
За рубль всем обещают «смех до слёз».
А в комнате моей покойно и безмолвно.
Алеют на окне уснувшие цветы.
На полках грезят, в переплётах чёрных,
Возлюбленные близкие умы.
Но кто-то стал, незваный, у порога,
И слышу зов из сумерек: «Иди».
Он смотрит в душу пристально и строго.
И вдруг кричит душа моя: «Иди».
Прижав лицо к стеклу, за пёстрыми огнями
Я вижу поле отшумевших гроз:
Там трупы чутко спят под звёздными лучами —
Их губы, шевелясь, зовут в долину слёз.
В казарме
Когда при бликах коптилки мутной,
Заслышав пенье ночной трубы,
Уснёт казарма в тревоге смутной,
Я жду и знаю, что близко Ты.
Стук дальней двери. Звенят ступени,
И слышу лёгкие шаги.
Всё ночью – Тайна, всё – Откровенье…
И я шепчу: «Приди, приди».
И вот, мелькнув виденьем белым,
Меж спящих ты идёшь ко мне.
Рукой к руке моей несмело
Вдруг прикоснулась в полутьме.
– Как Ты пришла сюда из ночи?
И шепчешь тихо мне: «Люблю».
– Зачем полны печалью очи?
И отвечаешь мне: «Люблю».
Нам звёздный хор канон венчальный
Поёт в надземной вышине.
И молча перстень обручальный
На руку надеваешь мне.
– Никто не слышит, никто не знает,
Как наше счастье в тиши цветёт.
Лишь блеск зари нас разлучает,
Лишь крик трубы Тебя убьёт!