- У него горло больное, - сказал менестрель. – Если бы он был певцом, я бы не надеялся услышать когда-нибудь его песни.
Сам Крунху родился в человеческой деревне недалеко от Плоскогорья. Местные жители знали, что лесная и горная нечисть часто ворует детей, подменяя их своими уродцами. И когда на свет появился странный темнокожий очень крупный мальчик с раскосыми глазами и заостренными ушками, все сразу поняли – без нечисти дело не обошлось.
До семи лет Крунху жил, не слишком тяготясь своей странной внешностью – мать даже любила его по-своему. Но потом все переменилось – у него появилась маленькая сестренка, совсем нормальная, вполне себе человек, и мать открыто начала называть его подменышем, уродом и помехой. Как прежде она его ласкала и баловала, так теперь стала шпынять и наказывать за все подряд. Объяснялось это просто – вся семья была уверена, что Крунху проживет всего лишь семь лет, а потом умрет, как умирали все подменыши, которых в деревне было предостаточно. Крунху оказался чуть ли не единственным, кто благополучно миновал опасный рубеж и болеть, хиреть и умирать не собирался. Вот разочарование матери и выливалось в злость. Масла в огонь подливало рождение вслед за девочкой и второго мальчика, тоже нормального. Правда, у всех троих были одинаковые зеленые глаза и широкие, словно приплюснутые, носы, но то, что вызывало отвращение у подменыша, казалось вполне нормальным у его «законных» родственников.
Мальчишки из деревни и раньше недолюбливали «троллячьего ублюдка», а сейчас и подавно ополчились всем миром. И еще неизвестно, не прибили ли его как-нибудь, если бы не кузнец, который что-то такое разглядел в подкидыше и не забрал его к себе. В четырнадцать лет Крунху уже стал первым молотобойцем, кузнец стал доверять ему кое-какую свою работу, и подростка перестали презирать, но начали бояться. И поэтому, когда еще несколько лет спустя в окрестностях деревни появились эльфы, Крунху просто-напросто выставили за ворота. «Иди к своим сородичам! – сказали ему. – И назад не возвращайся!» Ни мать, ни кузнец даже не вступились за него, зато среди бродячих артистов на его внешность никто не смотрел с презрением. Наоборот, Крунху объяснили, что в числе его предков наверняка были горные тролли. Человеческие женщины могут рожать от этих великанов вполне нормальных детей, но если двое таких полукровок создают семью, то каждый четвертый ребенок такой пары обязательно родится с троллиной внешностью.
Поскольку Ханирель еще не поела, Ниэль сама отнесла мисочку для найденыша. Что-то в ее лице и улыбке, ее голосе и жестах, когда она уговаривала его поесть, очевидно, было близко юноше, потому что на глазах его внезапно показались слезы, и он безропотно стал глотать густой бульон, хотя было заметно, что каждый глоток причиняет ему боль.
Когда с едой было покончено, мастер Боар принес и развязал бурдюк с вином. Артистам чаще приходилось довольствоваться простой родниковой водой или отваром из трав, собранных на обочине дороги. Даже эль они пили лишь в том случае, если выпадала удача выступать на празднике в какой-либо деревне, поэтому изысканный напиток смаковали маленькими глотками. Маленькая дочка Таши вместо вина получила одну половину яблока, а вторую ее мать изжевала в кашицу для пока еще беззубого сына.
Сделав пару глотков, Раэна отказалась от третьей порции и потянулась за арфой, задумчиво перебирая струны.
- Споешь? – спросил ученицу мастер Неар.
Девушка на миг замерла, прислушиваясь к чему-то в душе, потом кивнула и завела нежную печальную мелодию:
Я тебе принесу воды
Из ручья на склоне холма
И опять буду ждать, чтоб ты
Хоть на миг очнулся от сна.
Слишком долго ты спишь, мой брат!
Слишком долго ты спишь, мой бог!
Это меньшая из утрат –
Ждать и слушать твой каждый вздох.
Я найду ключевой воды,
Я плоды отыщу в лесу.
Тяжесть этой большой беды
Я одна на плечах несу.
Не разбудит тебя слеза,
Не услышишь ни крик, ни стон.
А над миром встает гроза –
Скоро пламя охватит дом.
Скоро дом опалит огонь
И отрежет назад пути.
И сгорю я рядом с тобой
Потому, что мне не уйти…
- Слишком печально, - Тиар сделал очередной глоток вина и передал мех брату. – Не под настроение!
- Зато под ситуацию, - Раэна кивнула на спасенного юношу, который так и лежал на своем месте. То ли от тепла, то ли от сытости, то ли от обилия впечатлений и усталости, но он успел задремать под тихую песню и сейчас напоминал ее главного героя.
- Да уж, - проворчал Тиар, - ситуация.
- Оставлять его на произвол судьбы мы не будем, - решительно сказал мастер Боар. – Сделать это – все равно, что выкинуть новорожденного ребенка, - он покосился на Ташу, которая под этим взглядом судорожно прижала сына к груди. – Рано или поздно он очнется и тогда…
- А если не очнется? – не сдавался Тиар. – Вы всмотритесь в его лицо! Тьма уже наложила свой отпечаток на его черты! Он не жилец на этом свете и рано или поздно наступит час…
- Вот когда этот час наступит, тогда и будем думать! – оборвал приемного сына актер. – А сейчас, Раэна, девочка, спела бы ты в самом деле что-нибудь повеселее?
- «Танец в ночи», - робко подала голос Соэль. Девушка сидела между матерью и Тайном, обхватив колени руками.
- Лучше это спою я, - мастер Неар потянулся к лютне. – Арфа вряд ли вытянет.
Сильные пальцы менестреля ударили по струнам, рождая легкую быструю мелодию.
Яркое пламя над степью несётся,
Словно рождается новое солнце.
В алом огне сгорают бесследно
Все одиночество, горе и беды!
Девушки недолго смогли усидеть на месте. Вскочив, Раэна и Соэль закружились в танце, подхватывая припев:
Танцуй в ночи!
Танцуй, пока горит костер!
Пока есть в небе звезда,
Чей свет так манит тебя!
Танцуй в ночи!
Открой своей душе простор!
Ты больше не одинок –
Смотри, в ночи костры горят!
На втором куплете к ним присоединилась и отбросившая робость Таша, уложившая сына на одеяло, и три тени закружились возле костра под бренчание лютни. Актеры потеснились, давая плясуньям место. Не двинулся с места лишь менестрель, да спящий по другую сторону спасенный юноша.
Но был еще кое-кто, чьи глаза удивленно распахнулись при звуках песни. Маленькая сонная дриада, разбуженная в своем дупле, тихонько выползла наружу и вытаращилась на огонь.
Пламя стремится в дальние дали.
С ним улетают наши печали.
Горе и боль, болезни и беды -
Вот они были, а вот уже нет их!
Танцуй в ночи!
Танцуй, пока горит костёр!
Пока есть в небе звезда,
Чей свет так манит тебя!
Танцуй в ночи!
Открой своей душе простор!
Ты больше не одинок –
Смотри, в ночи костры горят!
Крунху изловчился, подбросив в костер целую охапку хвороста, и пламя весело взвилось ввысь, танцуя вместе с девушками. Склонив голову набок, дриада зачарованно слушала песню.
Костер уже давно прогорел, лишь сбоку на углях робкий язычок пламени догрызал остатки головешки. Актеры спали – мужчины на земле, завернувшись в одеяла и плащи. Женщины забрались в фургон и улеглись там, тесно прижавшись друг к другу для тепла. Тайн тихо приподнялся на локте, огляделся по сторонам. Судя по звездам, уже миновала полночь. Юноша изо всех сил старался не уснуть, дожидаясь, пока задремлют остальные. Мастер Неар дольше всех сидел у догоравшего огня, пытаясь подобрать какую-то новую мелодию, но сон сморил и его.
Тогда Тайн на четвереньках выбрался из-под одеяла и ползком направился к стволу ближайшего дерева. Добравшись до него, он ловко полез наверх, цепляясь пальцами рук и ног. Привычный к исполнению акробатических номеров и, в отличие от многих своих сородичей, не боявшийся высоты, он легко добрался до развилки, обхватил ветки всеми четырьмя конечностями и тихо пополз к пучку омелы.
Дриада, разбуженная музыкой и танцами, все еще лежала в своем дупле, когда услышала тихий шорох. Кто-то полз к её дому, кто-то чужой нарушил покой дерева. Но она только-только проснулась, была слишком слаба и не могла помешать незваному гостю. Высунув мордочку из трещины, она только наблюдала, покачивая лохматой головкой и исподтишка грозя кулачком, как, добравшись до цели, юноша одной рукой, помогая себе зубами, пытается оторвать цепко державшееся растение. Омела крепко вросла в старый раскидистый ясень, долго не хотела отрываться, но, в конце концов, половина куста осталась в руках юноши, и он, пятясь и щупая опору босыми ногами, стал спускаться вниз. Один раз нога его словно провалилась куда-то. Был миг страха падения, но обошлось…
А вот дриада до самого рассвета тряслась от страха в своем дупле, куда внезапно попала чужая нога, едва не раздавив его обитательницу, и лелеяла планы мести.
Наутро Тайн смущенно, но вместе с тем гордо предложил старой Ханирель кусок отломанного куста омелы, и та сделала больному примочки на синюшные пятна, изуродовавшие его горло.
- Надеюсь, это снимет отеки, - подумала она вслух, - и тогда он сможет нормально глотать.
За ночь неизвестный юноша немного пришел в себя. Во всяком случае, когда женщина склонилась над ним и улыбнулась приветливо, он попытался ответить ей улыбкой, неуверенной и слабой, как у младенца. Но взгляд его оставался таким же безмятежно-глубокомысленным. И он по-прежнему не издавал ни звука.
Наскоро перекусив лепешками и запив их травяным чаем, артисты запрягли лошадей и тронулись в путь. И никто не видел маленькую мордочку дриады, которая внимательно следила за ними из дупла своего ясеня.
Когда же повозка скрылась за деревьями, она выбралась наружу, подбежала к тому месту, где на земле и траве остались отпечатки колес и начала странный танец – прыгая на месте, взмахивая руками, она словно ловила что-то невидимое в воздухе и, поймав, сплетала это что-то в воображаемую ленту. Потом раскрутила ее, бросила, словно аркан и, натянув, крепко-накрепко привязала эту невидимую «веревку» к корням дерева.