- Твои пустые оправдания ничего не значат, - сказал Монкадас своим рокочущим голосом. - Мальчик был ни в чем не виноват. Его кровь на твоих руках.
Калар в отчаянии зажмурился, чувствуя, как давит на него невыносимая тяжесть вины. Когда он открыл глаза, то снова оказался в другом месте.
Он был в палатке полевого лекаря, полной мертвых и умирающих. На столе перед ним лежал труп седовласого рыцаря. Его доспехи были пробиты в десятке мест, разорванная кольчуга свисала клочьями. Из его тела торчали наконечники сломанных копий, в глубокой ране над бедром застрял топор.
- Гюнтер, - произнес Калар, глядя на мертвое тело своего старого учителя и друга.
Гюнтер был для него отцом больше, чем Лютьер. Вина за смерть Гюнтера до сих пор терзала его.
Когда Калар был еще молодым странствующим рыцарем, он по глупости оказался вовлечен в дуэль с Малориком из Сангасса. Малорик воспользовался своим правом выставить на поединок чемпиона – это был Ганелон, жестокий рыцарь, никогда не проигрывавший поединков. Калар знал, что он не сможет победить такого противника, но Гюнтер вышел на дуэль вместо своего воспитанника, и, хотя убил Ганелона, но и сам был смертельно ранен.
Внезапно голова мертвого Гюнтера повернулась, и его глаза открылись.
- Я умер, чтобы ты мог жить, Калар, - сказал он. - Но ты принес своему роду лишь бесчестье.
На глаза Калара навернулись слезы стыда.
- Мне жаль, - сказал он.
Он стоял на острове, окруженном туманом. Он слышал рев океана, волны которого бились о скалы. Пляж, покрытый галькой, был усеян трупами бретонских рыцарей и диких норсканцев.
Посреди этой картины смерти шел одинокий рыцарь, гордый и высокий, направляясь к Калару. Ярко-синий плащ развевался за его спиной, его лазурный табард был окаймлен серебром. Доспехи рыцаря были богато украшены, его голову защищал высокий шлем, украшенный статуэткой единорога, окруженной свечами. Ни одна из них не была зажжена.
- Реол, - сказал Калар.
- Он был лучшим из людей, самым доблестным и благородным из паладинов, - произнес голос позади него.
Калару не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто говорит; это был голос его сестры Анары.
- Он был моим возлюбленным и другом, и он умер бесполезно, - сказала она.
- Он умер славной смертью, - сказал Калар, не отрывая взгляда от безмолвной фигуры рыцаря Грааля, шагавшего к нему.
- В смерти нет ничего славного, - сказала Анара. - Мы рождаемся в одиночестве, и в одиночестве умираем. Смерти все равно, были мы милосердными, благородными и справедливыми в наше короткое время в этом мире, или же мы были жестокими убийцами. В конце пути мы все становимся лишь прахом. Ты сказал, что он умер благородной смертью. Это не значит ничего. Он мертв, и мир стал хуже из-за этого. Его смерть была бессмысленной. Она не изменила ничего.
- Он так не считал.
Реол остановился перед Каларом, опустившимся на одно колено и склонившим голову.
Слышался грохот прибоя и крики морских птиц.
- Он умер из-за тебя, брат, - сказала Анара.
- Нет, - Калар встряхнул головой.
- Подумай об этом, брат. Не было бы войны с норсканцами, если бы ты погиб вместо Гюнтера в том поединке на полях Бордело. Это ты должен был пасть под клинком Ганелона. Элизабет перестала бы добавлять яд в лекарство нашего отца, и он дожил бы до того, чтобы увидеть, как его внуки учатся под руководством Гюнтера. Действия и их последствия.
- Внуки?
- Дети Бертелиса, - пояснила Анара. - Они выросли бы сильными и гордыми рыцарями, в их крови не было бы скверны нашей матери.
- Ты не можешь знать, что все это произошло бы, - сказал Калар.
- Я пророчица богини, брат. Я говорю правду. Если бы ты погиб вместо Гюнтера, род Гарамон бы процветал. У Элизабет не было бы причины искать ведьму Хегтесс. Она оплакала бы твою смерть, но жила бы долго и счастливо. Она бы мирно состарилась и тихо умерла во сне. Без нее норсканский вождь Стирбьорн не пришел бы к нашим берегам. Он и его родичи погибли бы в междоусобной войне с соседним племенем, и его имя было бы забыто.
- Прекрати, - сказал Калар. - Пожалуйста, прекрати.
Анара проигнорировала его, и, подойдя ближе, продолжала говорить.
- Демоническое дитя не было бы зачато в утробе Элизабет. И не было бы войны в Леонуа, чтобы спасти ее. Десятки тысяч жизней были бы сохранены. Это нерожденное дитя значило все для норсканского вождя. Когда ты украл у него Элизабет, он был готов разорвать весь мир, чтобы вернуть ее. И в благородной попытке избежать дальнейшего кровопролития мой Реол принял вызов скелинга – и заплатил высочайшую цену.
Калар тряс головой, пытаясь не слушать слова сестры.
- Действия и их последствия, брат, - сказала Анара. - Он погиб из-за тебя. Они все погибли из-за тебя.
Калар обнаружил, что стоит на продуваемой ветром равнине, под небесами лишенными какого-либо цвета. Насколько хватало взгляда, повсюду неровными рядами стояли мертвецы. Они все были здесь: его отец, Элизабет, Гюнтер, Реол, Орландо, Монкадас и десятки тысяч других. Они стояли в молчании, глядя на него, и бремя вины невыносимой тяжестью давило на Калара. Бертелис стоял ближе всех. Калар не мог смотреть ему в глаза.
- Это ты должен был умереть, - сказали они все как один.
Сам не зная как, Калар обнаружил, что держит Меч Гарамона направленным на себя, острие клинка упиралось ему в горло. По щекам лились слезы. Все, что нужно было сделать – надавить, и вся эта боль, все эти страдания закончатся. Момент боли, а потом… ничего. Все его мучительное чувство вины будет смыто прочь, словно лист в ручье.
- Сделай это, брат, - произнес Бертелис.
- Докажи, что ты действительно мой сын, - сказал Лютьер. - Покончи с этим сейчас!
- Сделай это! - взревели тысячи оглушительных голосов.
Калар напрягся, закрыв глаза и приготовившись покончить с жизнью.
- Владычица милосердия, прости меня, - прошептал он. - Я не оправдал твоих ожиданий…
Неприятный сладковато-гнилостный запах заставил его остановиться. Пахло гнилой древесиной и прелыми листьями, что на мгновение привело его в замешательство.
- Сделай это! - завопила армия мертвецов, но Калар не обратил на них внимания. Память начала возвращаться к нему, и иллюзии, которые наслала Дрича, стали рассеиваться.
Он вспомнил, что это Владычица привела его в лес Лорэн, и по ее божественной воле он оказался здесь, в этом месте и в это время.
Глаза Калара открылись, и он вскочил на ноги. Меч Гарамона засиял белым пламенем, и рыцарь услышал, как Дрича взвыла от злобы и разочарования.
Иллюзия бесконечной равнины мира мертвых раскололась, словно хрусталь под ударом молота, и Калар снова оказался в замерзшем сердце Дуба Веков.
Это не было похоже на что-либо, что Калар мог представить. Он стоял в огромном подземном зале, магическом замерзшем царстве, тянувшемся во всех направлениях. Сферы света слегка покачивались в воздухе, излучая мягкое сияние, похожее на первые лучи рассвета. Где-то очень высоко над головой виднелся земляной потолок, и свешивавшиеся с него огромные корни Дуба Веков, переплетались, образуя колонны, уходившие в землю. Другие корни спускались вдоль покатых далеких стен, образуя арочные проходы, ведущие в другие залы глубоко под лесом.
Это странное место было словно уменьшенной копией мира наверху. Снег хрустел под сапогами Калара, изумленно оглядывавшегося вокруг. К стенам со всех сторон поднимались пологие холмы, образуя в центре подземного зала естественное углубление вроде долины. В ней разливалось широкое замерзшее озеро, его ледяная поверхность сверкала, словно зеркало, посреди озера возвышался небольшой остров.
Калар почувствовал, что его как будто тянет к этому озеру. Спрятав в ножны Меч Гарамона, он пошел, ступая по мягкому снегу. Его глаза все время смотрели на остров. На острове была видна небольшая роща деревьев, лишенных листьев. Извилистая тропка вела к низкому скалистому мысу, выступавшему изо льда.
Снег был уже по колено, но Калар ускорил шаг, подгоняемый неким сверхъестественным побуждением. Он поспешил вниз по заснеженному склону. У края озера земля была более ровной, и, подойдя к нему, Калар без колебаний вышел на лед.
Воздух был ледяным, свежим и тихим. Наконец Калар добрался до острова. Он поднялся по тропинке между обледеневшими деревьями и прошел в каменную арку, украшенную узорами, похожими на плющ, и витыми рунами. Он медленно вышел на каменный мыс, самую высокую точку на острове.
Там было круглое возвышение, и именно к нему влекло Калара. Едва осмеливаясь дышать, он подошел. На изящно изваянном каменном пьедестале возлежала богиня.
Высокая и стройная, она обладала такой удивительной холодной красотой, что сердце Калара сжалось от боли. Эльфийская богиня была погружена в сон. Она могла быть изваяна из мрамора, таким безупречным было ее лицо, и такой фарфорово-бледной была ее кожа. Волосы ее были синевато-черного оттенка полуночного неба, как и ее платье, свешивавшееся с алтаря, на котором она лежала. Ее тонкую талию окружал пояс из замерзших листьев, венок из таких же листьев украшал ее лоб. Ее безупречные алебастровые руки были обвиты плющом. На ее щеках блестел иней, а на ресницах поблескивали ледяные кристаллы.
Она была сверхъестественно безупречна – замерзшее божество, скованное смертельным сном зимы.
Калар ощутил присутствие Дричи прежде, чем увидел ее. Она возникла позади него, материализовавшись словно пар. Калар напрягся, схватившись за рукоять Меча Гарамона, и повернулся к ней.
Он увидел, как она выпустила когти и пошла навстречу ему, приняв свое самое прекрасное обличье. Ее изумрудные глаза не моргали. Она прошла сквозь каменную арку с неспешной кошачьей грацией, ее тонкие пальцы скользнули по резному камню.
Она была обнажена. Наготу ее прикрывал только поток змееподобных волос, струившийся по гибкой фигуре. Волосы, полные веток и плюща, казались живой массой, ласкавшей ее тело. Ноги ее были босы, но она шла по снегу так, словно не чувствовала холода.