Пахнет горелым. Где-то наверху слышу приглушенные крики и грохот. Потом как будто становится тихо.
– «Вереск», «Вереск», я «Куколка», слышишь меня?
Переговорное устройство в шлеме молчит. Электроника часто сбоит в присутствии магии. Надо спешить.
В вестибюле над парадной лестницей установлено чучело дракона. Самец. Судя по размерам и окрасу распахнутых крыльев, ему было не меньше двухсот лет. Каждый гость цитадели неминуемо должен пройти под застывшим взором стеклянных глаз и сталактитами-сталагмитами зубов в открытой пасти, которая некогда могла перекусить стрелу грузоподъемного крана. На Першанделе я узнал, что у драконов есть душа. Если отец Ансальдо прав и после смерти они не попадают на небеса… Значит, они остаются здесь, неупокоенные, только и ждущие момента, чтобы отомстить за поругание своих останков… Да здесь целый музей! Или, лучше сказать, мавзолей. На стенах среди бледных прямоугольников, оставшихся от снятых гобеленов, висят драконьи головы разных мастей: рогатые, косматые, пятнистые. Особи сравнительно некрупные, но как их здесь много! Сколько хозяин замка заплатил за эти трофеи? И зачем? И слышал ли он про концентрацию остаточной магии? Я взглядываю на арканометр у себя на запястье: превышение нормы в несколько раз. Gigantica наверняка появилась тут не случайно. Странно, что малефики тучами не слетаются на столь сильную эманацию. Вот закончим здесь, и я лично прослежу, чтобы все это сожгли. Надо будет только выбить ордер.
– «Вереск», «Вереск»… Прием…
Поднимаюсь на второй этаж. Запах гари становится сильнее. А вот и след драконихи… Какая-то гадкая слизь, кровь, опрокинутая люстра. Где все? Я иду в глубь дома.
На самом деле Gigantica не такая уж гигантская… Это чуть ли не самая миниатюрная разновидность. Особенно в сравнении с Першандельским монстром. Огромной ее можно признать лишь относительно цветастой ящерицы, в честь которой Agama Gigantica и получила свое название. И все же это самый настоящий дракон. А значит, нельзя недооценивать ум и смертоносность этого существа.
Слышу стон. Среди опрокинутых коллекционных доспехов не сразу удается разглядеть лежащего Альбера.
– Ты ранен?
– Царапина.
– Покажи.
– Я же говорю: царапина! Джуд, они в донжоне. Прыткая бестия, всех нас обхитрила.
Я колеблюсь. Царапиной у нас принято называть любое ранение, кроме разве что оторванной конечности. Самый распространенный вид смерти среди рыцарей – это смерть от пары царапин. Да что там: погибших от пары царапин частенько хоронят в закрытых гробах.
– Альбер, я тебя вытащу.
– Нет, ты нужен остальным. Где ты был, черт побери?
– Ну, я… Слушай, а кто из наших выпал из окна?
– Это был новенький. Гаэтано или как его там… Он жив?
– Я не знаю.
Иду дальше с тяжелым сердцем. Гаэтано из ордена Угря… Если бы я прибыл вовремя, он бы не пострадал. Ладно, с моей совестью разберемся потом.
– Джуд! – окликает меня Альбер. – Я не знаю, что это за тварь. Но только это ни хрена не гигантика! Аналитик ошибся.
Я выхожу на галерею, ведущую в башню. Тут никого. Внутри донжона попадаю в узкий коридор, а оттуда – на винтовую лестницу. Кошмар астматика. Начинаю подниматься, прогнав из себя все мысли, оставив только простейший пучок инстинктов. Вверх и вверх. Ступени скользкие от крови – это вроде драконья: человек, потеряв такое количество, не одолел бы всей лестницы. Из-за нескончаемого круглого поворота открывается нескончаемая каменная стена – начинает казаться, будто остаешься на одном месте, сколько бы шагов уже ни сделал. И сколько еще осталось? Надо поберечь дыхание.
Наконец я слышу крики, стальной лязг и вибрирующий рев, на который способен самый изысканный из хищников.
– Ага! Тварь измотана! – это как будто Лантош; только чему он радуется? Как раз теперь жди от нее самых опасных выпадов.
Я выбегаю на верхнюю площадку, и тотчас меня встречает взгляд чудовища. Чувствую что-то вроде удара в лоб, как бывает, если быстро напиться ледяного молока. Дракон все еще смотрит на меня, когда Байярд обрушивает свой фламберг на его изогнутую шею. Клекот и бульканье. Алая дымящаяся кровь брызжет на серый камень. Рогатая голова со стуком отлетает мне под ноги. Изломанные крылья распластываются и замирают в воздухе, простреленные лучами восхода.
Я спешно отступаю от мертвой головы. Как можно было подумать, что это Agama Gigantica? Горизонтальные зрачки, костяная корона, две подвижные челюсти… Первый раз такое вижу…
– Привет, Джуд!
Байярд, тяжело дыша, опускается на колени. Бросив меч, зазвеневший при ударе, стягивает с головы шлем. Коллега весь мокрый от пота.
– Вовремя ты, старина! Без тебя бы точно не справились! Честно говоря, я уже думал, она никогда не сдохнет…
Я даже не успеваю вздрогнуть, когда обезглавленная туша совершает немыслимый прыжок, врезается в меня и с мощным хлопком расправляет рваные крылья. Бледные лица друзей, зубцы башенного ограждения, бойницы в стене – все это я вижу уже издалека. Изо всех сил стискиваю перерубленную драконью шею, из которой на меня толчками выплескивается горячая густая жижа. Горло сомкнуло, не могу даже крикнуть, вокруг свистит ветер, я крепко зажмуриваюсь. Вот-вот грянет удар о землю или о камень, и после него ничего не будет. Прощай, жизнь. Прощай, Джудит. Так и не сделал я самого главного. Хорошо, что эвелин не даст моему трупу разорваться на куски…
А между прочим, мы все еще в воздухе: я и безголовый дракон – планируем на ошметках его крыльев. Я приоткрываю глаза, но драконья кровь залила прорези шлема. И тут нас размазывает об твердое. Чешуйчатая туша выскальзывает из рук и отлетает дальше. Меня вертит нещадно, бьет дважды по ребрам, а потом все заканчивается. Я лежу лицом вниз и чувствую запах травы. Неужели живой?
Слышу крики, ко мне сбегаются люди, а в глаза через щели забрала – вспышки, вспышки… Пытаюсь подняться.
– Господин Леннокс, это ваш первый дракон после Першандельского монстра, что вы чувствуете?
– Господин Леннокс, еженедельник «Часовой»: вас называют «некомандным игроком», скажите, орден только сдерживает ваш потенциал?
– Господин Леннокс, экологический проект «Лоно», наши читатели хотят знать, что вы думаете о сокращении популяции драконов в наших краях.
Я срываю с себя шлем и даю волю желудку, который выталкивает из промеж саднящих ребер вчерашний салат и рыбу. И даже такое дерьмо они продолжают фотографировать.
Засвидетельствовав у доктора свои ожоги и синяки, мы собираемся в конторе, чтобы обсудить сегодняшнюю акцию. Орден в полном составе. Все целы. Только у Альбера рука на перевязи. Что там с Гаэтано из ордена Угря – пока неизвестно. Говорят, он в реанимации.
– Как себя чувствует наш воздухоплаватель?
– Ха-ха. Очень смешно.
Магистр по очереди проверяет записи с камер на наших шлемах. Почти у всех ничего не записалось. Одни помехи. Доходит черед до шлема Аделота. Картинка не четкая, на экране то и дело вспыхивают какие-то круги, и звука нет, но по крайней мере что-то видно.
– Смотрите-ка! У Аделота опять камера не подвела!
– На всех эвелинах одинаковая техника.
– Значит, дело в Аделоте.
– Это потому что он девственник. У девственников антимагическая аура.
– Я не девственник.
– У Аделота больше всех шансов найти Грааль.
– Я не девственник!
– Тихо вы! Ничего не слышно!
– Так правильно: звука же нет!
На экране появляется существо, и все разговоры смолкают. Сразу видно, что это не Agama Gigantica. Сходство если и есть, то самое отдаленное. Парни, хотя и опешили в первый момент, действуют дружно, проворно, как свора притравленных к зверю лаек, разве что Гаэтано чуть выбивается из отлаженного командного такта. Они нападают с таким расчетом, чтобы не дать бестии сосредоточиться на ком-то одном. К услугам рыцарей колонны и завороты, за которыми они успевают укрыться, спасаясь от рассекающего воздух хвоста. Замысел моих коллег в том, чтобы дракон, огрызаясь против всех сразу, пыхая вокруг себя огнем, мало-помалу израсходовал бы запас горючих газов в своей жаропрочной утробе. Тогда он какое-то время не сможет плеваться. Тут и надо идти в решающую атаку.
Задача центрового – отвлечь дракона на себя; первой паре фланговых надо разом опустить двуручные мечи повыше от основания чешуйчатой шеи, а задним фланговым – забросить штурмовые якоря, чтобы крючья пронзили перепонки крыльев, – тогда попытка взлететь раздерет кожаные мембраны бестии; хвостовой, понятно, берет на себя хвост.
Но моим собратьям не везет. Драконья самка сберегает огневой запас до тех пор, пока обрушение одной из колонн не причиняет разлад в действиях рыцарей. Бестии удается вырваться из оцепления и отгородить Гаэтано от остальных. Чем это кончилось, мы уже знаем. Динамика боя меняется. Уверенности у парней теперь явно меньше. Лжегигантика пытается скрыться в глубине замка, ее настигают на втором этаже, и новая стычка выводит из строя Альбера. Но и зверюге достается: Байярдов меч распластывает ей крыло и проходится по брюху. Тут мы все, кроме магистра, вздрагиваем, потому что в фильме прорезается звук: рокочущее объявление боли и гнева, незаглушимое простым убавлением громкости. На экране меж тем – конечная остановка. Самый верх башни. Далеко дракониха уже не улетит, но дожидаться, пока она сама истечет кровью, не стоит. Внизу людно, умирающая хищница может устроить напоследок резню. Рыцари вновь нападают, в дело идут якоря, арканы. «Ага! Тварь измотана!» – возвещает Лантош. В кадре отчаянное мельтешение, блестят клинки, а бестия все не сдается, но вот к событиям подключаюсь я. Еще секунда – и жуткая голова катится к моим ногам. «Я уж думал, она никогда не сдохнет…» – говорит экранный Байярд, а потом происходит резкая смена плана: это Аделот, сбитый с ног ожившим драконом, утыкается камерой в каменную кладку. Когда объектив возвращается на исходную позицию, в кадре пусто: меня и драконихи уже нет на башне.
Все оглядываются на меня, я пожимаю плечами.