София накинула легкое пальто, нацепила бесформенную вельветовую кепку и обулась. Собрав в пригоршню связку ключей, вышла за дверь.
На улице она сообразила, что не знает, куда идти. Стоять посреди улицы можно было сколько угодно. Была даже вероятность, что рано или поздно из-за угла покажется Марина, ведь на шабаше они так и не поговорили, а с тех пор неясностей только прибыло. Однако ожидание могло и растянуться на несколько дней.
Не наведаться ли в «Чумной барак»? Время не самое подходящее для визита в ночной клуб, но где-то же надо начать поиски.
Пройдя несколько шагов в направлении автобусной остановки, девушка передумала. То ли сработала интуиция, обостренная остаточным волшебством, то ли доводы рассудка взяли свое. Так или иначе, София поняла, что идет не туда.
Позвонить бы по номеру, что дал ей Соломон Лу. Но нет: он был записан на обороте визитной карточки, а она осталась в кармане куртки. Той, которую девушка забыла при бегстве из Шалавника. Хотелось бы думать, что куртка утрачена не навсегда. Жалко, вещь дорогая. Может, у них там уборщица есть, чтоб наводить порядок после шабаша. Надо будет спросить, не находила ли.
Номер телефона, конечно, не вспомнить. Зато София помнила название отеля, указанное на визитке. «Монсальват». Соломон ждал ее в этой гостинице, чтобы помочь ей преодолеть диктатуру оргазма. Еще он назвал имя или прозвище, а скорее и то и другое вместе: Маленькая Рагунда. А может, Большая Рагунда. Вроде так звали сотрудницу отеля, отчасти посвященную в ведьмовские дела. Вот с ней-то и надо встретиться и попросить свести с Мариной.
Девушка поймала такси, спросила у водителя, знает ли он, где находится «Монсальват», и тем самым нанесла ему оскорбление. «Гвенуйфар-авеню, сто одиннадцать!» – отчеканил таксист с достоинством и больше не разговаривал со своей пассажиркой до конца поездки. Софию это только порадовало.
«Монсальват» оказался старинным зданием с нарядным фасадом из серого камня и красного кирпича, разделенным на три равные части парой эркеров. Еще из машины София, задрав голову, залюбовалась сложной геометрией балконов, арок, колонн и иных архитектурных изысков. Расплатившись, девушка взбежала по ступеням крыльца, поблагодарила седого привратника, открывшего ей дверь, и оказалась в роскошном вестибюле.
Внутри она даже растерялась. Мраморная облицовка. Панели красного дерева. Атласные полотнища с геральдическими зверями. Немыслимая люстра, сотканная из мириад переливчатых кристаллов. Под нею, откликаясь на сияние сверху, бил жемчужный фонтан, на фоне которого фотографировалась пожилая чета.
– Добрый день, сударыня! Позвольте вас проводить, – перед нею стоял, улыбаясь, симпатичный юноша.
Желтоватые волосы гладко зачесаны. Щеки, не требующие бритья, залиты густым румянцем – будто оплеух надавали. Голубые глаза. Золотые пуговки на приталенном жилете. Именной значок с надписью «Эверард». Весь такой ладный и хорошенький, как марципановый солдатик на верхушке торта.
– Проводить? – спросила она строго и вскинув бровь. Строгость была по случаю того, что молодой человек сам-то держался ровно, а вот глаза его косили вниз, туда, где упруго вздымалось вместилище ее разоренного сердца.
– Меня зовут Эверард, госпожа, – притронулся он к нагрудному значку. – Я работаю здесь только первые сутки, но уже увидел больше красавиц, чем за всю мою жизнь. И вы, не сочтите за дерзость, из них самая-пресамая. Остальные уже наверху. Собрались примерно час назад.
– Наверху? – прищурилась София.
Юноша показал рукой в сторону лифта и пошел первым, следя, чтобы девушка не отставала.
– Номер называется «Королевский чертог». Это гордость отеля. Двухуровневый люкс и в придачу открытая терраса с лучшим видом на город. – Он нажал кнопку и впервые отвел от Софии глаза, чтобы взглянуть, на какой этаж указывает стрелка. – Вы уже бывали в Лэ? Не хотите ли экскурсию, после того как окончится ваше собрание?
– Не думаю, что мне нужна экскурсия по родному городу, – буркнула София, тоже глядя на стрелку указателя и мечтая, чтобы она ускорила свой ход.
– Так вы местная! – обрадовался Эверард и тут же смутился, не уверенный, что радость была взаимной. – Знаете, мне положено записать ваше имя и номер телефона. Гости отеля все время что-нибудь забывают в номерах… Чтобы мы могли потом связаться с владельцем и вернуть…
Двери лифта открылись, и юноша, пропустив Софию вперед, хотел было шагнуть следом, но девушка его остановила.
– Вот возьми, Эверард. На мороженое. Свяжись лучше с кем-нибудь своего возраста. Последний этаж?
– Десятый… – пролепетал юноша, дико глядя на полученную купюру.
Двери лифта сошлись, отрезая от нее зрелище полыхающих Эверардовых щек.
«Надо же, – думала София, прислонясь спиной к металлическому поручню и осматривая себя в одной из зеркальных граней, – а я-то считала, что будет захудалый мотелишко с номером для любовников, где Соломон Лу приходует новеньких. А тут настоящий дворец».
Из динамиков поступала какая-то необязательная музыка, заглушая шорох скользящего вверх лифта. Восемь, девять, десять…
Двери раздались, и девушка шагнула в приятно пахнувший коридор. Идти можно было и налево, и направо, но здесь в ней снова сказалось необъяснимое предпочтение, и она пошла налево, за поворот, и вступила в тускло освещенный тамбур, предварявший, видимо, ту самую гордость отеля.
София постучала в массивную деревянную дверь и подергала витую ручку. Через какое-то время услышала шаги, а потом и поворот ключа в замке.
Перед нею возникла белокурая девушка, бледная, если не считать карминовой помады, с глазами фисташкового оттенка. На узкие плечи поверх сорочки был наброшен красный платок. В тонких пальцах тлела сигарета. И этой же рукой она теребила узорчатый кулон у себя на груди. Было в ее облике что-то хрупкое и старомодное, навевавшее мысли о богемных салонах, чахотке и немом синематографе.
– Тебе чего? – спросила девушка, не собираясь устраняться с прохода.
– Я хочу поговорить с Мариной. Я София Верна. Я была на шабаше.
– Поздравляю тебя, София Верна. Будет нужно, Марина сама с тобой свяжется.
Дверь стала закрываться.
Неожиданно для себя София увидела, как ее ладонь взмыла вверх и твердо легла на дверь, в последний момент помешав ей захлопнуться.
– Только напомни Марине про угрозу, которая исходит от необученных и непосвященных. Я-то подожду, но мало ли что. Вдруг со мной свяжутся другие заинтересованные лица. Не хотелось бы им по наивности сболтнуть лишнего.
– Ты понимаешь, что ты сейчас делаешь? – спокойно проговорила «чахоточная», поднося к губам сигарету, замаранную в помаде, и затягиваясь.
– Да что может понимать недоведьма вроде меня? – София неестественно улыбнулась и убрала руку с двери.
– Лора, впусти ее! Она блефует, но все равно впусти ее, раз пришла! – раздался голос из глубины номера.
Это был голос Марины.
– Ну, заходи, недоведьма, – усмехнулась «чахоточная».
От порога она не отступила, а лишь развернулась боком, вынуждая Софию протискиваться мимо нее, через облако дыма, пущенного из тонких ноздрей.
В сигаретном дыму была вся огромная комната. Его клубы2 плыли и разлагались над длинным столом, за которым сидели семь женщин. Среди глаз, поднятых на нее, девушка сразу наткнулась на те самые – колючие, опалово-льдистые. Наткнувшись, оробела. Похоже, ее визит пришелся не ко времени.
– Сядь куда-нибудь и не мешайся, – сухо проговорила Марина.
София огляделась. Присоединиться к ведьмам за столом она не рискнула, хотя около дюжины стульев пустовали. Был еще диван, но «чахоточная», она же Лора, улеглась на него, как только заперла за пришедшей дверь. Свободным осталось лишь одно из двух кресел, четко поделенное пополам между синей тенью и оранжевой проекцией окна. София села в него с облегчением – тем большим, что рядом увидела Валерию. Солнечные лучи воспламеняли кончики ее волос.
– Привет, – шепнула София, но соседка лишь кивнула в ответ и приложила палец к губам.
Устроившись, девушка наконец-то перестала быть для всех чем-то занимательным и новым. Одна за другой ведьмы оборвали свои затяжные взгляды, чтобы вернуться к основной дискуссии.
– …Это не тот случай, когда лучше утаить, чем сказать правду, – говорила Марина. – Зачем приукрашивать? Его состояние крайне тяжелое, нет оснований рассчитывать, что он скоро выйдет из комы. Главное, что он жив. Пока Соломон дышит, у нас есть наша магия. Крупица, но есть. И чтобы я больше не слышала, что у нас такая же ситуация, как в Анерленго! Не такая же. У нас просто нет права впадать в отчаянье и идти на крайние шаги.
– В том-то и дело, – заговорила ведьма, сидевшая в инвалидном кресле через два стула от Марины, беловолосая, с острыми чертами лица, одетая в простецкую клетчатую рубашку. – Молодежь больше не видит в смерти крайнего шага. И мы сами виноваты в этом. Не стоило писать во всех гримуарах, что смерть – это только переход и что по ту сторону их ждет воссоединение с первомагией. Они не стали бесстрашнее, они просто стали меньше ценить жизнь. Они вообще ничего не ценят.
– Ты считаешь, Лига, что сейчас своевременно критиковать ведьмовскую доктрину?
– Не доктрину, дорогая, а лишь твою прямолинейность. Некоторые вещи лучше и утаивать, и приукрашивать. Давайте покажем всем Соломона. Не полутруп, конечно, сросшийся с больничной койкой, который ест через трубку, дышит через трубку и мочится через трубку. Пусть он будет ранен, но в сознании. Думаю, нам семерым под силу создать такой симулякр, чтобы в него поверили? Пусть видят, что Отворяющий уцелел, а враг посрамлен. Вот тогда никому и в голову не придет говорить, что у нас то же самое, что в Анерленго!
– Положим, всемером мы можем заставить Соломона станцевать жигу. Но как мы объясним остальным, почему магия едва тлеет в них? Рано или поздно они поймут, что мы лгали, и тогда наш авторитет рухнет. Мы всего лишь докажем, что ничем не лучше обычных смертных. Сестричество ведьм распадется. Труд последних сорока лет будет потерян.