– Вы ехали в Этиоль?
– Да, – подтвердил Вольтер.
– Как кстати! И мы тоже туда едем.
– Разве вы знаете мадам д'Этиоль? – спросил Ришелье.
– Я ее знал, когда она была мадемуазель Поассон.
– Поассон! Поассон! – повторил Креки. – Какой-то Поассон в свое время чуть не был повешен за злоупотребления.
– Это ее отец, – сказал Вольтер.
– И кто-то спас его в Гамбурге, – заметил Ришелье.
– Это Турншер.
– А потом кто-то еще и выхлопотал ему прощение!
– И это Турншер!
– Тогда-то, – сказал аббат де Берни, – чтобы вознаградить его, ему доверили поставку мяса в Инвалидный дом. Кто ему покровительствовал?
– Все тот же Турншер, – сказал Вольтер.
– Турншер! Турншер! – повторил Креки, смеясь. – Стало быть, он благодетель семейства Поассон?
– Он так богат, что мог бы быть благодетелем всего человечества, – сказал Берни. – У него миллионов двадцать.
– Что он еще сделал для семейства Поассон?
– Он совершенно освободил Поассона, – отвечал Вольтер, – от неприятностей, от скуки, от горестей и от беспокойств отцовской любви, занимаясь его дочерью, хорошенькой Антуанеттой, воспитание которой он взял на себя.
– И имел полный успех, – сказал аббат, – потому что в свои восемнадцать лет мадемуазель Антуанетта была просто восхитительна!
– Это действительно женщина образованная, – сказал Ришелье.
– Мало того, – вскричал Вольтер, – это артистка, и артистка умная! Она превосходная музыкантша, она удивительно рисует, любит горячо, страстно, с непреодолимым увлечением поддержать интересный разговор, блестящее общество, охоту, удовольствия!
– Что я вам говорил, Креки? – закричал Ришелье. – Эта женщина – совершенство! Когда Турншер, ее крестный отец, представил ее в свет и давал для нее праздник за праздником – помните, какой она имела успех?
– Оглушительный! В городе и при дворе говорили только о ней.
– Как она была хороша в день ее свадьбы!
– А как Норман был безобразен, – сказал Берни.
– Как безобразен и теперь, – прибавил Вольтер.
– Да, но он был главным откупщиком, и брак состоялся.
– Норман д'Этиоль – племянник Турншера? – спросил Креки.
– Да.
– Так что мадам д'Этиоль привязалась к Турншеру всем сердцем. Он ее крестный отец, ее дядя, ее благодетель…
– За это Поассон ему глубоко признателен!
– Сколько лет она замужем?
– Три года.
– Каких она лет?
– Я могу вам точно назвать возраст мадам д'Этиоль, – сказал Вольтер, – потому что в тот день, когда она родилась, я обедал у Турншера, – это было двадцать девятого декабря тысяча семьсот двадцать первого года.
– Итак, ей теперь двадцать четыре года.
– Лучший возраст для женщины!
– И мы едем к этой очаровательной даме? – спросил Креки герцога.
– Да, мой милый, – отвечал Ришелье.
– Что мы там будем делать?
– То же, что делают все, кто только ступит ногой в ее гостиную, – обожать ее.
– И вы разбудили меня так рано, и мы поехали так быстро только для того, чтобы представить меня мадам д'Этиоль?
– Ну да! Когда вы приедете, маркиз, вы не будете жаловаться, потому что встретите там самое веселое, самое любезное, самое остроумное и самое нарядное общество, какое только можете пожелать.
– Не сомневаюсь.
– И вы не можете сомневаться еще и потому, что перед вами два представителя этого любезного общества и что к именам Вольтера и Берни, которыми гордится гостиная мадам д'Этиоль, вы можете присоединить имена Мопертюи, Каюзака, Монтескье, Мармонтеля, Жанти Бернара и многих других.
– Странная жизнь у этой молодой женщины! – воскликнул Вольтер. – Будучи дочерью Поассона, человека ничтожного, она могла бы иметь самое печальное будущее; но это ребенок, избалованный от природы! Все дурное преврати-
лось в ней в хорошее, и, вместо того чтобы идти по извилистой тропинке, она с самого начала своей жизни, с первых ее шагов, видит перед собой прекрасную и веселую дорогу, усыпанную цветами. Кто может знать, куда приведет ее эта дорога?
– Одна судьба, – сказал Берни.
– Которой герцог де Ришелье так часто подает руку, – прибавил Вольтер, лукаво улыбаясь.
Ришелье также улыбнулся и посмотрел на Вольтера. Одна и та же мысль промелькнула в глазах этих людей, таких мудрых, но таких разных. Ришелье отличался умом и хитростью придворного, Вольтер – лукавством философа.
Карета уже несколько минут ехала по лесу, потом повернула налево, на берег реки, и поднялась на крутую гору, на которой возвышался замок Этиоль.
– Мы не можем долго оставаться в замке, – сказал Креки. – Я должен присутствовать при начале охоты: этого требует моя должность.
– Мы уедем тотчас, как только вы захотите, – отвечал Ришелье, – но прежде дайте нам приехать.
Карета быстро катилась по красивой аллее.
– Вот мы и приехали, – сказал аббат де Берни в ту минуту, когда экипаж въехал в величественные ворота и покатил по аллее, украшенной справа и слева статуями. За статуями виднелась зеленая живая изгородь. В конце аллеи был большой двор с бассейном в центре, с постройками из кирпича справа и слева, а в глубине возвышался замок с остроконечной кровлей.
Карета остановилась у крыльца. Множество лакеев в разных ливреях в передней и множество экипажей на дворе указывали, что в замке собралось множество гостей.
Выйдя из кареты, Ришелье и Креки остались несколько позади. Маркиз взял за руку грецога.
– Любезный герцог, – начал он, – хотите, я скажу, о чем думаю?
– Высказывайтесь, мой милый, – сказал он. – Мой дед был кардиналом, и, хотя я не одного с ним звания, я должен
был наследовать после него привилегию выслушивать чужие признания.
– Мой визит к мадам д'Этиоль что-то скрывает под собой.
– Вы так думаете?
– Думаю.
– Вы не ошибаетесь.
– Как! Так, значит, это правда, что мой непредвиденный приезд в замок не случаен?
– Да.
Креки с любопытством наклонился к своему спутнику:
– О чем же идет речь?
Герцог тонко улыбнулся.
– Вы не догадываетесь? – спросил он.
– Нет.
– Ну, вы узнаете все, когда…
Ришелье остановился и задумался.
– Когда же? – с нетерпением спросил Креки.
– Когда мы позавтракаем с мадам д'Этиоль.
– Почему же не раньше?
– Потому что раньше… Нет, невозможно.
– Но…
– Молчите, мой милый, дражайший мой маркиз, и будьте скромны.
Креки расхохотался.
– Знаете ли, – проговорил он, – что вы сильно подстрекнули мое любопытство?
– Знаю!
– Да я-то не знаю.
– Вы все узнаете, когда придет пора, любезный маркиз де Креки, до тех же пор не расспрашивайте. Убаюкивайте свое любопытство, терпеливо ожидая.
– Я буду себя убаюкивать – это конечно, но не засну.
Ришелье тихо увлек за собой маркиза.
Замок д'Этиоль
Выстроенный в восхитительном месте и с полным знанием архитектуры, замок д'Этиоль казался волшебным зданием, в котором присутствовали и ослепительная роскошь, и изящный вкус, и искусство, которыми так славилось восемнадцатое столетие – столетие странное во французской истории, в которое умер Людовик ХIV и родился Наполеон I; столетие, в которое угасла старая королевская династия и явилась новая – импера-торская; столетие прогресса, породившее Вольтера и Руссо; столетие сильное, могучее, где все было преувеличенно – процветание и упадок, роскошь и нищета, слава и поношение; столетие, наконец, которое все разрушило, все уничтожило, все поглотило и все возобновило, все создало снова!
Но, простите меня, читатели, я увлекся, уйдя далеко от предмета этого рассказа. Воротимся же поскорее в очаровательный замок д'Этиоль, в это привлекательное жилище, где все, по-видимому, соединилось, чтобы вызывать восторг и создавать удобство: роскошь меблировки, великолепие экипажей, изысканный стол, беспрерывные празднества. Это было восхитительное жилище, где хозяйкой была «небожительница».
Завтрак был подан в столовой из розового гипса, огромные окна которой позволяли гостям любоваться живописным пейзажем.
Пятнадцать мужчин, представляющих цвет аристократии, искусств, наук, литературы, финансов, сидели за столом в обществе десяти женщин, сиявших нарядами и красотой.
Но самая прекрасная сидела на почетном месте, угощая гостей, как умная хозяйка, желающая нравиться всем.
Это была Антуанетта Норман д'Этиоль.
Антуанетта была не только прекрасна, но и обольстительна. Черты ее лица были тонки, нежны, движения грациозны, взгляд мягкий, как бархат, часто был подернут томностью, а иногда сверкал как пламя; ее чудные волосы были пепельного цвета с великолепным золотистым блеском; кожа имела белизну перламутра, а рот был, как у амуров Альбано.
Но всего обольстительнее в ней была неизъяснимая прелесть изменчивого личика, отражавшего попеременно лукавство, кротость, доброту, глубину мысли и любовь. Это чрезвычайно подвижное лицо было истинным зеркалом души. Стан женщины был строен, позы благородны и кокетливы; походка грациозная; ноги миниатюрные; руки были совершенной формы… Одаренная от природы тонким вкусом, Антуанетта постигла науку туалета.
По правую руку от нее сидел Ришелье, по левую – Вольтер, напротив нее помещался ее крестный отец и благодетель Турншер; другие места были заняты виконтом де Таванном, маркизом де Креки, аббатом де Берни, графом де Тие (отцом которого был знаменитый Самуил Бернар), Поассоном, братом Антуанетты, которому было тогда только двадцать лет, потом мадам де Госсе – другом дома, мадам де Рие, женой банкира, мадам де Вильмюр, замок которой был по соседству с замком Этиоль, мадам де Лисней и ее дочери – хорошенькой кузины Антуанетты.
Возле мадам де Вильмюр сидел Норман д'Этиоль, муж Антуанетты, мужчина низенького роста и на редкость уродливой внешности.
Из четверых других мужчин трое носили уже знаменитые имена: Буслэ – живописец, Фавар – драматург и Жанти Бернар – поэт. И последний мужчина, лет пятидесяти, с серьезной физиономией, в строгом костюме, с проницательным и ясным взглядом, был Пейрони, знаменитый хирург.