– Но того, кто вас ранил?
– Я его не видела.
– Как это странно, Сабина, – продолжал Жильбер после некоторого молчания. – Тем вечером, через несколько часов после этого происшествия, когда я увидел вас, окровавленную и бледную, я думал, что вы умираете. Мои глаза, блуждавшие по комнате, остановились на вашем окровавленном платье, лежавшем возле камина и этого маленького шкафчика, который был открыт. Повинуясь скорее инстинкту, чем рассудку, – потому что я тогда не рассуждал, – я схватил эту одежду, спрятал ее в шкаф и забрал ключ. Этот ключ не давал мне покоя, вот он; с тех пор шкаф не открывался. Хотите, чтобы я отпер его, Сабина? Хотите рассмотреть вместе со мной платье, которое на вас было в ту ночь?
– Оно здесь? – спросила Сабина, указывая на шкаф.
– Да.
– Хочу, Жильбер. Давайте рассмотрим.
– Вид кровавых пятен не вызовет у вас слишком сильного волнения?
– Я обуздаю себя.
– Однако, Сабина… может быть, лучше подождать…
– Нет, нет! Отоприте шкаф и выньте платье. Я буду тверда, Жильбер, я это чувствую.
Жильбер подошел к шкафу.
Отперев шкаф, Жильбер вынул одежду, которая была на Сабине в день преступления.
– Подайте ее мне, – сказала девушка, – я хочу рассмотреть ее сама.
Нравственная энергия как будто придала ей физические силы. Она привстала на постели и прислонилась к изголовью.
– Вот платье, – сказал Жильбер.
Сабина взяла его. Юбка была цела, корсаж разорван и запачкан кровью. Жильбер рассмотрел с величайшим вниманием каждую деталь платья, вывернул карман, внимательно обследовал каждую складку.
– Нет ничего такого, что могло бы служить нам уликой, – сказал он.
Все другие части одежды были рассмотрены с таким же старанием и вниманием, на стуле возле кровати остались только башмаки и чулки.
– А! Один чулок разорван, – сказал Жильбер, – есть у вас царапина на ноге?
– Не знаю.
– Вот тут, повыше, разорвано еще.
– Это правда.
– Другой чулок цел. Сабина, значит, вы были ранены в
ногу?
– Я не знаю.
Она высунула правую ногу из-под одеяла.
– А! Вы были ранены! – с живостью проговорил Жильбер. – Вот шрам, совпадающий с разрывом в чулке, другой шрам – на икре, глубже.
Жильбер поспешно взял со стула башмаки.
– Правый башмак был разрезан, – сказал он, – какимто острым инструментом. Подошва прорезана. Похоже, вы наступили на что-нибудь такое, ранившее вас?
– Я не помню.
Жильбер вертел в руках обувь, рассматривая ее с чрезвычайным вниманием.
– Не ранили ли вы себя, выскочив из окна в павильоне на улице Сен-Клод? – продолжал он. – Нет, это маловероятно, потому что чулок разорван не снизу вверх. Падая таким образом, вы не ушибли бы этого места на ноге.
– Это правда.
– Дайте мне этот башмак… может быть, он мне понадобится.
– О, – произнесла Сабина с болезненным вздохом, – как объяснить это ужасное происшествие?
– В вашей прошлой жизни ничего не может навести вас на след?
– Кажется, нет, Жильбер.
– К вам никто не питал ненависти?
– О нет.
– Не были ли вы любимы?
– Моим отцом, братом, Нисеттой и вами.
– А другими?
– Я никогда этого не замечала.
– Вы молоды, хороши собой, очаровательны: вы могли внушить кому-нибудь страсть…
– Что же вы предполагаете, Жильбер?
– Может быть, какой-нибудь отвергнутый обожатель или бездушный негодяй, для того чтобы отомстить за ваше презрение, захотел погубить вас… Вспомните хорошенько, Сабина!
– Вспоминаю, Жильбер, и ничего не нахожу, не могу найти. Я всегда так холодно воспринимала нежные слова, нашептываемые мне, так мало обращала внимание на тех, кто хотел меня обольстить, говоря со мною о любви, что не помню ни о чем подобном.
– Вы никогда не ловили на себе грозного взгляда?
Сабина вздрогнула, как от удара электрического тока.
– Да, – сказала она, – это случилось со мной два раза.
– Где и как?
– Первый раз в театре, я была с моим отцом.
– Давно?
– Год тому назад… на масленице.
– Прежде или после того, как я вас увидел в первый раз?
– После, – отвечала Сабина, слегка покраснев, – потому что в театре я держала в руках букетик фиалок, который вы мне подарили накануне.
– Что же было дальше?
– Нам было очень весело, когда, повернув голову, чтобы рассмотреть зрителей, я заметила в партере напротив нас человека, сидевшего спиной к сцене и пристально смотревшего на меня. Сначала я не обратила на это особого внимания, но этот человек оставался все в том же положении, устремив на меня пристальный взгляд. Эта настойчивость надоела мне.
– Какой наружности был этот человек?
– Высокого роста, крепкого сложения, с мрачной физиономией и одетый как дворянин.
– Вы узнаете его, если увидите?
– Да.
– А потом вы его видели?
– Один только раз.
– Где?
– В Тюильрийском саду.
– Давно?
– За несколько дней до этой ужасной ночи.
– Но вы мне ничего не сказали, Сабина, вы мне не говорили об этом человеке.
– Что могла я сказать? Мы встретились в Тюильри; он опять посмотрел на меня очень пристально и ушел, не сказав мне ни слова.
– И вскоре после этой встречи случилось то злосчастное происшествие?
– Дня через три.
– Вы не знаете этого человека?
– Нет.
– Он был один?
– Да.
– Вы никогда не получали никаких писем, о которых не сообщали вашему отцу?
– Мне писали несколько раз, но я распечатывала письма только ваши и Ролана.
– А кто распечатывал другие?
– Отец. Он часто смеялся, читая их, а потом бросал в огонь.
– Словом, ничего в вашей жизни, за исключением взглядов этого человека, не казалось вам странным?
– Ничего. Я всегда жила спокойно и счастливо.
– Это странно, – сказал Жильбер, задумавшись. Он встал. – Сабина, – продолжал он, – этот разговор вас утомляет, я это вижу по вашему лицу. Вы должны отдохнуть. Завтра я приду к вам, а до тех пор, может быть, придумаю какойнибудь способ действий, чтобы узнать правду.
Сабина протянула свою маленькую ручку, которую Жильбер пожал и нежно поцеловал.
– Не говорите ничего ни вашему отцу, ни вашему брату, ни Нисетте, – попросил Жильбер, – пусть этот разговор останется между нами.
– Обещаю вам, друг мой.
Жильбер наклонился еще раз поцеловать руку молодой девушки и бросил на нее взгляд, исполненный бесконечной нежности; попрощавшись, он вышел из комнаты. Спускаясь с лестницы, он встретил Нисетту, которая шла наверх.
– Ах, как я беспокоилась, брат, – сказала она. – Я шла к Сабине. Ты так долго был с нею.
– Ступай, дитя, – отвечал Жильбер, – но не заставляй ее говорить: ей надо отдохнуть.
Нисетта подставила брату свой лоб, потом стремительно побежала вверх по лестнице.
Жильбер вошел в лавку. Феб и Блонден, два подмастерья, пудрили парики. Ролан, прислонившись лбом к стеклу,
смотрел на улицу. Услышав звук шагов Жильбера, он обернулся.
– Неужели и вправду Рыцарь Курятника арестован? – спросил он.
– Кажется, – отвечал Жильбер.
– Наши соседи хотят устроить иллюминацию по этому поводу.
– Кукареку! – раздалось на улице.
– Шутка продолжается, – сказал Ролан, смеясь. – Мальчишки бегают по улице и подражают пению петуха.
– А на что это смотрят все любопытные, собравшиеся около дома Рупара? – спросил Жильбер.
– На афишу, которую сейчас прибил один полицейский. Это обещание награды тому, кто прислал начальнику полиции письмо.
– Какое письмо?
– Другого объяснения нет. Хочешь посмотреть?
Ролан отворил дверь лавки и вышел на улицу, Жильбер
пошел за ним. Любопытные ходили взад и вперед по улице, останавливаясь, разговаривая, смеясь.
– Рыцарь Курятника пойман, – повторяли со всех сторон.
Возле дома Рупара собралось человек тридцать; они читали или слушали чтение афиши, обещавшей сто луидоров награды.
– Сто луидоров за письмо, присланное начальнику полиции, – говорил Рупар. – Вот деньги, без труда заработанные!
– Жаль, что не вам пришла в голову такая замысловатая идея – написать письмо, за которое дадут сто луидоров, – сказала Урсула, пожимая плечами.
– Но… но… но… как же узнать! Хотя могу попробовать, я пишу и мелко, и крупно, как угодно. У меня почерк очень красивый.
– А вот и месье Жильбер! – воскликнула мадам Жереми, приседая.
– И месье Ролан, – прибавила мадам Жонсьер, улыбаясь. – Это смешно, – шепнула она, наклонившись к мадам Жереми, – с тех пор, как месье Ролан стал женихом, он не хорошеет.
– Так же как и Жильбер, моя милая. О! Я бы за него не вышла.
– И я.
– Кукареку! – закричал пронзительный голос.
– Заставьте замолчать этих шалунов! – вскрикнул Рупар.
– Кукареку! – повторил голос, но гораздо дальше.
– Ролан, – сказал Жильбер, – я оставляю тебя. Будь в мастерской в девять часов вечера.
Ролан с удивлением посмотрел на Жильбера.
– Куда ты идешь? – спросил он.
Третий крик петуха раздался вдали.
– Сегодня вечером в девять часов, – повторил Жильбер и ушел быстрыми шагами.
Он повернул к Пале-Роялю, на углу улицы Траверсьер свернул налево. Навстречу ему шел молодой человек, одетый как клерк нотариуса, в черном сюртуке и белом галстуке, с бумагами под мышкой. Увидев Жильбера, он быстро направился к нему и поклонился.
– Ужинают сегодня? – спросил Жильбер.
– Да, любезный патрон, – ответил молодой человек.
– А гости?
– Они сидят за столом в кабаке «Царь Соломон», в седьмом кабинете.
– Они ждут меня?
– Целый час.
Жильбер сделал движение рукой, клерк удалился по направлению к Сен-Рош. Жильбер пошел на улицу Брассерн. У последнего дома он вошел в темный, узкий, низкий коридор, кончавшийся сырой передней, где в глубокой темноте располагалась грязная лестница с ветхой веревкой вместо перил. Поднявшись на второй этаж, Жильбер остановился, открыл дверь и вошел в небольшую пустую комнату, посередине ко-