– Вы заставляете меня трепетать!
– Говорите!
– Я готов! Расспрашивайте, я буду вам отвечать. Но крепко ли заперты двери? Потому что я рискую моей жизнью ради вас.
– Никто не может войти без моего приказания.
– Когда так, я готов.
– Прежде чем отвечать, подумайте. Если вы скажете мне правду, если не будете стараться обмануть меня, я щедро вас награжу… даже очень щедро, но если вы меня обманете…
– Моя жизнь в ваших руках, делайте со мной, что хотите…
– … вы будете жестоко наказаны.
– Я ничего не боюсь.
Наступило молчание. Фейдо сидел в кресле у камина, старик стоял перед ним.
– Вы знаете, где Рыцарь Курятника? – спросил Фейдо.
– Знаю, – отвечал старик.
– Где он?
– Очень близко отсюда.
– Очень близко, говорите вы?
– Гораздо ближе, чем вы, может быть, думаете.
– Где же он?
– Я не могу этого сказать, но, если ваше превосходительство желаете, я сведу вас с Рыцарем Курятника.
– Правда?
– Я ручаюсь своей головой.
– Когда?
– Когда вам угодно.
– Сегодня.
– Хоть сейчас.
– Вы выдадите мне Рыцаря?
– Я вас поставлю с ним лицом к лицу.
– Сделайте же это!
– Уже сделано, ваша милость!
Фейдо откинулся на спинку кресла. Два пистолета были направлены в его грудь. Старик преобразился: глаза его горели, на губах мелькала насмешливая улыбка, физиономия имела угрожающее выражение, обе руки, вооруженные пистолетами, были вытянуты.
– Вы хотели видеть Рыцаря Курятника, – проговорил он. – Глядите же на него, господин начальник полиции, он перед вами!
Фейдо не отвечал.
– Одно слово, одно движение – и вы будете мертвы. Я вам сказал мое имя, мне не нужно угрожать вам другим образом.
Говоря это, Рыцарь положил пистолеты на стол, потом, вынув из кармана одной рукой небольшой кинжал, взял его в зубы, другой рукой вынул из кармана тонкие и крепкие веревки и, подойдя к начальнику полиции, сказал:
– Дайте привязать себя, или я вас убью! Этот кинжал отравлен. Мне стоит только поранить вас – и внезапная смерть вам обеспечена.
С кинжалом в зубах, направив острие на начальника полиции, Рыцарь схватил обе руки Фейдо де Марвиля и крепко их связал, потом связал ему ноги и прикрепил веревки к креслу. Тот не в состоянии был сделать ни малейшего движения. Рыцарь заткнул ему рот.
– Вы будете мне отвечать наклоном головы, – приказал Рыцарь.
Он вынул из кармана начальника полиции связку ключей.
– Какой из них от железного шкафа? – спросил он. – Я вам стану показывать, а вы укажете на тот, который мне нужен.
Когда ключ был указан (де Марвиль понимал, что он не должен колебаться), Рыцарь отпер сейф. Не говоря ни слова, он выбрал те бумаги, какие хотел взять, потом отворил двойное дно в шкафу – там была касса начальника полиции. Рыцарь взял свертки с золотом и банковские билеты. Потом запер секретный шкаф и положил ключи в карман начальника полиции, наконец, сел перед бюро и начал писать. Закончив, он встал.
– Вот письмо к месье Беррье, – сказал он. – Я ему рассказываю, что случилось, и прошу его прийти поскорее снять с вас веревки и вынуть кляп. Я пошлю к нему это письмо с дежурным привратником.
Де Марвиль задыхался от бешенства и гнева, но не мог ничего сделать. Рыцарь низко поклонился, взял бумаги, золото и банковские билеты и тихо отворил дверь.
– Оставляю вам на память мои пистолеты, – произнес он, уходя, опять поклонился, отпер двери и вышел.
Книга третья
Граф де Сен-Жермен – Принц-Палач
Утром одного из апрельских дней 1745 года в Париже стояла пасмурная погода: шел сильный дождь, дул порывистый ветер, а по улицам лились потоки жидкой грязи.
Карета, запряженная двумя прекрасными першеронами, с кучером в ливрее и в напудренном парике, выехав с улицы Фромандо, повернула на улицу Сент-Оноре и остановилась у здания Оперы.
Лакей соскочил, отворил дверцу, опустил подножку и посторонился. Показались маленькая ножка, хорошенькая головка, и грациозная женщина, очень кокетливо одетая, промелькнув, как быстрая тень, впорхнула в вестибюль Оперы, предназначенный для артистов. Молодая особа прекрасно знала расположение уборных и, по всей вероятности, принадлежала к составу артистов Оперы. Налево была комната швейцара. Увидев молодую женщину, швейцар низко поклонился.
– Для меня ничего нет? – спросила хорошенькая дама.
– Ничего, – был ответ.
Она поспешно прошла в коридор, в глубине которого вверх вела лестница, слабо освещенная тусклым фонарем.
Женщина проворно взбежала по ступеням, отворила дверь, но на пороге споткнулась.
– Право, здесь так темно, что можно сломать себе шею, – сказала она.
– Шею – это полбеды, – раздался в ответ веселый мужской голос, – хуже, если ногу. Шея нужна только певицам, а что станет делать сломавшая ногу танцовщица?
– Я опоздала, Дюпре?
– Как всегда, дорогая Комарго.
– Меня ждут, чтобы начать?
– Да. Все уже на сцене.
– И Салле?
– Она только что приехала и сейчас в своей уборной.
– Я иду в свою и тотчас буду на сцене.
– Я могу начинать?
– Да-да! Я вас не задержу.
Комарго исчезла в коридоре. Дюпре пошел на сцену.
Бывший танцор, пользовавшийся большой славой, стал балетмейстером, капельмейстером и танцмейстером королевской академии. Он был учителем Комарго.
Дюпре взял свою маленькую скрипку, лежавшую на обитой бархатом скамейке, и вышел на сцену. Сцена была освещена не лучше коридоров. Зала была погружена в глубокий мрак. Сальные свечи (восковые горели только вечером) в железных подсвечниках, прикрепленных к деревянным балкам, бросали на сцену красноватый отсвет. Восемь музыкантов сидели в оркестре. По сцене расха-живали три молодые женщины в костюмах, предназна-чавшихся специально для репетиции: в шелковых панталонах, в юбках и корсажах из белого пике. Это были Аллар, Софи, Лемуан. Впереди сцены мужчина отрабатывал пируэты. То был Новерр, знаменитый танцор, ученик Дюпре, дебюты которого в 1743 году в Фонтенбло имели огромный успех. Он первый осмелился танцевать с открытым лицом, тогда как раньше танцоры надевали маски. Справа – второй танцор, Гардель, также проделывал разные па. Другие танцоры и балерины находились в глубине сцены.
– Начнем, – сказал Дюпре, выходя на сцену. – Прошу всех занять свои места.
Визит Рыцаря
– Ну, Аллар, пока не придут Комарго и Салле, повторите это па.
– Отсюда начать, месье Дюпре?
– Да, моя красавица.
Дюпре отошел немного влево, к авансцене.
Аллар, прелестная восемнадцатилетняя девушка с белокурыми волосами, голубыми глазами, гибким станом, с удивительно стройными ногами, стала в третью позицию.
– Пятую! – продолжал Дюпре. – Скрестите ноги… Чтобы носок левой ноги плотно касался пятки правой ноги… Недурно, недурно!.. Опустите руки… Так!.. Наклоните голову вправо… пусть ваша поза будет естественной…
Аллар повиновалась. В этой позе она казалась нимфой, готовой улететь. Дюпре рассматривал ее, как тонкий знаток, и сделал одобрительный знак головой. Затем он взял в руки свою скрипку и сыграл на ней мелодию танца.
– Хорошо, хорошо, – говорил он, смотря, как Аллар танцует, – очень хорошо!.. Наклонитесь теперь медленно, как бы для того, чтобы поднять что-нибудь с пола… постарайтесь это проделать, не сгибая ноги… еще… еще…
Вдруг он сильно ударил по скрипке и закричал:
– Да не так!.. Три раза вы начинаете одно и то же и все нисколько не лучше…
– Месье Дюпре, я делаю все, что вы мне приказали, – со слезами на глазах сказала Аллар.
– Да нет же!..
За кулисами послышался свежий женский голос, напевавший модный куплет.
– А! Это Салле, – сказал Новерр и, сделав пируэт, закончил его низким поклоном.
Салле, в костюме танцовщицы, вышла на сцену.
– Где же Комарго? – спросила она, осматриваясь вокруг.
– Вот она, – отвечал Дюпре, указывая на белую тень в глубине сцены.
Первыми словами Комарго были: «Где Салле?» Первыми словами Салле были: «Где Комарго?» Эти два вопроса как нельзя лучше обрисовывают положение дел.
Взаимно восхищаясь своей одаренностью, Комарго и Салле не могли не чувствовать одна к другой самой сильной зависти. У каждой были свои успехи, свои поклонники, свои особенные характерные танцы. Танцоры, фигуранты и фигурантки окружили двух знаменитостей. Комарго и Салле холодно поздоровались.
– Милая моя, – сказала Комарго, – вы знаете, что мы будем танцевать этот балет в Фонтенбло на будущей неделе?
– Да, – отвечала Салле, – герцог Ришелье говорил мне вчера. Король едет на войну и до отъезда хочет посмотреть, как мы танцуем.
– Не он, а маркиза…
– Маркиза? Какая маркиза? – спросил Дюпре.
– Новая, – смеясь, отвечала Комарго.
– Какая новая маркиза?
– Помпадур.
– Помпадур? – повторил Дюпре. – Не слыхал этого имени.
– Теперь будете знать.
– О ком вы говорите?
– Спросите у Аллар. Ей об этом сказал Турнегем.
– Но кто же эта новая маркиза?
– Мадам Ле Норман д'Этиоль, урожденная Поассон, а теперь произведенная в маркизы де Помпадур.
– Скользкая дорожка!
– Она официально объявлена фавориткой, имеет апартаменты в Версале и недавно представлена ко двору с титулом маркизы де Помпадур.
– Мать ее умерла от радости, – прибавила Салле.
– Да. Мадам Поассон была больна; когда ей сказали, что дочь ее объявлена любовницей короля, она вскричала: «Дорогая Антуанетта! Я всегда говорила, что она достойна короля! Мне нечего больше желать!» И с этими словами умерла.
– Нет слов, эта д'Этиоль достигла прекрасного положения.
– Ах! – дружно вздохнули другие танцовщицы.
– Но у нее уже есть враги.
– Конечно, начиная с Морпа, который сочинил пресмешную эпитафию на смерть ее матери[18]