– Конечно, жалею, но это не так меня огорчает, как та история, которую я услышала сейчас. О! Если для того, чтобы возвратить жизнь Нисетте и вылечить бедную Сабину, мне пришлось бы пробыть без бриллиантов всю жизнь, я без колебаний рассталась бы с ними.
– Успокойтесь, они уже у вас.
– Ах! – вскричала Аллар с испугом, увидев в своих маленьких ручках футляр.
Щегольски одетый мужчина, только что вошедший на сцену, стоял возле нее и любезно ей кланялся. Все находившиеся на сцене рассматривали его с удивлением.
– Это он! – выдохнула наконец Аллар.
– Да, я, собственной персоной, сохранивший в глубине сердца самую нежную симпатию, которую вы сумели мне внушить.
– Но… вы…
– Я Рыцарь Курятника!
– Ах, и я его узнала! – воскликнула Комарго.
– Я счастлив, что сумел произвести на вас такое впечатление, что вы и через три месяца смогли меня узнать, хотя видели не более одной минуты.
И незнакомец снова любезно поклонился.
– Ну да, это он! – вскричала Салле.
Рыцарь Курятника опять поклонился.
Бриллиантовые розы
Можно себе представить, как велико было общее изумление. Танцоры, танцовщицы, музыканты сбились в испуганную стаю.
Рыцарь, который, казалось, чувствовал себя непринужденно, как знатный вельможа, привыкший к опере, подошел к Аллар и сказал ей:
– Мой очаровательный друг, смиренно прошу у вас прощения за то, что так долго держал у себя эти вещи, но я хотел, чтобы Турнегем их выкупил. Поверьте, этот буржуа страшно осложнил мне жизнь! Я уже и писал ему, а он мне не отвечал. Находя его молчание не совсем приличным, я послал к нему преданного друга, который привез его ко мне сегодня утром. Турнегем не сразу согласился приехать, но вежливая настойчивость моего друга восторжествовала; словом, Турнегем выкупил бриллианты. Он выписал мне чек на свою контору, и я послал за деньгами. Деньги были доставлены, и мой друг отвез Турнегема обратно. Тогда я велел запрячь свой экипаж и, зная, что вы в Опере, приехал сюда. Вот ваши бриллианты, моя красавица, и раз я заставил вас долго ждать, то позволил себе прибавить к этому убору изумрудные сережки, которые смиренно прошу принять от меня как знак памяти.
C этими словами Рыцарь Курятника вынул из кармана бархатный футляр и подал его Аллар. В нем лежали великолепные изумрудные серьги с черным жемчугом. Аллар держала в правой руке футляр с бриллиантами, в левой – футляр с изумрудами и, казалась, была ослеплена.
– О, это слишком прекрасно! – шептала она. – Это сон!..
– Как это великолепно! – вскричал Новерр, видевший блеск бриллиантов.
Рыцарь подошел к лакею в ливрее, который ждал за кулисами, взял у него два бумажных свертка и, вернувшись к
Салле и Комарго, которые, как зачарованные, не спускали с него глаз, поклонившись, сказал:
– Милостивые государыни, вы оказали мне честь, приняв от меня розы в прошлом январе. Поскольку вы любите розы, я хочу, чтобы вы смогли надолго сохранить вот эти.
Он подал им свертки. Комарго и Салле протянули дрожащие руки, взяли свертки и разорвали бумагу.
Крик восторга вырвался из их уст. В каждом свертке была роза из великолепных рубинов, с изумрудными листьями, с золотым стеблем, с топазовыми шипами.
Обе розы были совершенно одинаковы. Сцена становилась фантастической.
Этот человек, этот страшный разбойник, за поимку которого была назначена большая сумма, а многие думали, что он уже в тюрьме, вдруг явился спокойный, улыбающийся, богато одетый, один на оперную репетицию, возвратил бриллианты одной из танцовщиц, сделал богатые подарки другим с любезностью знатного вельможи, – это было невероятно. Между тем тут находились три танцора, восемь музыкантов, шесть фигурантов – всего семнадцать мужчин, а голова Курятника, который был тут один со своим слугой, была оценена очень дорого.
– Господа, – сказал Рыцарь, видя, что многие переглядывались, – я пришел к вам как друг и не имею намерения вас обеспокоить – даю вам слово! Мне очень приятно быть с вами, я нисколько не тревожусь, я спокоен, весел и силен.
Слово «силен» было произнесено таким тоном, что нельзя было сомневаться: это было и предупреждение, и угроза.
Было очевидно, впрочем, что такой человек, как Рыцарь, не станет безрассудно подвергать себя опасности, не приняв заранее мер предосторожности.
Он подошел к Салле и Комарго.
– Я буду просить вас об одной милости, – сказал он, – вы согласитесь исполнить мою просьбу?
– Милостивый государь, – отвечала Комарго с очаровательным достоинством, – ваше имя внушает ужас, но ваше лицо вовсе не вызывает подобного чувства. Один из моих близких знакомых, виконт де Таванн, говорит о вас в выражениях противоположных тем, которые употребляет, вспоминая вас, начальник полиции; когда он произносит ваше имя, он прибавляет к нему слово «друг». Кто бы вы ни были на самом деле, я лично не имею никаких причин отказать вам в вашей просьбе.
Курятник обратился к Салле.
– А вы, мадемуазель? – спросил он.
– Я думаю так же, как и моя подруга, – отвечала хорошенькая танцовщица.
– Если так, то я попрошу вас станцевать для меня одного тот чудный фрагмент из балета «Характерные танцы», который принес вам славу!
– Охотно! – отвечала Комарго. – Любезный Дюпре, прикажите очистить сцену и сыграть арию.
Рыцарь наклонился к Дюпре.
– Попросите находящихся здесь не покидать зала, – сказал он шепотом, – для них будет очень опасно выйти и тем более спуститься вниз по лестнице.
Он сел на стул так, чтобы полностью насладиться спектаклем, даваемым для него одного.
Танцы начались; они были восхитительны. Никогда Салле и Комарго не танцевали с большим увлечением, большей грацией, большим талантом. Рукоплескания посыпались со всех сторон.
– Вы еще никогда не танцевали так! – воскликнул Дюпре, сделав антраша от радости.
– Милостивые государыни, – сказал Рыцарь, вставая, – никакие слова не могут выразить то, что вы заставили меня почувствовать. Сегодня перевернута одна из самых счастливых страниц моей жизни.
Он нежно поцеловал руки Комарго и Салле и, выпрямившись с гордым достоинством, сказал:
– С этой минуты я ваш друг. Я не бросаюсь этим словом. Вам теперь нечего бояться. В любой час дня и ночи, повсюду, где бы вы ни были, ваша безопасность гарантирована. Никакая опасность не будет угрожать вам, ибо сильная рука всегда будет ограждать вас.
Комарго и Салле, очень взволнованные, не нашлись что ответить. В этом странном положении они оставались безмолвными.
Подойдя к Дюпре, Новерру и Гарделю, разбойник сказал:
– Господа! Мои люди передали швейцару корзины с ужином, посудой и винами. Эти корзины предназначены для артистов королевской музыкальной академии. Прошу вас от моего имени угостить их этим ужином.
На этот раз все радостно вскрикнули, а Рыцарь поклонился, повернулся и исчез.
– Это сон? – вскричал Дюпре.
– Это шутка! – воскликнул Новерр.
– Едва он вошел, – заметила Комарго, – я его сразу узнала.
– Это он, – сказала Салле.
– Да, это он, – согласилась Аллар. – Он мне возвратил все мои бриллианты. А какие бесподобные изумруды! Тут больше чем на сто тысяч франков.
– Эти розы – настоящее произведение искусства, – сказала Комарго.
– Господа, – произнес швейцар, подходя к Дюпре. – Там, внизу, десять корзин с едой и вином – прикажете их принести?
Мужчины переглянулись.
– Я не вижу причин отказываться, – сказал Новерр, – Рыцарь никогда не причинял нам зла.
– Стоит ли портить нашей нерешительностью ужин, который, наверное, превосходен, – прибавил Гардель.
– Я полностью доверяю Рыцарю, – сказала Комарго, – и хотела бы поскорее узнать, что в этих корзинах.
– И я также, – сказала Салле.
– Пусть их принесут! – велел Дюпре.
– Пусть несут! – повторили все.
– А после вечернего представления закатим пир горой!
– Надо предупредить всех наших друзей.
– Разошлем им приглашения.
– Вот первая корзина, – сказал швейцар, указывая на театрального слугу, который шел за ним, сгибаясь под тяжестью огромной корзины.
– Ах, какой очаровательный человек этот Рыцарь! – вздохнула Аллар, продолжая любоваться подарками. – Я сожалею только о том, что он прекратил свои посещения…
Сойдя со сцены в сопровождении своего лакея, Рыцарь Курятника уверенно направился через лабиринт темных коридоров Оперы, как человек, хорошо знающий их расположение.
Он прошел мимо комнаты швейцара и вышел на улицу. Великолепная карета, запряженная двумя большими гнедыми нормандскими лошадьми, в богатой упряжи, стояла перед театром рядом с каретой Комарго. Лакей проворно опередил своего господина; одной рукой он отворил дверцу, а другой опустил подножку. Рыцарь быстро подошел и сел в карету на зеленое бархатное сиденье.
– В министерство иностранных дел, – сказал он.
Когда карета повернула за угол улицы Сент-Оноре, он
опустил шелковые шторы. Через четверть часа карета въехала во двор министерства иностранных дел и остановилась перед парадным крыльцом. Шторы были подняты, лакей отворил дверцу.
У здания Оперы в карету сел молодой человек лет двадцати пяти – тридцати, с напудренными волосами, пшеничного цвета бровями, белокожий и румяный. На нем был фиолетовый бархатный камзол, расшитый золотом, белый атласный жилет, также расшитый, а на голове – простая треугольная шляпа.
Тот же, кто вышел из кареты у министерства иностранных дел, выглядел мужчиной лет сорока. Он был напудрен, чернобров, очень смугл, одет в бархатный полукафтан лазурного цвета, подбитый палевым атласом, с сапфировыми пуговицами, осыпанными бриллиантами, жилет из золотой ткани, панталоны из бархата огненного цвета; поражали своим богатством пряжки на подвязках, точно такие же, как пуговицы на полукафтане. На голове его была черная шляпа, обшитая испанскими кружевами, со шнурком из сапфиров и бриллиантов. Пряжки на башмаках и цепи двух часов с печатями и брелоками гармонировали с костюмом.