Виконт Таванн сидел напротив графа и с большим вниманием смотрел на карпа.
– Не пробуждает ли у вас каких-то воспоминаний вид этого карпа, виконт? – спросил Сен-Жермен.
Виконт вздрогнул.
– Да, – сказал он. – Я только один раз в жизни ел карпа таких размеров, причем при таких обстоятельствах, которые не изглаживаются из памяти никогда.
– При каких же обстоятельствах? – спросила маркиза де Помпадур.
– Вам угодно знать?
– Да, если возможно.
– Я ел карпа такого размера за завтраком с Рыцарем Курятника.
– С Рыцарем! – воскликнула маркиза.
– Курятника! – повторили все.
Виконт сделал утвердительный знак.
– Вы завтракали с Рыцарем Курятника? – спросил король.
– Да, государь.
– Ах, Боже мой! Как же это с вами случилось? Разве этот разбойник вас захватил?
– Он меня пригласил.
– И вы приняли его приглашение?
– Да, государь, я принял его приглашение, как принимают подобное приглашение от друга.
– Разве этот разбойник ваш друг?
– Имею эту честь.
– Если бы здесь был начальник полиции, он мог бы арестовать вас.
– Как он арестовал самого Рыцаря, – иронически заметил Ришелье, смеясь.
– Но почему же вы стали другом этого ужасного разбойника? – спросила маркиза де Помпадур.
– Позвольте сказать вам, маркиза, что он совсем не столь ужасен, напротив, он очень хорош собой – не правда ли, Ришелье?
– Да, он очень хорош, – подтвердил герцог.
– Вы также его знаете? – с удивлением спросил король.
– Я его видел как-то ночью после ужина у Комарго.
– И я тоже, – сказал Бриссак.
– И я, – прибавил Креки. – Это было именно в ту ночь, когда сгорел отель Шароле.
– Ваш отель? – повторил король, обернувшись к своему кузену.
Граф де Шароле был несколько бледен и кусал губы.
– А! Господа видели этого мерзавца в ту самую ночь? – спросил он ироническим тоном.
– Да, – отвечал Таванн. – Он принес цветы нашим дамам и успокоил их насчет опасности, которую мог представлять случившийся по соседству пожар.
– В ту самую ночь чуть не убили Сабину Доже, – сказал Ришелье.
Граф де Шароле пристально посмотрел на Таванна.
– Этот Рыцарь ваш друг? – спросил он.
– Да, – отвечал Таванн.
– Не поздравляю вас с этим.
– Почему?
– Разве лестно быть другом презренного вора?
– Он не ворует.
– В самом деле?
– Нет, он воюет; это не обыкновенный разбойник, деньги он «конфискует», причём только у знатных.
– Каким образом? – спросил король.
– Рыцарь никогда не грабил дома мещан или простолюдинов, никогда не совершал преступлений по отношению к нетитулованным особам или буржуа, мало того, он часто, очень часто помогал многим и некоторым дворянам даже очень предан.
– Каким дворянам?
– Многим, между прочими и мне.
– Он оказал вам услугу?
– Да, государь.
– Какую?
– Два раза спас мне жизнь; он убил своею рукой трех напавших на меня человек; избавил меня от четвертого, который мне мешал, и бросил сто тысяч экю на ветер, чтобы только дать мне возможность доказать любимой женщине, что моя любовь искренна.
– В таком случае этот Курятник – очаровательный человек, – сказал, смеясь, герцог Ришелье, – и начальник полиции клевещет на него самым недостойным образом.
– Вы думаете? – спросил граф де Шароле.
– О! – воскликнул герцог де Бриссак. – Если этот тип и друг виконту де Таванну, то уж никак не графу де Шароле.
– Он, полагаю, большой приятель всех артистов в Опере, – заметил граф де Сен-Жермен. – Насколько мне известно, сегодня он дает ужин всему кордебалету.
– Сегодня вечером? – спросили все.
– Да. Он прислал в два часа в Оперу корзины со всем необходимым для ужина.
– А вы откуда это знаете?
– Я знаю все, государь, и в ту самую минуту, как что-то случается.
– Стало быть, вы обладаете даром ясновидения?
Сен-Жермен низко поклонился, оставив вопрос без ответа.
Ванны из человеческой крови
Ужин был весел по обыкновению; кушанья сменялись быстро, и наконец явился стол с десертом.
– Очаровательное изобретение этот ваш стол! – воскликнул маркиз де Креки.
– И недавнее, – прибавил Ришелье.
– Напрасно вы так думаете, герцог, – сказал граф де Сен-Жермен.
– Как! Это изобретение старинное?
– Не совсем, но ему уже около двухсот лет.
– Вы уже обедали или ужинали за подобным столом? – спросил король.
– Да, государь.
– Когда? Где?
– Я имел честь ужинать за таким столом, но квадратной формы, с королевой Екатериной Медичи. Это было в башне отеля Суассон, в апартаментах, предназначенных для Руджиери. Королева, занимаясь наукой, не хотела, чтобы ей мешали. Позднее я ужинал за столом, также похожим на этот, в Неаполе и, наконец, недавно в Петербурге, у князя Трепацкого.
– У князя Трепацкого? У того, который умер несколько месяцев назад? – поинтересовался Ришелье.
– У него, герцог. Только он не умер.
– Трепацкий жив?
– Конечно.
– Это, кажется, тот русский, который прославился странными проделками? – спросил король.
– Да, государь, – ответил герцог Ришелье. – Князь выпивал за завтраком по двадцать бутылок кларету. Однажды он один вытащил из глубокой ямы, в которую свалилась его карета, и саму карету, и лошадей, и лакеев. У него никогда не бывало менее шести любовниц.
– О! – воскликнул Сен-Жермен. – Природе он многим обязан: гигантский рост, необыкновенная сила.
– Но ведь говорили, что он умер; разве он жив?
– Да, государь, пробыв месяцев десять в Париже, князь занемог. Злоупотребление удовольствиями произвело страшное разрушение в его крови. Этот человек, такой красивый, сильный, в короткое время стал высохшим скелетом, ослабевшим до такой степени, что он мог ходить только с помощью двух лакеев. Казалось, он обречен.
– Это правда – его болезнь наделала много шума, – сказал маркиз де Креки.
– Граф де Шароле знает об этом столько же, сколько я, – продолжал граф де Сен-Жермен, – потому что в то время он посещал князя.
– Вы его видели? – спросил король.
– Да, государь, – отвечал Шароле в замешательстве, – и действительно его вид внушил мне глубокое отвращение.
– Ходили слухи, – сказал Ришелье, – что русский князь заболел проказой, которая начинается с сухости тела. Мне рассказывал Кене, что доктора сомневались, выздоровеет ли князь, если болезнь достигла такой стадии. Друзья его были в отчаянии.
– Но он посмеялся над ними, – перебил граф де СенЖермен. – Вопреки докторам он утверждал, что скоро выздоровеет, и уехал… назначив друзьям свидание на будущий год, в годовщину своего отъезда.
– Доктора объявили, что он не доедет и до границы.
– Это правда.
– Однако он вернулся, – заверил их де Сен-Жермен.
– Когда?
– Он в Париже уже несколько дней, – сказал Шароле.
– И выздоровел?
– Совершенно. Он так же свеж и полон сил, как до болезни.
– Вы говорите, что он вернулся в Париж несколько дней назад? – спросил король.
– Официально – да, – отвечал Сен-Жермен, – но инкогнито он вернулся уже четыре месяца назад.
Шароле пристально посмотрел на Сен-Жермена и побледнел.
– Зачем? – спросил король.
– Затем, что в Париже, государь, есть один человек, который, чувствуя начало болезни такой же, как у князя, написал ему, умоляя назвать средства к излечению. Князь приехал, навестил этого человека, и оба условились помогать друг другу не только для того, чтобы вылечиться, но и для того, чтобы совместно продолжать придерживаться режима, который должен был удвоить их силы. Князь еще не совсем оправился, однако совершенно преобразился. Он привез с собой древнего старика, согбенного до такой степени, что на вид он меньше карлика. Его белая расчесанная борода достает до земли, глаза у него живые, исполненные огня, движения полны грации, но во всей наружности чувствуется коварство, что-то дьявольское. Этот человек – монгольский целитель; его зовут Абен Гакиб. Глядя на него, нетрудно понять, что этот ученый принадлежит к секте искателей философского камня, которые не отступают ни перед какими препятствиями, мешающими найти его, и жертвуют всем, даже жизнью себе подобных, ради этой несбыточной мечты.
Слушая графа, все выказывали удивление.
– Как?! – спросил маркиз де Креки. – Вы обладаете эликсиром долгой жизни, а отрицаете философский камень?
– Конечно. Философский камень – главный постулат шарлатанов; он порождение больного воображения. Мой же эликсир долгой жизни – просто образ жизни и основан на простом рассуждении.
– Продолжайте, – сказал король. – Мы еще поговорим об этом.
– Врач, который, должен признать, был очень искусен, принял того человека, который хотел с ним посоветоваться, и дал ему следующее наставление.
Сен-Жермен вынул из кармана пергамент и прочел:
«Наставление к лечению проказы
1. Больной должен в течение двух месяцев оставаться один, прекратить сношения со своими друзьями, особенно дамами, которым он не должен даже смотреть в лицо.
2. Питаться исключительно рыбой, овощами, легкими пирожными, пить только воду, апельсиновый сок и лимонад.
3. Жить в таком доме, чтобы никто другой не жил на верхнем этаже. Комната, не считая трех дверей (что необходимо), должна иметь три окна: одно – на север, другое – на восток, третье – на запад. В этой комнате больной должен только спать.
4. Каждый день, вставая, и перед тем, как ложиться спать, больной должен мысленно прочесть, не шевеля губами, молитву на языке хинди, но написанную латинскими буквами.
5. Каждый день до обеда он должен принимать ванну из ароматических трав, сорванных в определенное время, в определенных местах и при определенных условиях (каких – моя тайна).
6. В каждую пятницу каждой недели мною у больного с помощью изобретенного мной устройства будут выпущены восемь унций крови и в открытую жилу будут введены восемь унций крови, взятой у девушки, добродетельной и невинной, старше пятнадцати, но моложе двадцати лет.