– Все ваши предписания исполнены? – спросил Людовик XV.
– Все, государь, – отвечал Мориц. – Я жду неприятеля.
– Кажется, он скоро может подойти.
– Да, государь, и его достойно встретят.
Король поехал вперед. Маршал велел поднести себя к королю и, пройдя немного вправо, они подвинулись к третьей линии.
В пятидесяти шагах от этой линии, между Фонтенуа и мостом де Барри, был очаровательный зеленый пригорок, возвышавшийся над всей равниной; на нем находилась маленькая часовня. На пригорке король должен был находиться во время сражения.
Еще с рассветом пригорок и часовню заняли поставщики армии и крестьяне окрестных деревень, сбежавшиеся посмотреть на сражение.
К Морицу прискакал офицер, его первый адъютант, де
Мез.
– Господин маршал, – доложил он, – неприятель движется.
– Лошадь! – закричал маршал.
– Вы страдаете? – спросил король.
– Нет, государь, – отвечал Мориц, энергично поднимаясь и садясь на лошадь, – я уже не страдаю.
В сопровождении своих офицеров он ускакал к первой линии, чтобы присутствовать при первых залпах. Король, дофин, приближенные короля – все были верхом, и все, заняв место на вершине пригорка, смотрели на равнину.
То была великая минута. Вдали, по равнине, двигалось огромное облако красноватой пыли, поднимаемой войсками.
Это приближались английская и голландская армии.
Пробило пять часов утра.
Обе неприятельские армии стояли лицом к лицу, на расстоянии пушечного выстрела, взаимно созерцая одна другую в тревожном ожидании роковой минуты.
Ничего не может быть ужаснее и торжественнее тех нескольких секунд, которые предшествуют началу битвы.
Тот, кто накануне видел маршала прикованным к одру болезни и мог увидеть его теперь на лошади, объезжающим ряды, наверно, не узнал бы его.
Маркиз де Мез, его первый адъютант, следовал за ним, чтобы передавать его приказания. Круасси, Монтерсон, Таванн и другие знаменитые вельможи сопровождали Морица Саксонского. До решительной минуты маршал хотел объехать всю первую линию.
Мориц ехал шагом и кланялся, проезжая мимо знамен центральных полков, сгруппированных за фонтенуасскими редутами.
Потом Мориц проехал в Антуан, где командовал герцог де Ноайль, которому противостояли голландцы. Сам герцог
был верхом возле Морица Саксонского. Герцог де Граммон, племянник герцога де Ноайля, также был верхом.
– Герцог, – сказал Мориц, – я напомню, что король оказал вам милость, приказав вам сделать первый пушечный выстрел. Все готово.
Герцог де Ноайль поклонился.
– Я буду иметь честь сам участвовать в сражении, – отвечал он. – Граммон, – прибавил он, обернувшись к своему племяннику, – поезжайте сказать королю, что я начинаю.
Молодой герцог поклонился и хотел пришпорить свою лошадь.
– Обними же меня, прежде чем уедешь! – продолжал герцог де Ноайль.
Де Ноайль и Мориц стояли рядом у группы вязов. Голландцы, англичане и австрийцы, образуя полумесяц, медленно приближались. Сражение вот-вот должно было начаться. Граммон подъехал к дяде, который протянул ему руку.
– Сражайтесь, как при Деттинге, – напутствовал Мориц, намекая на сражение, происходившее два года назад, в котором Граммон выказал неимоверное бесстрашие, бросившись на неприятеля.
– Скажите его величеству, – продолжал герцог де Ноайль, – что сегодня я с гордостью одержу победу или умру за него!
Дядя наклонился обнять племянника. Граммон, находившийся между маршалом и герцогом, держал в левой руке правую руку маршала и, наклонившись на седле, подставил щеку де Ноайлю. В эту минуту блеснула молния, раздался грохот, и Граммон упал.
Это было первое ядро, выпущенное голландской пушкой; оно пролетело между маршалом и герцогом де Ноайлем и раздробило грудь герцога де Граммона, который замертво упал на шею лошади.
Мориц почувствовал своей рукой, как сжались пальцы этой первой жертвы сражения, а герцог де Ноайль получил последний поцелуй этих навсегда сомкнувшихся уст.
Герцог де Ноайль был бледен как полотно; он соскочил на землю, чтобы придержать окровавленное тело Граммона, соскользнувшее с седла. Офицеры подбежали помочь ему.
Маршал печально посмотрел на эту сцену и, потупив голову, произнес:
– Отомстите за него!
Потом ускакал.
– Пли! – скомандовал герцог де Ноайль.
Французская линия вся окуталась облаком красноватого
дыма, раздираемым мириадами огненных зигзагов. Грохот, гораздо страшнее шума извергающегося вулкана, был слышен на расстоянии десяти лье, и земля задрожала от первых схваток врагов.
Пробило восемь часов. Уже три часа, как армии дрались безостановочно.
Победа, казалось, вот-вот будет на стороне французов. Дважды голландский корпус пытался овладеть деревней Антуан и дважды был отброшен с громадными потерями. Голландцы хотели обойти редуты и пройти через равнину Перон между Антуаном и Шельдой, но яростный перекрестный огонь последнего редута Антуана и батареи, расположенной по другую сторону Шельды, заставил их отказаться от этой попытки. Они начали колебаться. Принц Вальдек видел, что отчаяние постепенно овладевает солдатскими сердцами.
Англичане трижды атаковали Фонтенуа, но их атаки были отбиты с большим для них уроном. Во время этого трехчасового боя потери с обеих сторон были громадны. Но во всяком случае урон, понесенный французской армией, был меньше урона союзников.
Отброшенные несколько раз, голландцы отступили и не принимали более участия в сражении. Англичане решили действовать одни, но, истощенные тремя последовательными атаками, также перестали наступать, очевидно желая немного отдохнуть.
Пушки продолжали греметь, но уже не с таким ожесточением, как в начале боя.
До сих пор французская армия, казалось, побеждала, и радость солдат становилась все сильнее и сильнее. Крики «Да здравствует король!» раздавались со всех сторон, особенно в лесу де Барри, где французская армия должна была выдержать самую жестокую атаку. Тут стоял особый корпус, составленный из приближенных короля.
– Право, господа, – говорил, смеясь, герцог де Бирон, – сегодня так жарко, что приятно находиться под такой густой тенью.
– Особенно хорошо поваляться на траве! – прибавил де Клиссон, командир полка д'Артуа.
– Вот лучшее доказательство, что здесь недурной отдых! – прибавил де Куртен, указывая на трупы, валявшиеся на земле.
– Я надеюсь, – заметил маркиз д'Обтерр, – что когда мы трижды докажем господам англичанам, что нельзя охотиться в этом лесу без нашего позволения, они оставят нас в покое.
– Мне кажется, что они не слишком нас беспокоят и теперь.
– Это правда, Круасси, и твоим молодцам остается только сложить руки.
– Если бы по крайней мере принесли позавтракать, можно было бы хоть немножко освежиться, – сказал Бирон.
– Да, но здесь нет ничего.
Все переглянулись, покачав головами с печальным видом.
– Мне хочется пить, – сказал полковник лейбгвардейцев.
– Можно найти средство утолить жажду, полковник, – раздался голос за его спиной.
Бирон обернулся: за ним стоял сержант, приложив руку к шляпе, в почтительной позе солдата, стоящего перед своим начальником.
– А, это Фанфан-Тюльпан! – воскликнул герцог, улыбаясь.
– Я самый и есть, мой полковник.
– Это счастье при таком граде пуль! Что ты хочешь мне сказать?
– У Наноны есть еще вино, и если вы желаете пить…
– У моей маркитантки?
– Да, полковник.
Фанфан собрался сбегать за нею.
– Нет, – остановил его герцог, – пусть она оставит вино для раненых. Славная девушка эта Нанона, – прибавил полковник, обернувшись к своим товарищам, – она носит пить раненым под неприятельским огнем.
– Господа, – произнес Клиссон, – а что же стало с англичанами?
Действительно, вся часть леса, трижды подвергавшаяся атаке англичан, была ими оставлена. С утра крайнее левое крыло должно было отбивать стремительные атаки англичан.
Герцог Кемберлендский понимал, что своими успехами французская армия в немалой степени была обязана редутам Фонтенуа и лесу де Барри. Во время последней атаки защита леса была столь отчаянной, что англичане вынуждены были отступить. Несмотря на это, французы их не преследовали. Категорический приказ маршала Саксонского предписывал держаться в лесу во что бы то ни стало. Стратегическое значение леса понимали, очевидно, как маршал Саксонский, так и герцог Кемберлендский. Однако вот уже более четверти часа англичане не предпринимали никакой попытки овладеть лесом.
Вдали показался скакавший во весь опор адъютант маршала де Меза.
Адъютант остановил лошадь; все его окружили.
– Господа! – закричал он. – Голландцы соединяются с англичанами, они прекращают атаку Антуана и собираются
между Фонтенуа и входом в лес де Барри. Я привез вам приказ маршала держаться здесь до последней возможности.
– Будем держаться! – отвечали все в один голос.
– Тогда мы уверены в победе.
– Умрем все, но не сойдем с места! – воскликнул Клиссон. – Да здравствует король!
– Да здравствует король! – повторил адъютант де Меза, взяв в галоп, и исчез в облаке пыли.
– Будем ждать неприятеля здесь, – заявил герцог Бирон.
Полковники позвали своих офицеров и отдали им приказания, которые те поспешили исполнить.
Было одиннадцать часов. Вот уже шесть часов длилось сражение. Пушки гремели на равнине. Раненые и мертвые лежали на земле тут и там, госпитали были уже полны, а день еще не кончился.
– Положительно, – сказал Клиссон, улыбаясь, – я согласен с мнением Бирона.
– С каким?
– Если англичане еще промедлят, я успею хорошо позавтракать, так как умираю с голоду.
– А уж если умереть, так лучше от пули, чем от голода.
– Конечно.
– Но у нас нет ничего съестного, – горестно произнес Куртен.
– Ах! – воскликнул Бирон. – Если бы граф де СенЖермен сдержал слово, то мы позавтракали бы сегодня.