Соотношение французов и англичан с союзниками было почти один против десяти, а пушек у первых не было вовсе. Французские лейб-гвардейцы, гренадеры, швейцарцы, солдаты полка Артуа оставались без движения на одном месте, решив не отступать ни на шаг. Во главе французской армии были герцог Бирон, Клиссон, Ланжей, Куртен, Обтерр, Пейр, Шованн, Круасси, Таванн.
Не было сделано ни единого выстрела. Оба корпуса были в пятидесяти шагах один от другого: англичане остановились.
Тогда с истинно рыцарским достоинством Кемпбелл, Олбермэл, Черчилль и несколько других военачальников молча подошли и, сняв шляпы, вежливо поклонились французской армии.
Бирон, Клиссон, Ланжей, Куртен, Обтерр, Пейр, Шованн, Круасси, Таванн ответили на этот поклон. Лорд Гей, капитан английской гвардии, сделал четыре шага вперед и сказал, махая своей шляпой:
– Господа французские лейб-гвардейцы, стреляйте!
Граф д'Отрош, командовавший первым батальоном французских лейб-гвардейцев, сделал в свою очередь несколько шагов и, держа шляпу в руке, отвечал:
– Господа англичане, мы никогда не стреляем первыми. Не угодно ли начать вам?
С этими словами граф д'Отрош надел шляпу на голову, потом скрестил руки и принял выжидательную позу.
– Пли! – скомандовали английские офицеры.
Залп был оглушающий. Шесть пушек и вся первая английская линия выстрелили единым залпом. Четырнадцать офицеров, среди которых был граф д'Отрош, и двести семьдесят пять солдат упали как подкошенные.
– Огонь! – раздалась команда французских офицеров.
Французы отвечали стрельбой, которая вызвала большие потери в английской колонне. Кемпбелл и другие офицеры были ранены, многие были убиты, но англичане пополнили свои ряды, и стрельба продолжалась с обеих сторон.
В течение десяти минут пало более семисот французов. Целая треть маленькой армии была истреблена. Что могли сделать полторы тысячи оставшихся человек против двадцати тысяч англичан и их двенадцати пушек?!
Французы медленно отступали, между тем как колонна англичан продолжала свой путь.
Полк короля спешил на помощь; он решительно напал на английскую колонну, ударил в штыки и надолго остановил ее.
Французские лейб-гвардейцы, гренадеры и швейцарцы стали позади полка короля и укрылись за редутом.
Английская колонна, стреляя, двигалась прежним темпом, сохраняя удивительный порядок. Колонна приближалась.
Пушки загремели, колонна заколебалась, но все-таки шла вперед, уничтожая все на своем пути.
В это время стрельба с редута Фонтенуа ослабела: недоставало ядер и стреляли порохом, чтобы не показать, что ядер нет. Колонна все так же медленно шла вперед.
– Боже! – вскричал Фанфан-Тюльпан, – мы погибли!
– К счастью, сегодня мы умрем, – произнес один из французских гренадеров. Этим гренадером был Ролан Доже, который спокойно и бесстрастно среди общего хаоса ждал своей пули. Редуты были пройдены, колонна вступила на равнину, все так же непоколебимо направляясь к мосту Калон. Победа, еще утром казавшаяся французам такой досягаемой, теперь ускользала от армии Людовика XV, в которой уже был заметен беспорядок.
– Урсула, Урсула! Что вы теперь видите?
– Ничего, дорогая Сабина, я давно ничего не вижу, кроме большого столба дыма на другой стороне реки.
– А где мой отец?
– Я уже не вижу его на мосту; он, верно, перешел на другую сторону, чтобы разузнать…
– О, Боже мой! Боже мой!.. – воскликнула Сабина, откинув голову на спинку своего кресла. – Я хочу пойти посмотреть, – прибавила она, сделав усилие, чтобы встать.
– Нет, нет! – вскричала Арманда, подбежав к Сабине и мягким движением принудив ее остаться в большом кресле, в котором она лежала. – Нет, не шевелитесь!
– А мой брат? Мой бедный брат?
Это происходило в маленькой комнате, в доме короля в Калоне, в то время, когда английская колонна шла в атаку на редуты Фонтенуа.
Дом короля выходил одной стороной на Шельду; с этой стороны была комната, в которой по приказанию Людовика XV поместили Сабину, дочь парикмахера, привезенную накануне из Сент-Амана. Окна комнаты, расположенной на третьем этаже, выходили на Шельду. Комната была довольно велика и прилично меблирована.
Сабина, бледная, с расстроенным лицом, лежала в большом кресле, положив ноги на подушки. Урсула и Арманда Жансье стояли у открытого окна. Рупар, встревоженный и дрожащий, с лицом, цвет которого переходил от зеленого к желтобелому и наоборот, сидел с полузакрытыми глазами и открытым ртом на стуле посреди комнаты и не смел сделать ни малейшего движения.
Стрельба не прекращалась, черный дым вился клубами и приносил смешанный запах пыли, пороха и крови, этот странный запах поля битвы, который знаком только тому, кто присутствовал при больших сражениях. С шумом пушечных и ружейных выстрелов смешивались крики, проклятия и какието другие неопределенные звуки. Все это было поистине страшно.
– Брат мой! Мой бедный брат! – в отчаянии повторяла Сабина.
– Мужайтесь, Сабина! – утешала Арманда, целуя девушку. – Мы останемся победителями, мы разобьем неприятеля!
– Но, Ролан…
– Вы увидите, что он вернется…
В эту минуту раздался страшный залп, заглушивший все другие звуки. Стекла в окнах разлетелись вдребезги. Женщины
были поражены словно громом. Рупар лежал на кресле, свесив руки, опустив голову, как человек, лишившийся чувств.
– Я умер! – прошептал он.
Урсула выглянула в окно. Огромный огненный столб поднялся к небу. Это взлетел на воздух пороховой погреб одного из редутов. Потом дым закрыл все, и стрельба продолжалась с той же силой.
– Брат мой, брат мой! – закричала Сабина. – Наверно, он умер!
– Нет, нет! – возразила Арманда. – Он дерется за короля! Мужайтесь, Ролан слишком храбр для того, чтобы умереть таким образом, и притом его берегут и сержант, и Нанона!
– Где отец мой? Где мой отец? – с беспокойством спрашивала Сабина.
– Там, на мосту, – отвечала Урсула, глядя в окно. – Он смотрит в бинокль… О! Я уверена, что он не спускает глаз с короля.
– Мне так хотелось бы его видеть! – воскликнула Сабина, пытаясь встать.
– Нет, не трогайтесь с места! – запротестовала Арманда. – Вы слишком слабы… Рупар пойдет за ним.
Рупар не трогался с места.
– Ступай же! – закричала Урсула.
– Дружок, – промолвил чулочник жалобным голосом.
– Ступай за Доже, он там, на улице, на мосту…
– На мосту!.. – повторил Рупар. – На мосту… куда попадают ядра…
– Ядра, ядра! – закричала Урсула. – Разве вы боитесь ядер?
– Конечно, – наивно отвечал Рупар.
– Разве вы не мужчина?..
– Да… Но…
– Ступайте!..
– Милая моя, я не могу пошевелиться, – сказал Рупар жалобным голосом.
– Трус!
– Подведите меня к окну! – потребовала Сабина.
– Боже мой! – воскликнула Урсула. – О, Боже мой! Что случилось? Бегут… солдаты заняли мост…
– Отец мой!.. – закричала Сабина, вставая.
– Вот он! – воскликнула Урсула. – Он возвращается, бежит сюда, в дом. Вам незачем трогаться с места, – обратилась она к мужу. – Вы похожи на индейку, подвешенную за лапу!
Рупар не отвечал; он лежал в кресле все так же неподвижно, будто совсем лишился чувств. Дверь отворилась, вошел Доже.
– Батюшка!.. – с радостью вскричала Сабина.
– Ну как там? – спросила вошедшего Арманда.
Расстроенное лицо Доже было очень бледным, брови его
были нахмурены.
– Боже мой! – воскликнул он, как бы отвечая самому себе. – Я не знаю, чем все это кончится.
– Что? Что такое? – с живостью спросила Урсула, подходя к нему.
– Ролан? – закричала Сабина.
– Нет, нет! – отвечал Доже. – Я не имею о нем никакого известия.
– Но что же вы говорили?
– Ничего, дочь моя, ничего!.. Я находился под впечатлением этого чудного сражения, – продолжал Доже с вымученной улыбкой. – Все идет хорошо… даже очень хорошо… и я пришел сказать тебе, что скоро все кончится…
Сабина взглянула на отца. В его обращении было что-то странное, но она подумала, что он находится под впечатлением сражения.
– Подите же посмотрите, что происходит, – сказал Доже, схватив за руку Рупара и подтащив его к окну.
– Я не хочу этого видеть! – плачущим голосом проговорил Рупар, отступая назад и закрывая глаза рукой.
– Надо все приготовить к отъезду, – сказал Доже тихим голосом.
– Что? – спросил Рупар, испугавшись тона, каким Доже произнес эти слова.
– Надо иметь возможность бежать, если это окажется необходимым!
– Бежать?!
– Ш-ш!.. Не так громко!
– Бежать! – повторил Рупар шепотом. – Ах! Пресвятая Дева! Стало быть, мы побеждены?
– Молчите!
– Я так и думал! Мне никогда не везло! Мое первое сражение – и мы побеждены!
– Нет! Я предвижу несчастье, но, что именно случится, не знаю.
– Ах, Боже мой, святой Варнава, все святые! – причитал Рупар. – Погиб человек в моих летах! Такая прекрасная жизнь!..
К счастью, страшный шум сражения не дал возможности Сабине услышать слова Рупара, но Урсула услышала, и ее поразил их печальный смысл.
– Что такое? – спросила она в ужасе.
– С утра проигрывавшие, англичане теперь вдруг начинают одерживать победу, – отвечал Доже.
– Ах, Боже мой!..
– Опасность так велика, что маршал прислал сказать королю, чтобы он оставил поле сражения и переехал через мост.
– Он приедет сюда?
– Да.
– Мы погибли!
– Боюсь, что так!.. – со вздохом сказал Доже.
– Если так, надо ехать…
– Да. Но говорите тише, чтобы Сабина не услыхала.
– Да-да! Я вас понимаю! Как, должно быть, вы страдаете! – прибавила Урсула. – Ваш сын там, ваша дочь здесь!
Доже поднял глаза к небу.
– Надо ехать! – продолжал он. – Надо велеть запрячь карету и посадить туда Сабину, чтобы иметь возможность бежать в случае опасности.
– Мой муж вам поможет!
– Ваш муж не хочет!
– У меня нет сил! – пожаловался Рупар, опустив голоу.