– Значит, мне остается жить девять с половиной месяцев? – уточнил Сомбой. – Я тем более не стану говорить.
Рыцарь наклонился и посмотрел ему прямо в глаза.
– Ты осмеливаешься шутить со всем моим Курятником? – тихо спросил он. – Когда я говорю тебе о страданиях в продолжение двухсот сорока восьми дней, я говорю о самом страшном, самом невыносимом мучении, какое когда-либо испытывало человеческое существо. Но ты не умрешь в эти двести сорок восемь дней, нет! Ты будешь жить против своей воли, но каждую минуту, каждую секунду будешь терпеть предсмертные мучения! Ты знаешь, кто я и что я могу сделать? – прибавил Рыцарь, быстро вскочив со своего места. – Подумай, что это будет.
– Ну, а если я буду говорить? – спросил Сомбой.
– Если ты будешь говорить, то я попрошу душу моего отца освободить меня от данной клятвы и убью тебя без всяких страданий.
– Ты мне клянешься?
– Да.
– Если так, расспрашивай, а я посмотрю, стоит ли мне тебе отвечать. О чем ты хочешь меня спросить?
– Я спрошу тебя, кто помогал тебе совершить преступление на улице Вербуа, потому что ты не мог совершить его один.
– Потом?
– Я спрошу тебя, кто ранил Сабину в ночь на 30 января.
– Потом?
– Я спрошу тебя, кому адресовано было письмо, найденное возле трупа одного из моих людей, убитого 1 февраля на углу улиц Отфель и Корделье.
– Это все?
– Я должен также знать, кто спас тебя от смерти и каким образом я нахожу тебя живым, когда я убил тебя пятнадцать лет назад.
– Ты хочешь знать все это? – спросил Сомбой, качая головой.
– Да. Отвечай!
– Подожди, прежде чем я тебе отвечу, я должен сам тебя спросить. Клянусь тебе, мы с тобой можем поладить; и это в значительной степени зависит от тебя. Ты узнаешь все, что хочешь знать, если согласишься выслушать мою просьбу.
– Говори, только скорее, – сказал Курятник грозным голосом. – Знай, что этот дом окружен моими людьми и что мне стоит только подать сигнал, чтобы любые мои распоряжения были исполнены.
– Вот чего я от тебя потребую, – заявил Сомбой с глубоким спокойствием. – Во-первых, чтобы ты возвратил мне свободу; во-вторых, чтобы отдал мне все деньги, находящиеся в твоих сундуках; потом, чтобы ты отказался от Сабины, которую я люблю и которую хочу увезти с собой.
Рыцарь взвел курок своего пистолета.
– Если ты меня убьешь, – бесстрастным тоном произнес Сомбой, – Сабина и Нисетта умрут завтра же.
– Ты лжешь, скотина! – закричал Рыцарь Курятника.
– Да, умрут, – повторил Сомбой. – Умру я или останусь жив, одни ли останутся эти молодые девушки или будут окружены твоей армией, они умрут в двадцать четыре часа, если я не поставлю преграды между ними и смертью. Ты думаешь, что ты держишь меня в руках, на самом деле, напротив, я тебя держу.
Дуло пистолета снова поднялось к голове Сомбоя.
– Объяснись! – страшным голосом закричал Рыцарь.
– Оставив этот дом сегодня утром в восемь часов, я дал этим женщинам яд, противоядие от которого известно одному
мне. Оставляя их здесь, я предвидел все, и ты увидишь, насколько я был предусмотрителен.
– Отравлены?.. – повторил Курятник.
– Да. Действие этого яда начинается с двадцать четвертого часа после приема. Теперь час, яд был дан в восемь часов, в итоге жить им остается еще девятнадцать часов, если они не примут противоядия, тайна которого известна мне одному.
– Если это так, почему ты не сказал этого раньше?
– Потому что вначале я хотел узнать твои намерения. Теперь действуй. Убей меня, если хочешь, я отомщен заранее.
– Противоядие! – закричал Рыцарь.
Сомбой молчал, но отступил на два шага.
– Противоядие! – повторил Рыцарь, подходя к Сомбою и прицелившись в него.
Сомбой не отвечал, но продолжал пятиться назад.
– Признайся, что ты солгал, – продолжал Рыцарь, – признайся, что ты хотел продлить свою ничтожную жизнь, и, может быть, я оставлю тебя в живых.
– Я, к сожалению, сказал правду, – отвечал Сомбой, продолжая отступать.
Курятник вскинул пистолет, Сомбой сделал еще шаг назад и уперся в стену. Дальше отступать было уже некуда.
– В последний раз: противоядие! – рявкнул Рыцарь.
– Нет! Если они в твоих руках, пусть умрут!
– Умри же и ты! – закричал Курятник и спустил курок.
Грянул выстрел, комнату заволокло дымом, но Сомбой
исчез. Он провалился под пол, в люк, который открылся под его ногами и закрылся над его головой. На стене осталось большое пятно крови. Сомбой, прежде чем исчез, был поражен пулей. Убит ли он или только ранен?
Рыцарь Курятника бросил пистолет и стал ощупывать стену, рассматривать пол, чтобы найти секрет пружины, на которую надавил Сомбой, но ничего не нашел; тогда он бросился в переднюю. Раздалось пение петуха, и дверь сама отворилась. Рыцарь выбежал из дома; человек в черной маске и в черном платье стоял перед ним.
– Все выходы охраняются? – спросил Рыцарь хриплым голосом.
– Да, – отвечал человек в маске.
– Велите поджечь дом, и чтобы ни одно живое существо не вышло отсюда.
Во дворе стояла лошадь; Рыцарь вскочил в седло и ускакал. Пушки палили, но равнина Лез, недавно пустая, теперь была занята бегущими солдатами. Это бежали англичане…
– Да здравствует король! – кричало сорок тысяч глоток.
С почерневшими ружьями, с окровавленными саблями французские солдаты плясали… а между тем на этой равнине, залитой кровью, осталось лежать около пятнадцати тысяч убитых. Англичане потеряли более десяти тысяч, французы – четыре тысячи. Людовик XV проезжал между рядами, поздравляя солдат, пожимал руки офицерам, целовал генералов… По всей линии войск слышались крики победы, и, когда подъезжал король, знамена, пробитые пулями, склонялись, а раненые приподнимались и махали руками. Это сражение, почти выигранное в одиннадцать часов, проигранное в час и вновь выигранное в два часа дня, было самым достославным из сражений в период царствования Людовика XV; восторг был всеобщий.
– Где маршал? Где он? – спрашивал король, который еще не видел графа Морица Саксонского.
– Государь, вот он! – объявил дофин.
Маршал, измученный и усталый, подъехал к королю. Он соскочил с лошади и упал на колени перед Людовиком.
– Государь, – сказал он, – теперь я могу умереть. Я желал жить только для того, чтобы вас видеть победителем. Теперь, государь, вы знаете, от чего зависит победа.
Король сошел с лошади и сам поднял Морица. Он горячо поцеловал маршала, и еще более восторженные крики разнеслись над полем.
В эту минуту прискакал галопом покрытый пылью и кровью, в разорванном платье Ришелье. Людовик XV протянул ему руку.
– Герцог, – сказал он, – я никогда не забуду услуги, оказанной вами.
Ришелье поцеловал королю руку.
– Государь, – отвечал он, – вы позволите мне представить вашему величеству двух человек, которые первыми ворвались в ряды английской колонны?
– Конечно, – отвечал король.
Ришелье сошел с лошади, подбежал к полку гренадеров и, схватив одной рукой гренадера, а другой лейб-гвардейского сержанта, быстро подвел их к королю.
– Вот они, государь! – закричал герцог.
– Ролан Доже! – с удивлением воскликнул Людовик XV. – А вы хотели, чтобы вас убили!
– Государь, – с волнением отвечал гренадер, – им это не удалось!
– К счастью для вас и для меня, господин гренадер. Для меня потому, что у меня в армии остался храбрый солдат, а для вас потому, что я награжу вас так, как вы того заслуживаете.
Он позволил Ролану поцеловать свою правую руку, молодой человек встал на одно колено.
Его отец, Доже-парикмахер, с глазами, полными слез, встал на колени по другую сторону от короля и, схватив его левую руку, прижал ее к своим губам.
Людовик XV обернулся к лейб-гвардейскому сержанту, который неподвижно стоял невдалеке от того места.
– Как твое имя? – спросил король.
– Фанфан-Тюльпан, сержант третьего лейб-гвардейского полка.
– Хорошо! Буду помнить, – пообещал король.
– Да здравствует король! – закричал Фанфан, махая шляпой.
– Да здравствует король! – повторила толпа.
Доже взял сына за руку.
– Пойдем, – сказал он, – Сабина и Нисетта ждут нас в Сент-Амане.
– А Жильбер? – спросил Ролан.
– Он с ними.
– Но как его нашли? Где он?
– Он сам тебе расскажет.
С этими словами Доже увлек сына к мосту.
Настала ночь, весь лагерь утопал в огнях: праздновали победу. В густом лесу близ Мортона остановился всадник.
– Кукареку! – раздалось в лесу.
Всадник сошел на землю, к нему проскользнула плохо различимая во тьме тень: это был человек в черном и с маской на лице.
– Ну и что же яд? – спросил он с живостью.
– Ни малейшего следа! – отвечал всадник.
– Они еще не страдают?
– Нисколько. В., не оставлявший их ни на минуту, утверждает, что нет никаких признаков отравления.
– А ведь прошло уже четырнадцать часов с тех пор, как они приняли яд. Он сказал мне, что они приняли яд в восемь часов утра, а теперь десять вечера.
– Не солгал ли вам этот негодяй? Может быть, страх или надежда спастись внушили ему мысль пошантажировать вас?
– И такое возможно. А если нет?
Человек в маске сделал нетерпеливое движение. Рыцарь Курятника размышлял.
– А что с домом? – спросил он вдруг.
– Он сгорел до основания.
– Кто-нибудь пытался бежать во время пожара?..
– Нет.
– Вы не видели никого, не заметили и не слышали ничего такого, что могло бы навести нас на след?
– Ничего.
– Я так и знал, – сказал Курятник, качая головой, – борьба еще не закончилась, но она закончится нынешней ночью.
Он прислушался: послышалось второе «кукареку». Показалась тень третьего человека. Это был Петух Негр.
– А где мои пленники? – спросил Курятник.
– Один здесь, – отвечал Негр.
Он раздвинул одной рукой кустарник, а другой взял фонарь и посветил в глубину чащи. На земле лежал крепко связанный, с кляпом во рту человек высокого роста, сухой и худощавый, в богатой ливрее. С. наклонился, чтобы его рассмотреть.