– Отравлены.
– Ты дал им яд?
– А противоядие знаю я один. Действие яда начнется через час.
– Ты будешь говорить?
Монжуа оставался бесстрастен и молчал.
– Противоядие! Тебе остается минута на то, чтобы ответить.
Не спуская глаз с Монжуа, Рыцарь Курятника наклонился и взял железо, раскаленное на огне. Монжуа покачал головой и не отвечал. Глухое рычание сорвалось с губ Рыцаря.
– Ты будешь говорить! – заявил он.
– Убей меня, – холодно отвечал Сомбой, – но я говорить не буду.
Рыцарь указал на князя.
– Вначале его будут пытать на твоих глазах, – сказал
он.
Князь сделал движение. С. подошел к нему, схватил веревки, связывавшие руки князя, заставил его отступить и привязал к гигантской рогатине, вбитой в потолок. Князь понял всю опасность, и холодный пот выступил на его лбу.
– Я скажу все, что знаю, – проговорил он.
– Трус и изменник! – прошептал Монжуа. – Убей его, если хочешь, – обратился он к Рыцарю, презрительно пожав плечами, – он не знает ничего, решительно ничего.
– Злодей! – вскричал Рыцарь, грозно подняв руки над головой Монжуа. – Ты будешь говорить, я этого хочу!
Приподнявшись на цыпочки, он смотрел Монжуа прямо в глаза. С. подошел и сказал:
– Час скоро пробьет.
– И эти женщины умрут, – сказал Курятник. – Умрут! Они!..
На него страшно было смотреть.
– Умрут! – повторил он.
Схватив Монжуа за руки, он сжал их так сильно, что разорвал веревки, связывавшие их, и тогда, держа его руки в своих сжатых пальцах, он еще наклонился и сказал:
– Говори! Говори! Я этого хочу!
Он произнес последнее слово с такой энергией, что Монжуа опрокинулся навзничь.
– Он будет говорить, – сказал С., подходя.
Рыцарь Курятника выпустил руки Монжуа, тот оставался неподвижен. Рыцарь опять взял его правую руку – Монжуа вздрогнул, и нервный трепет пробежал по всему его телу.
– Ты будешь говорить? – спросил Рыцарь.
– Да, – пролепетал Монжуа разбитым голосом, как человек, побежденный после продолжительной борьбы.
Курятник и С. переглянулись.
– О, наука, наука! – прошептал С. – То же самое воздействие, какое было и на молодом Месмере! Вы им повелеваете! Он будет отвечать! Он уже не принадлежит себе.
Рыцарь медленно приподнялся.
– Подвергаются ли Нисетта и Сабина смертельной опасности?
Монжуа изгибался в страшных конвульсиях. Рыцарь взял две склянки, по одной в каждую руку. Эти склянки имели форму лейденских банок. Он приложил медную пробку одного флакона к голове Монжуа, а другого – к его сердцу. Монжуа испускал хриплые вздохи; судороги усиливались.
– Подвергаются ли Нисетта и Сабина смертельной опасности? – повторил Рыцарь. – Отвечай!
Губы Монжуа раскрылись.
– Отвечай! – повторил Рыцарь.
Монжуа боролся с собой, пытаясь не отвечать. Мускулы его лица сжимались в страшных конвульсиях. Рыцарь поднял обе руки надо лбом Монжуа.
– Отвечай! В опасности ли они?
– Нет.
– Стало быть, ты солгал?
– Да.
– Ты хотел меня обмануть, чтобы выкупить свою свободу?
– Да.
– Итак, Нисетта и Сабина не отравлены?
– Нет.
– Ты понимаешь, в каком состоянии ты находишься?
– Нет.
– Что ты чувствуешь?
– Сильную боль в голове.
– Чего бы ты хотел?
– Чтобы боль эта прекратилась.
Рыцарь и С. опять переглянулись.
– Вам всемогущество, – продолжал С., – а графу де Сен-Жермену бессмертие!
Раздалось громкое кукареканье. С. с живостью посмотрел на дверь и отпер ее. Фанфан-Тюльпан, стоя на пороге, подал ему письмо.
– От доктора Пейрони, – сказал он.
С. поспешно подал письмо Курятнику, который распечатал его.
– Этот человек сказал правду, – проговорил он, указывая на Монжуа, – Нисетта и Сабина не подвергаются никакой опасности – так утверждает Пейрони, а значит, мне остается только отомстить, – прибавил он с радостным трепетом, обращаясь к Монжуа. – Проснись! – приказал он хриплым го-
лосом, схватив Монжуа за руку, и рассмеялся в лицо очнувшемуся негодяю.
Эпилог
Через три месяца
9 августа 1745 года Людовик XV, после трехмесячной военной кампании, вступил в столицу своего королевства, осененный лаврами. На перекрестках танцевали, на улицах запускали ракеты. Два дома на улице Сент-Онорэ особенно отличались великолепием своих фейерверков: дом Доже, королевского парикмахера, и дом Рупара-чулочника.
Рупар стоял перед лавкой, закинув руки за спину и вздернув кверху нос, чтобы лучше любоваться своей иллюминацией. Он был окружен группой соседей.
– Как чудесны слава и победа! – восклицал Рупар. – И только подумайте, я, говорящий с вами, лично присутствовал при этом!
– Да, ведь вы были при Фонтенуа, – сказал один из соседей, с восторгом сложив руки.
– Был. Я – победитель!
– И не были ранены?
– Нет, но мог быть ранен.
– Так вы были в сражении?
– Был ли я в сражении! – вскричал Рупар, – Но ничем иным я и не занимался! Я слышал пение пуль, видел мертвых и раненых.
Рупара окружили; он был в восторге от того, что стал предметом общего внимания.
– Король меня видел и говорил со мной, – продолжал
он.
– И остался доволен вами?
– Он был в восторге!
– Уж не произвел ли вас король в генералы? – поинтересовался молодой белокурый приказчик чулочника.
– Я не просил его об этом, – скромно отвечал Рупар, – однако я присутствовал при сражении.
– Спрятавшись в комнате по другую сторону реки, – сказала Урсула, вышедшая из лавки. – Советую вам поменьше хвастаться своими подвигами! Если бы у короля были все такие солдаты, как вы, он не выиграл бы сражения.
– Но, мой добрый друг, мне кажется, что…
Урсула перешла через улицу, не слушая своего мужа; она встретила Арманду, выходившую из лавки Доже.
– А я шла за вами, – сказала Арманда, – Нисетта и Сабина хотят посоветоваться с вами насчет подвенечных платьев, которые сейчас получены.
– Так, значит, скоро свадьбы?
– На будущей неделе.
– Почему же не на этой? Сегодня только понедельник.
– Жильбер в отлучке. Он был вынужден уехать по делам и вернется только в пятницу или субботу.
– Войдите, – прибавила Арманда, переступая порог лавки парикмахера. – Вы сейчас увидите моего нового друга.
– Кто это?
– Войдите, войдите, увидите!
Урсула прошла первая, Арманда за ней. В эту минуту с внутренней лестницы сошли два человека: первым был Ролан, переменивший мундир на свой прежний костюм, второй – лейб-гвардейский сержант.
– Месье Фанфан! – закричала Урсула.
– Собственной персоной! – отвечал Фанфан-Тюльпан, любезно кланяясь.
– Вы в Париже!
– С нынешнего утра. Я имею честь находиться в конвое его величества и вступил в Париж вместе с королем. Ролан заставил меня поклясться, что мой первый визит в Париже будет к нему, и я сдержал слово.
– А Нанона? – спросила Урсула.
– Милая маркитантка? И она также вернулась. Она там, наверху, с девицами, смотрит их наряды.
– Пойдемте скорей! – сказала Урсула.
Обе женщины проворно взбежали по лестнице.
– Как славно, что король вздумал взять меня в конвойные! – воскликнул Фанфан, подбоченившись. – Таким образом я как раз поспел на свадьбу. Теперь мне придется потанцевать с красавицами.
И Фанфан начал делать па в лавке, мурлыкая себе под нос песенку. Приказчики парикмахера смотрели на гвардейского сержанта с восторгом. Делая па, Фанфан дотанцевал до порога лавки и остановился, чтобы выглянуть на улицу.
– Что это у меня, куриная слепота? Кого это я там вижу? Это толстое брюхо, эта красная рожа… это… о, мой приятель, мой гость!
Бросившись на улицу, Фанфан подбежал к группе, собравшейся перед лавкой чулочника. Рупар воскликнул:
– Сержант!
– Он был моим спутником в походе! – закричал Фан-
фан.
Схватив Рупара в объятия, он прижал его к груди с таким порывом, что у чулочника перехватило дух.
– Ну, Рупар, узнаешь ли ты меня?! – вскричал Фанфан.
– Узнаю ли я вас, сержант…
– Берегись, берегись! – вдруг раздался голос кучера.
Быстро мчавшаяся карета остановилась у дома парикмахера, дверца отворилась, и Доже соскочил на землю.
– А! Вот и Доже! – обрадовался Фанфан. – Я пойду к нему узнать…
Оставив Рупара, он подошел к лавке, в которую вошел парикмахер. Доже держал за руки Ролана. Он казался очень взволнован, но это было приятное волнение.
– Пойдем к твоей сестре, – сказал он, – вначале я с ней должен поговорить.
Он пошел на лестницу, а за ним Ролан и Фанфан. На площадке первого этажа они услышали оживленный разговор в комнате Сабины, в той комнате, куда шесть месяцев назад девушку принесли без чувств, всю залитую кровью. Доже отворил дверь. Сабина, Нисетта, Урсула и Арманда рассматривали с величайшим вниманием два белых платья, лежавшие на стульях. Нанона стояла несколько позади и также рассматривала наряды. Целая коллекция белья, лент, юбок была разложена на стульях и кроватях. Обе девушки, маркитантка и женщины говорили одновременно, обсуждая предметы туалета с чрезвычайным воодушевлением.
При звуке отворившейся двери они обернулись.
– Батюшка! – вскрикнула Сабина, подбегая к Доже.
– Месье Доже! – воскликнула Нисетта.
Парикмахер, поцеловав Сабину, обернулся к Нисетте.
– Почему бы тебе не обращаться ко мне так же, как Сабина? – спросил он. – Разве я также не отец твой?
– Нет еще, – отвечала Нисетта, краснея.
– Не сегодня, так завтра.
Ролан и Фанфан вошли в комнату.
– Любезные дети, – спросил Доже, – счастливы ли вы?
– О да! – отвечали Сабина и Нисетта.
Доже поцеловал их в лоб.
– А ты, Ролан? – спросил он.
– И я также, батюшка, – отвечал молодой человек. – Я тоже счастлив, но счастье мое будет полно только в тот день, когда с нами будет Жильбер.
– Жильбер будет с нами в субботу.