— Я полностью доверяю Рыцарю, — сказала Камарго, — и хотела бы узнать, что в этих корзинах.
— И я тоже, — поддержала ее Сале.
— Пусть их принесут! — приказал Дюпре.
— Пусть их принесут! — повторили все.
— И мы будем ужинать сегодня вечером после представления.
— Но надо предупредить всех наших друзей.
— Мы пошлем им приглашения.
— Вот первая корзина, — сказал швейцар, указывая на театрального слугу, который шел за ним, сгибаясь под тяжестью огромной корзины.
— Ах, какой очаровательный человек этот Рыцарь! — вскричала Аллар, продолжая любоваться своими вещицами. — Я сожалею только об одном — что он прекратил свои визиты.
IV. ГРАФ
Таинственный человек, сойдя со сцены в сопровождении своего лакея, вошел в лабиринт темных коридоров театра с видом человека, хорошо знающего дорогу. Рыцарь прошел мимо комнаты швейцара и остановился в дверях. Великолепная карета, запряженная двумя большими гнедыми нормандскими лошадьми, в богатой упряжи, стояла перед подъездом театра. Лакей с проворностью опередил своего господина, одной рукой отворил дверцу, а другой опустил подножку. Рыцарь быстро сел в карету на зеленую бархатную скамейку.
— В особняк министерства иностранных дел, — велел он.
Лакей запер дверцу, передал приказание кучеру, встал на запятки, и карета поехала. Когда она повернула за угол улицы Сент-Оноре, путник опустил шелковые шторы, так что ничей взгляд не мог проникнуть в карету. Через четверть часа карета въехала во двор министерства иностранных дел и остановилась перед парадным крыльцом. Шторы были уже подняты. Лакей отворил дверцу, и из кареты вышел человек. Лицо лакея не выразило удивления. Хотя удивляться было чему.
Из кареты вышел человек, совершенно не похожий на того, кто совсем недавно сел в нее — другое лицо, манеры, одежда, хотя карета нигде по дороге не останавливалась, и в ней был только один человек и когда она отъезжала от подъезда Оперы, и теперь, у подъезда особняка министра иностранных дел.
Рыцарь Курятника, что был так любезен с танцовщицами, тот, что сел в карету, был молодым человеком двадцати пяти — тридцати лет, белолицый, румяный, со светлыми бровями и напудренными волосами. На нем был фиолетовый бархатный полукафтан и белый атласный жилет, вышитые золотом, а на голове — простая черная треуголка.
Вышел же из кареты человек лет сорока, очень смуглый, с черными бровями, удивительно пышно и богато одетый. На нем был бархатный полукафтан лазурного цвета, подбитый палевым атласом, с пуговицами из сапфиров, осыпанных бриллиантами; жилет из золотой парчи, панталоны из бархата огненного цвета; башмаки с красными каблуками, на голове — черная шляпа. Пряжки на подвязках и на башмаках, кант на шляпе, цепочки двух часов с печатями и брелочками — все было из сапфиров и бриллиантов, аналогично пуговицам.
Этот человек в богатом костюме, пройдя переднюю, вошел в приемную.
— Как мне доложить о вас? — спросил лакей огромного роста, низко кланяясь.
— Граф де Сен-Жермен! — отвечал щеголеватый господин.
Лакей исчез, вернулся и, отворив обе половинки двери, громко доложил:
— Граф де Сен-Жермен!
— Пожалуйте, любезный друг! — закричали из другой комнаты. — Я уже не надеялся увидеть вас!
Граф де Сен-Жермен и маркиз д’Аржансон, министр иностранных дел, остались одни в очаровательном кабинете.
— Ну что? — продолжал д’Аржансон. — Вы готовы?
— Готов.
— А бриллиант?
— Вот он!
Сен-Жермен пошарил в кармане жилета и вынул маленький футляр. Маркиз взял футляр, открыл его и начал внимательно рассматривать довольно большой бриллиант.
— Пятно исчезло? — спросил он.
— Совершенно! — ответил граф.
— И это тот же бриллиант?
— В этом легко удостовериться: Бемер, ювелир короля, очень хорошо знает этот бриллиант, он взвешивал его, прежде чем камень попал ко мне. Пусть посмотрит его теперь.
— И пятно пропало?
— Как видите.
— Король будет в восторге!
— Надеюсь.
— Мы поедем в Шуази сию же минуту.
— Как прикажете.
Министр позвонил.
— Карету! — сказал он лакею, появившемуся на пороге кабинета.
Лакей поспешно вышел, а д’Аржансон продолжал рассматривать бриллиант.
— Это настоящее чудо! — произнес он. — И вы самый необыкновенный человек, которого мне когда-либо случалось видеть.
Сен-Жермен улыбнулся, по промолчал.
— Карета готова, — доложил лакей, отворяя дверь.
Д’Аржансон взял шляпу, Сен-Жермен пошел за ним.
— Боюсь, уже поздно! — сказал министр, спускаясь со ступеней крыльца.
— Только четверть шестого, — откликнулся граф де Сен-Жермен.
— Надо бы приехать по крайней мере за час до ужина.
— А в котором часу ужинает король?
— В шесть часов.
— Значит, нам остается три четверти часа.
Карета, запряженная четверкой, стояла перед крыльцом.
— Смогут ли ваши лошади доехать за три четверти часа? — спросил Сен-Жермен.
— Вряд ли, и это чрезвычайно досадно.
— Сядьте в мою карету и велите вашей четверке ехать за моей парой, и если они смогут не отстать до Шарантона, я объявлю их лучшими лошадьми на свете.
— Как быстро ваши лошади смогут доехать до Шуази?
— Меньше чем за три четверти часа.
— Невозможно!
— Попробуем.
Министр сделал утвердительный жест, граф позвал своего лакея, который тотчас велел карете подъехать. Министр и граф сели.
— В Шуази, как можно скорее! — приказал Сен-Жермен.
Он еще не закончил, как дверца уже захлопнулась, и карета рванулась с места. За несколько минут карета далеко опередила четверку министра.
— Неужели ваши лошади будут так скакать до Шуази? — спросил министр.
— Не замедляя бег ни на минуту, — ответил Сен-Жермен.
Когда карета проезжала по набережной Орн, раздалось пение петуха. Сен-Жермен, рука которого лежала на окне левой дверцы, разжал пальцы, и на мостовую упала свернутая бумажка. Мальчик, смотревший на проезжающую карету, наклонился и поднял эту бумажку.
V. ПЕСНЯ
В маленькой Розовой гостиной собрались восемь самых хорошеньких женщин версальского двора. Став в круг и взявшись за руки, они пели: «Мы не будем больше ходить в лес, лавры срезаны, вот этот прекрасный господин пойдет и поднимет их».
Мадемуазель де Шароле, мадам де Бранка, де Гебриан, де Жевр, де Марше, д’Эстрад, де Вильмен и, наконец, маркиза де Помпадур играли в детскую игру, которую изобрела новая фаворитка короля. Людовик XV, стоявший вне круга, ждал, когда, по правилам игры, откроется проход. В ту минуту, когда мадемуазель де Шароле выпустила руку своей соседки мадам де Бранка, король медленно подошел и вступил в круг, замкнувшийся за ним. Танец, на минуту прерванный, возобновился, и дамы опять принялись петь: «Посмотрите, как танцуют, прыгайте, танцуйте! Поцелуйте ту, которую хотите, поцелуйте!»
Только король двинулся с места, круг распался, и все бросились врассыпную, но Людовик XV успел схватить одну из дам. Семь оставшихся тотчас окружили Людовика XV и его пленницу. Король, по-прежнему держа молодую женщину за талию, запел с победоносным видом: «Я слышу, как гремит барабан, любовь зовет меня».
Танцующие подхватили хором: «А теперь, а теперь, красавица, целуй твоего возлюбленного».
Король пел: «В этот день, в этот день я отдаю тебе мою любовь!»
Он поцеловал пленницу, которая, по правилам игры, возвратила ему поцелуй, чтобы получить свободу, а дамы продолжали: «Мы не пойдем больше в лес…» — и все начиналось сначала.
— Здравствуйте! — произнес король, выходя из круга, не оставляя руки маркизы де Помпадур, а другой рукой посылая дружеский привет входившему человеку. Это был человек лет пятидесяти, высокого роста и гордого, величественного, воинственного вида. В блеске его глаз, в его движениях, в его позе чувствовалась привычка повелевать. Это был Мориц, граф Саксонский, незаконный сын Августа, короля польского, и Авроры Кенигсмарк, которого Людовик XV в 1743 году произвел во французские маршалы и назначил командующим нидерландской армией.
— Милостивая государыня! — сказал король. — Если вы не хотите больше в лес, потому что лавры срезаны, вам надо взыскать за это с маршала, который имеет привычку нагружать ими военные повозки и опять собирается начать новую жатву.
— На этот раз, государь, я буду собирать лавры под вашим руководством, — ответил маршал.
— Надеюсь, вы в добром здравии?
— К несчастью, нет, государь. Я очень болен, и мне нужен отдых, но ваши враги ждать не станут, а моя кровь принадлежит вам. К тому же, я надеюсь, что лагерная жизнь, гром пушек и запах пороха вылечат меня. Смысл моего существования — война.
— Вы хотите сказать — слава, — уточнила маркиза де Помпадур.
— Вы слишком снисходительны.
— Я ваша поклонница, маршал, и очень давняя. Я интересовалась вами в то время, когда вы не могли еще знать о моем существовании.
— Как? — с удивлением спросил Мориц.
— Когда я была ребенком, я с радостью слушала истории о ваших подвигах. Я знаю наизусть эти истории, у меня хорошая память. Хотите доказательств?
— Да, да! — отозвался король.
— Я знаю, государь, что маршал, который тогда еще не был маршалом, потому что достиг только двенадцатилетнего возраста, убежал однажды ночью из дома своей матери на осаду Лилля, где сражался король, его отец. Это было в 1708 году. Правда?
— Правда! — ответил маршал.
— Я знаю еще, что в четырнадцать лет вы сражались в Пруссии…
— Вы знаете мое прошлое лучше меня, — сказал Мориц, целуя руку маркизы де Помпадур, на которую король смотрел с нежностью.
— Я знаю все ваше прошлое, — продолжала фаворитка, — я знаю еще, что с пятью офицерами и двенадцатью лакеями вы выдержали в гостинице осаду восьмисот человек.
— Это было в Померании, в деревне Крахниц! — уточнил маршал. — Решительно, маркиза, вы заставляете меня гордиться собой, а так как начинается новая кампания, я приложу все силы, чтобы в вашей памяти добавились новые истории.