На этот раз Гарапон был совершенно без поклажи, как это было прежде.
Десдихада подъехала к Вальдердорму и опустила оружие.
— Ты приносишь нам счастье, старый дракон сражений! Здравствуй! — засмеялся Вальдердорм.
— Я приношу погибель нашим врагам, господин начальник!
— Десдихада! Ура! Погибель! — раздалось во всех отрядах.
Начальник, его лейтенант и музыканты прошли вперед. Десдихада подъехала к Леопольду. Полк уже шел полем по направлению к востоку.
Трудно описать, что происходило в душе нашего героя, он и сам не сознавал хорошенько этого чувства. К радостному возбуждению и самоуверенности примешивались чувства самолюбия и тщеславия.
Хотя необыкновенное безобразие старухи и смущало его, но в тоже время внутренний голос подсказывал ему, что Десдихада и Сара — одно лицо и что это удивительное создание питает к нему более глубокое чувство, чем простую дружбу. Леопольд находился при знамени и, кроме того, в качестве почетного юнкера, так как должен был защищать знамя с правой стороны Харстенса. Юноша испытывал то же чувство, которое посылает отважного человека на войну и рисует ему картину, как он сделается героем. Солдаты видели только горизонт, усыпанный звездами, и бесконечную темную степь. Вальдердорм и Зиппен, ехавшие впереди, походили на двух черных исчезающих призраков, а так как полку было приказано идти тихо и не топать, то все движение войска было призрачное, таинственное. Через полчаса Леопольд заметил, что далеко направо и налево от них двигаются какие-то большие, черные массы, которые стараются перегнать полк.
— Что это, Харстенс? — обратился Ведель к знаменосцу.
— Рыцари, они составят наши фланги.
— Это значит неожиданное нападение?
— Позади полка идет еще более народу.
— Слышите ли вы топот?
— Однако у вас солдатские уши! Сзади нас идут орудия и обоз, мой юноша!
— Стало быть, мы идем на осаду города.
— Должно быть, Дотиса, — вмешался в разговор Феннер.
— Верно, господин, — ответила тихо Десдихада, — теперь вам можно сказать это. Дотис и Аль-Мулюк принадлежат страшному Бассе, зятю султана. Вальдердорм идет к Дотису с четырьмя тысячами благородных панцирщиков, шестьюдесятью пушками, десятью таранами и всеми снарядами, нужными для осады. Да, прекрасная победа будет для того, кто переживет ее!
— А как ты думаешь, воротимся мы оттуда, матушка? — спросил серьезно Харстенс.
— Ты? Я? Или кто из нас? Это написано на небесах, Харстенс! Но Вальдердорм предводительствует, он одержит победу!
— Довольно и этого! Кто падет из нас, тот, значит исполнил свой долг! — сказал храбрый знаменосец.
— Ну, не так скоро, Харстенс. Другим людям предстоит горячая похлебка, мошенникам!
— Разве они впереди?! — воскликнул удивленно Леопольд.
— Да, на этот раз впереди, и вы увидите, почему. В полдень я отдала им приказание, и они, подобно куропаткам, рассыпались по полям. Аль-Мулюк, первый вельможа после султана, невообразимо богат. Это подогревает лагерную сволочь!
— Оедо сделался, наверное, еще голоднее после своего проигрыша? — спросил Ведель.
— Я его сделала голодным и приманила добычей! Скоро вы увидите дело искусных рук его, Катьки и остальной сволочи.
— Катька?
— Да, господин, та прелестнейшая Катя, которая вас вовлекла в игру. Она и Оедо умеют не только играть в фальшивые кости, но также хорошо подпускают красного петушка.
Однако начальник остановился. Десдихада поспешила к Вальдердорму.
— Стой! — сказал тихо Харстенс и поставил знамя на землю.
Приказ обошел всех солдат, и полк остановился, как вкопанный. Наступила глубокая тишина. Старуха поговорила с начальником и помчалась с приказанием, как ветер.
— Мы теперь не далее мили от Дотиса, — прошептал Харстенс.
— Кто эта Катька?
— Возлюбленная Оедо. Все войско знает о ней. За хорошие деньги вы всего добьетесь от нее. Она продает каждому свою любовь и так низко упала в кругу этих негодяев, несмотря на молодость, что ее в насмешку называют железной кобылой. Она — известнейшая убийца, и горе той стране, где она гостит. В войнах, чтобы вызвать страх у неприятеля, она поджигает деревни, которые ей попадаются под руку. Я знаю Катю с похода в Италию. Она говорит почти на всех языках, ходит по деревням в виде торговки, цыганки или нищей и сжигает все позади себя. Развратнее этого создания я не видывал, а между тем пользуются ею для таких дел, за которые не возьмется честный солдат.
— Значит, она страшнее Десдихады?
— Вы должны знать Хаду лучше меня!
— Я ее видел всего только в тот несчастный вечер. Поэтому вы можете судить, как велики мои познания о ней.
— Тем удивительнее, друг, что она ради вас оставила своего старого друга Оедо. Катя ничтожна, развратна, но вовсе не страшнее Десдихады! Катя опасна для нашего врага, а Десдихада для нас самих!
— Для нас самих? — воскликнул пораженный Леопольд.
— Да, Десдихада — вестник и лазутчик в войске, одним словом, делает все, чтобы доставить победу, и действительно, где работает она, мы всегда выигрываем! Но она ждет победы, чтобы грабить мертвых, и на кого она зла, тому непременно придется попасть в ее когти.
— Так она отвратительнее Кати! — сказал с презрением юноша.
— Вы — дурак! — засмеялся Харстенс. — Кто же из нас не думает о добыче? Что нам за дело, от кого эта добыча, от мертвых или живых, вдов или сирот? Жалованья нам едва хватает на хлеб, отчего же нам, бедным дьяволам, и не поживиться от врагов? Полководцу — слава, солдату — добыча, — это право войны!
— Ваша мораль, прапорщик, не нравится мне, я служу более благородной цели!
— Да, это можно говорить наследнику трех родовых имений! Ваша добродетель чертовски глупа. Кто на шесть месяцев в году продает свои кости, тому зимой придется голодать с женой и детьми так как не всякий родился на свет Веделем! Вы сами говорили, что старуха вас вырвала из когтей негодяев, и вы остались гол, как сокол? Что же, разве она дурно сделала? Желал бы я знать, где бы вы были теперь без ее помощи? Для истинного христианина, каким вы хотите быть, конечно, следует с храбростью идти навстречу почетной смерти и считать своим первым долгом защиту знамени.
Леопольд понял справедливость последних замечаний и твердо решил биться за императора с храбростью, достойной Веделя! Целый час стояли они на поле в тихую летнюю ночь. Уже слегка окрашивался восток, и мерцающий свет позволил лучше рассмотреть местность. Рыцари исчезли из виду, а направо и налево от полка отделилось восемь отрядов и, образовав круг, шли поспешно вперед. Позади на горизонте виднелась длинная темная полоса, это двигались орудия и военный обоз. Между тем как передняя часть полка продолжала стоять, отделившиеся отряды зашли за холм и совершенно скрылись из виду.
К Харстенсу подъехал главный лейтенант фон Зиппен.
— Видите вы крышу, которая выдается подобно облаку или холму на горизонте, прапорщик?
— Да.
— Это цитадель Дотиса! Идите к ней немедленно, а я с начальником поведу вперед остальные отряды. Только не выпускайте из глаз этой точки, она составляет нашу цель.
— Ни за что! Черт возьми, она скоро будет в наших руках! Смирно! Тихо, не топать!
Зиппен уехал от них. Первые четыре отряда в количестве тысячи шестисот человек пошли впереди под знаменем Вальдердорма, кроме того, на правом и на левом фланге у них находилось также по четыре отряда.
— Распоряжение о битве! — прошептал Харстенс. — Приготовьтесь, солдаты!
Леопольдом овладело чувство, которое овладевает не только новичком, но даже опытным, бывалым в сражениях солдатом. Это чувство боязни смерти, ярости против врага, желания с честью пасть или победить. Жгучее ожидание увеличивает этот жар, который по справедливости называется «военной лихорадкой». Солдаты взошли на холм, и упомянутый пункт вырос из земли, перед их глазами открылась неприятельская крепость, у которой извивалась блестящей полосой река. Кругом царствовало ночное спокойствие, то спокойствие, среди которого так глубоко спят люди, а смерть с таким наслаждением собирает свой урожай. Только едва слышный ход колонн нарушал тишину перед рассветом. Первые проблески света разгоняли легкий утренний туман. По ту сторону города разом в четырех местах показались большие красные факелы.
— Видите, уже поджигают! — сказал Харстенс. — На восток от города лежат деревни. Там действуют Оедо и Катя со своей шайкой! Скоро еще лучше увидите от них!
Вдруг подскакал Вальдердорм и остановился около Харстенса.
— Перед вами мост, прапорщик, он будет занят рыцарями. Главное знамя впереди, другие следуют за ним. Фланговые отряды сделают обход и снова соединятся вместе в колонны, по четыре человека в ряд. Снова увидимся под крепостью, дети! Копья на плечи! Знамя вперед! Марш!
Быстро, но тихо побежали солдаты через равнину. Фланговые отряды отделились, а главная масса войска следовала за знаменем. Почти не дыша добежал Леопольд с Харстенсом до моста, на середине которого стояла неподвижная мраморная статуя — Десдихада. Небо уже начало разгораться красным заревом, а по ту сторону моста пылали деревни. Оттуда доносились крики, рев скота и вопли людей.
— Стой! Постройтесь в ряды! Быстрым шагом вперед! — звучали приказания Харстенса, повторенные лейтенантом каждого отряда.
Быстро вбежали они на мост.
Эта женщина на лошади, живая фигура смерти, была теперь противна Леопольду. Десдихада, кажется, не чувствовала, что происходило в его сердце. Указывая копьем на пылающую деревню, она заметила холодно:
— Мы возьмем ее — и тогда крепость перед нами!
— Стой! Приготовиться! — командовал Харстенс. — Вперед на мост взойдут первые отряды, копейщики во второй и третий ряд, а стрелки в четвертый! Плечо к плечу, вперед!
Молча достигли они другого берега. Рыцари, охранявшие мост, быстрой рысью разъехались вдоль по берегу.
Еще прежде перехода Десдихада подъехала к Леопольду. Харстенс увидал, что фронт уже готов.