Элиза в ужасе прижалась к Тангейзеру.
– A-а, мои людишки, мои милые гости! – ласково проговорила Венера. Но скрытый гнев, как отдаленный гром, слышался в ее голосе. – Жалкие твари! Вот что вы задумали! Как будто из моего царства так просто убежать!
Тангейзер схватился за меч.
– Опомнись, рыцарь! Ты забыл: я бессмертна! – рассмеялась Венера. Ее смех превратился в цветы, и они рассыпались по всему полу. – Твой меч пройдет сквозь меня, как сквозь облачко, не причинив мне ни малейшего вреда. И это твоя благодарность за то, что ты пробыл у меня в гостях целых семь лет?
– Семь лет?! – в ужасе воскликнул Тангейзер. – Быть не может!
– Да, это так. Сейчас я поцелую тебя, и ты навсегда забудешь тот ничтожный мир, куда ты сейчас стремишься. Сны больше не будут мучать тебя, потому что я стерла твои воспоминания о людях.
Венера сделала шаг к Тангейзеру, губы ее налились жидким огнем. Но Тангейзер отступил, закрывая собой Элизу.
Венера презрительно оглядела девушку.
– А ты, моя крошка, видно, совсем потеряла голову? Похоже, что ты забыла, где жила до того, как попала в мой прекрасный грот. Ты была служанкой на грязном постоялом дворе. Изможденная, еле живая, вся пропахшая гусиным жиром, ты разносила глиняные миски с похлебкой. Пьяные мужланы хватали тебя липкими руками, стараясь затащить в темный уголок, да еще бранились, что ты тощая как щепка. Я обещала тебе сладкую жизнь без забот и страха. И главное, главное, я подарила тебе вечную молодость и сдержала свое слово. Знаешь ли ты, что прожила здесь, у меня в гроте, триста лет?
– Триста лет?! – в отчаянии вскрикнула Элиза.
Она смертельно побледнела.
– Ну что, маленькая дурочка с кроткими глазами, останешься у меня? – уже уверенно усмехнулась Венера. – Здесь время покорно спит на пороге моего грота. А там… Люди умирают, как трава под косой.
– О боже! – Голос Элизы зазвенел. – Пусть так… Я согласна на все, лишь бы снова услышать звон церковных колоколов!
Лицо королевы Венеры вспыхнуло, но что-то ужасное и жестокое было теперь в ее красоте.
– Бежим! – в нетерпении воскликнул Тангейзер, хватая Элизу за руку. – Сейчас она не властна над нами.
Они бросились к железной двери.
– Жалкие людишки! Вы пришли сюда добровольно, и потому я не могу удержать вас. Но вы еще пожалеете! – гневно крикнула вслед Венера.
Однако Тангейзер уже не слышал ее. Какое счастье: железная дверь открыта! Держась за руки, рыцарь и девушка успели проскользнуть, пока дверь не захлопнулась.
Они вбежали в пустой Погибельный зал. Нестерпимый ужас охватил Тангейзера. Элиза вскрикнула и, не выдержав, без чувств упала на холодный пол. Тангейзер подхватил ее на руки и бросился к открытой двери грота.
Ветер засвистел и завыл. Прижимая к груди легкую, хрупкую Элизу, борясь с порывами ветра, которые грозили сбить его с ног, Тангейзер миновал и этот грот.
Стая волков преградила им путь. Но это были только призраки, и Тангейзер без труда проходил через их воздушные тела, слыша за собой тоскливый вой и щелканье зубов.
Наконец в высоком проеме Тангейзер увидел цветущую поляну. Еще никогда с такой радостью он не смотрел на шелковистую траву и рассыпанные по ней мелкие цветы.
Стоило рыцарю перешагнуть мраморный порог, как каменный Экхарт Верный ожил и бросился ему навстречу.
– Я снова жив! – вне себя от радости крикнул он. – Потрогай меня, я снова живой и теплый!
Его конь тряхнул гривой и в три прыжка догнал хозяина.
Тангейзер бережно положил Элизу на мягкую траву и обнял Экхарта Верного.
Элиза открыла глаза и в первый раз улыбнулась. Она, не отрываясь, глядела в бездонное голубое небо, а ее рука с нежностью гладила свежую траву.
Откуда-то издалека донеслись звучные удары церковного колокола.
Элиза перекрестилась. Казалось, свет потоками льется с ее лица.
– О Боже, благодарю Тебя за эти мгновения! Я – готова… – проговорила она голосом, казалось идущим из самого сердца. – Тангейзер, воды… Принеси мне земной воды.
– Но у меня нет ни кувшина, ни кубка, – в растерянности оглянулся Тангейзер.
Ему показалось, что лицо Элизы бледнеет с каждой секундой.
– Принеси мне воды в ладонях, рыцарь Тангейзер. Мне хватит нескольких капель. Помнится мне, вон за той скалой бьет хрустальный ключ… – Элиза улыбнулась светло и печально, будто прощаясь с ним.
Тангейзер торопливо обогнул скалу. Он не сразу нашел ключ, бьющий тонкой струей у корней могучего дуба.
Рыцарь набрал полную пригоршню воды и, чувствуя, как она сочится сквозь пальцы, поспешил на зеленую поляну.
Там он с изумлением огляделся. Элизы не было. Посреди поляны стоял Экхарт Верный, и Тангейзера поразило его потрясенное лицо.
– Триста лет… Она не хотела, чтобы ты это видел… Это было слишком страшно…
– Постой, где она? Где Элиза? – в недоумении, уже предчувствуя недоброе, произнес Тангейзер.
– Она умерла счастливой… Пока она могла, она читала молитвы, одну за другой. Волосы ее поседели. Лицо покрылось морщинами, платье истлело… Нет, я больше не могу говорить…
Слезы текли по щекам Экхарта Верного.
Тангейзер наклонился и увидел рассыпанную по траве горсть серого пепла. Трава зазеленела живым изумрудом, земля втягивала пепел вглубь. Он исчезал. Остатки воды из ладоней Тангейзера пролились на траву.
Вдали празднично и светло звонили колокола.
– Господь милосердный простил Элизу. – Тангейзер набожно перекрестился. – Ведь Элиза была измученной, запуганной девчонкой, когда ее соблазнила Венера. А я… Эти пиры и сладость ее объятий… Я великий грешник! Мой Экхарт Верный, я поеду в Рим, к папе Урбану Четвертому[38]. Когда-то он благословил мой меч на борьбу с сарацинами. Только он может отпустить мои прегрешения, иначе тяжесть их раздавит меня.
– Я поеду с тобой, – не колеблясь, сказал Экхарт Верный.
Из густой березовой рощи, услыхав голос хозяина, выбежал конь Тангейзера, белый Альтар.
– Ты постарел, мой преданный друг! – Тангейзер обнял за шею любимого коня. – Еще бы – семь лет! Но ты еще полон сил.
Они спустились с горы.
Тангейзер с грустью проехал мимо своего родового замка. От замка осталась бесформенная груда камней. В разрушенном холодном очаге пристроилась зайчиха с выводком пушистых зайчат. Пруд, где раньше плавали белые лебеди, превратился в болото. На гнилых кочках сидели пятнистые жабы.
Вдали показался замок Ингерн.
«Жив ли старый добрый барон Анхольт? Мой крестный брат Раймонд, наверное, уже обзавелся семьей. С какой сердечной радостью я бы обнял его. Но я так отягощен грехами, покрыт ими, как черной корой! Только папа Урбан наделен высшей властью очистить меня от скверны. И тогда я вернусь в родные края с легким сердцем и чистой душой…» – думал Тангейзер.
Путь по Баварии прошел благополучно, словно кто-то помогал рыцарям в дороге.
У Экхарта Верного нашлось несколько золотых монет. Они ночевали в придорожных постоялых дворах, а иногда в теплые ночи спали прямо на земле, подстилая под себя плащи.
Альпы встретили рыцарей суровым холодом. Но Тангейзер, который не раз пробирался по обледенелым перевалам, уверенно находил дорогу.
С Адриатического моря повеяло влажным теплом.
Тангейзер и Экхарт Верный проезжали маленькие города. Жители дружески приветствовали рыцарей в изношенных плащах, на которых еще можно было различить изображение креста.
Женщины выносили им свежее виноградное вино в кувшинах и хлеб. Они улыбались усталым рыцарям в пропыленной одежде.
Тангейзера охватило нетерпение и доброе предчувствие, что еще немного – и он освободится от каменной тяжести, сковавшей его Душу.
С волнением и сердечным трепетом рыцарь наконец въехал через городские ворота в царственный Рим. Он ехал широкими улицами мимо дворцов римских вельмож. С балконов спускались гирлянды цветов. На площадях били фонтаны, украшенные статуями.
Какие длинные улицы! Грудь Тангейзера вздымалась от еле сдерживаемых рыданий, он задыхался[39].
Рыцарь не помнил, как поднялся по широкой мраморной лестнице и вошел во дворец папы Урбана. Тангейзер проходил один богато убранный зал за другим, не замечая ни великолепных сводов, блистающих золотом и лазурью, ни мраморных колонн.
Стражники пропускали его. Им было приказано пропускать крестоносцев – защитников истинной веры и святого города.
Наконец рыцарь вошел в высокий зал, стены которого были расписаны фресками великих художников, изображавшими Христа и Его учеников. Но все как бы тонуло в тумане перед взором Тангейзера.
Несколько шагов – и рыцарь упал на колени перед троном, на котором сидел папа Урбан. На нем была красная мантия, на грудь с двух сторон опускалась широкая бархатная лента, украшенная драгоценными камнями и вышитыми на ней святыми.
Папа Урбан наклонился к Тангейзеру, слегка опираясь на свой посох. Его старое лицо в глубоких морщинах было спокойно.
– Мне кажется, я уже видел тебя когда-то. – Его голос звучал приветливо. – По твоему лицу и манерам похоже, что ты знатного рода. Что ты хочешь сказать мне, сын мой?
– Ваше святейшество, когда-то вы благословили мой меч. Немало сарацинов пало от его ударов. Но я – великий грешник! Я раскаиваюсь всем сердцем и жажду прощения, как путник, умирающий от жажды в пустыне.
– Мне свыше дано право отпускать грехи. Не бойся, говори, сын мой!
Низко-низко опустил голову Тангейзер и с трудом проговорил:
– Семь лет я провел в гроте у Венеры, наслаждаясь всеми земными радостями…
– Бесовскими радостями! – Голос папы Урбана загремел. – В гроте Венеры! Семь лет! И ты надеешься на прощение, несчастный?!
Тангейзер поднял голову, взглянул на лицо папы и не узнал его. Лицо папы Урбана дышало гневом и яростью. Брови были угрожающе сдвинуты, глаза пылали негодованием.
Папа резко поднялся и с силой ударил своим посохом о мраморную ступень, ведущую к его трону.