И правда, вскоре вся Флоренция заговорила о великой отваге и бесстрашии Раньеро. Он изловил двух разбойников. Они прятались в лесах и грабили купцов, когда те везли свои товары во Флоренцию.
Потом Раньеро по следам отыскал огромного медведя, наводившего ужас на всю округу. Медведь драл скот, нападал на одиноких путников. «Медведь-дьявол» – прозвали его поселяне, потому что он был черный как ночь, а глаза его горели багровым огнем. Раньеро один справился с ним. Но медведь порвал его одежду и прокусил руку. Собрав силы, Раньеро взвалил тушу огромного зверя на плечи, принес в город и бросил ее посреди площади.
Вечером того же дня Раньеро ди Раньери не отправился, как обычно, бражничать с друзьями, а один остался у себя в доме, отпустив всех слуг. Он распахнул двери и с нетерпением ждал: вот-вот послышатся легкие шаги Франчески по каменным плитам двора и раздастся ее ласковый, теплый голос, окликающий его по имени.
Но Франческа не пришла. Она прислала мужу лучшего врача во Флоренции, чтобы он перевязал его раны.
Раньеро в ярости выгнал врача из дома. Напившись допьяна, он ходил по пустым комнатам, в гневе выкрикивая:
– Мне не нужны подачки от жены, которая нарушила обеты, данные ею при венчании! Не верю в ее любовь, не верю в ее доброту! Ее глаза лгут, как и она сама…
Раньеро по-прежнему был груб и надменен. Попав случайно в толпу жалких бедняков, просивших милостыню, он с презрением расталкивал их и брезгливо отряхивал свою одежду из атласа и бархата. Рука, протянутая к нему за подаянием, приводила его в ярость.
Раньеро невмоготу стало жить во Флоренции. Ему казалось, что каждый встречный глядит на него с тайной насмешкой и в глубине души издевается над ним, зная, что его жена ушла из дома.
Раньеро нанялся в солдаты, но скоро был выбран военачальником и заслужил немалую славу своими подвигами. Сам император посвятил его в рыцари, что считалось великой честью.
Уезжая из Флоренции, Раньеро дал обет перед статуей святой Мадонны в соборе Санта-Мария дель Фьоре присылать в дар Пресвятой Деве все самое дорогое и прекрасное, что он завоюет в бою. И правда, у подножия этой статуи постоянно можно было видеть редчайшие драгоценности, всевозможную золотую и серебряную утварь, добытые Раньеро.
В окрестностях Флоренции была глубокая темная пещера. Никто из поселян даже близко не осмеливался подойти к ней.
Говорили, что в глубине ее хранится бесценная жемчужина, сияющая как звезда, без единого изъяна, размером с грецкий орех. Ходили слухи, что стережет ее не то дракон, не то великан. И только Раньеро, обнажив меч, отважился войти в опасную пещеру.
Раньеро добыл заветную жемчужину. Он никогда не рассказывал, что приключилось с ним в пещере. Но густая прядь волос, падавшая ему на лоб, стала белой как снег.
Он положил прекрасную жемчужину у подножия статуи Мадонны, и блеск ее затмевал свет свечей.
И все-таки он не получил ни одной весточки от Франчески. Он знал, что она по-прежнему уединенно живет в доме своего отца, и это сводило его с ума.
Тоска гнала его все дальше и дальше от родного дома.
И вот Раньеро решил вместе с другими рыцарями отправиться в Крестовый поход в Иерусалим[45] для освобождения Гроба Господня.
Когда все крестоносцы собрались на площади перед собором, герцог Готфрид[46] торжественно провозгласил:
– Вы – воинство Христово, и посему на груди вашей или на плече да воссияет алый крест, во имя Господа Всеблагого! Носите этот крест как залог клятвы на верность Ему!
Раньеро стоял в первых рядах и с надеждой вглядывался в толпу, ожидая увидеть там Франческу. Но ее не было.
И вот крестоносцы отправились в путь. В раскаленных от солнца доспехах, в тяжелых плащах, изнемогая от жары и жажды, крестоносцы пересекли мертвые пустыни, отражая набеги сарацин.
Наконец наступил долгожданный день.
Небо подернулось тонким слоем бледных облаков, и этот матовый свет, словно остановившийся воздух, хоть немного смягчал жгучие лучи солнца.
Истомленные кони с трудом поднялись на вершину горного хребта. Что ждет крестоносцев впереди?
И вдруг всадники невольно придержали коней. То, что открылось их взорам, заставило воинов остановиться.
Перед путниками предстала долина, полная густых теней и покрытая, словно необъятным ковром, зеленеющими лугами. Из темной глубины долины, из самой ее середины, поднималась могучая гора с плоской вершиной. Словно драгоценная корона, ее венчал город, окруженный каменной стеной, сверкающий полумесяцами на башнях и пестрыми кровлями домов.
– Это Иерусалим! Святой город Иерусалим! – Проводник протянул дрожащую от волнения руку.
Всадники спустились по извилистым тропинкам в долину. Потом рядами начали медленно подниматься по крутому склону горы Сион.
Постепенно дороги стали шире. Теперь по обе стороны росли цветущие оливы, покрытые нежными бледными цветами. Казалось, здесь навеки поселились тишина и покой.
И вдруг разом все изменилось. Деревья и скалы будто ощетинились острыми копьями, в воздухе засвистели стрелы.
– Сдвиньте щиты – и вперед! – крикнул герцог Готфрид.
И тотчас рядом с ним вырос рыцарь Раньеро.
Сарацины, вооруженные саблями, распахнули ворота и ринулись вниз по склону. Многие из них держали в руках веревки, стараясь накинуть на крестоносцев петли, связать их по рукам и ногам, а кого и задушить.
Первым вступил в бой Раньеро. Его прославленный меч Альдонис разил направо и налево. Кровь сбегала по доспехам воина. Могучими руками он хватал тела убитых врагов и перекидывал их через крепостные стены прямо в город. Это вызвало небывалый ужас среди сарацин.
Султан Селим со своим войском отступил из города через Северные ворота.
Раньеро первым, рядом с герцогом Готфридом, поднялся в освобожденный Иерусалим.
Монахи из храма Гроба Господня, все, кто мог еще держаться на ногах, толпой поспешили им навстречу. Измученные, истощенные, со слезами на глазах, они обнимали своих освободителей.
Крестоносцы отвалили тяжелые камни, которыми сарацины накрыли колодцы. Они делились с жителями города всем, что было в их дорожных котомках. А скоро вверх по дороге поднялся обоз с запасами хлеба и кувшинами виноградного вина.
Когда крестоносцы убедились, что в городе не осталось ни одного сарацина, они расставили свои шатры. Воины сняли с себя плащи, сшитые из прочной ткани и скрепленные металлическими кольцами. Сняли кольчуги, кое-где рассеченные саблями сарацин, прислонили к столбам мечи и щиты, разулись и надели грубые монашеские власяницы. Каждый взял в руку незажженную свечу, и так, босиком, шепча молитвы, они направились в святой храм Гроба Господня.
– Пусть самый отважный первым зажжет свою свечу от священного пламени, горящего перед Гробом Спасителя! – сказал герцог Готфрид. – Сейчас я назову имя этого доблестного рыцаря. Слушайте все! Это Раньеро ди Раньери!
Не было предела тщеславной радости Раньеро. Много прославленных рыцарей окружало герцога, но он один из всех удостоился столь высокой награды.
Вечером в его шатре началась попойка и буйное веселье. Шатер был весь завален захваченными у сарацин сокровищами, так что шагу нельзя было ступить. Грудами лежали бесценное оружие, украшения, ковры, драгоценные ткани.
Но Раньеро сидел опершись локтем о стол и не сводил глаз с горящей свечи. Только на нее он смотрел, она словно заворожила его.
Слуги суетились вокруг Раньеро, и он осушал кубок за кубком. Рыцарь даже не взглянул на гибких, как змейки, сирийских танцовщиц в прозрачных одеждах, не слушал пение.
В разгар веселья в шатер Раньеро заглянул шут в крикливо-пестрой одежде. Худой и проворный, казалось, он может пролезть в любую щелку. Один его глаз был насмешливо прищурен, а улыбка – полна ехидства. Все знали, как остер на язык этот шут. Он мог подшутить даже над самим герцогом Готфридом.
– Досточтимые рыцари! – Шут поклонился до земли, раскинув в стороны руки. – До звольте ничтожному шуту позабавить вас нехитрой выдумкой, а то и правдивым рассказом.
– Изволь, – снисходительно разрешил Раньеро. – Если только твой рассказ будет не слишком длинным и мы не уснем со скуки.
– Это уж я вам обещаю! – усмехнулся шут и, звякнув бубенцами, пристроился на перевернутом бочонке, поближе к выходу из шатра.
– Так вот что я хочу вам поведать. Как думаете вы, увенчанные победой рыцари, чем был занят сегодня апостол Петр[47]? Да, да, апостол Петр, там, у себя наверху, возле ворот, ведущих в рай. Да будет вам известно, он был задумчив и невесел. Ангелы в тревоге слетелись к нему, чтобы узнать, отчего апостол Петр так печален и почему нахмурены его брови.
Рыцари отставили недопитые кубки и все, как один, повернулись к шуту, который сидел на бочонке и крутил на пальце свой колпак с бубенцами.
Шут, словно не замечая всеобщего внимания, беззаботно продолжал:
– Апостол Петр махнул рукой – и облака над Иерусалимом развеялись как дым.
Один из ангелов решил хоть немного утешить огорченного апостола.
«Смотри, – указал ангел куда-то вниз. – Вон видишь тот шатер? Присмотрись получше. Возле одного из рыцарей стоит горящая свеча. Он зажег эту свечу у святого Гроба Господня и теперь не отводит взгляд от пламени. Только взгляни, как он счастлив и горд».
– Ну-ну, шут! – предостерегающе сказал Раньеро. – Не тебе говорить об этом.
– Я не хотел обидеть тебя, дружок. – Шут с невинным видом посмотрел на Раньеро. – Но слушайте дальше, благородные победители Иерусалима! Вы думаете, этот рыцарь счастлив оттого, что Гроб Господень освобожден от неверных? О, если бы так! Нет, он тщеславно радуется своей славе, ведь он признан самым храбрым после герцога Готфрида! Вот отчего он так радостен и горд.
Все гости дружно расхохотались. Раньеро, хотя в нем клокотал гнев, тоже делано рассмеялся.