Только он это подумал, послышались натужные хриплые крики:
– Эй, налегай, налегай сильнее! Петли заржавели. Все вместе, разом!
С лязгом и скрежетом растворились тяжелые ворота. Появился человек, одетый в пунцовый бархатный кафтан, украшенный гербом города. Человек вскинул золотую трубу и громко затрубил. Она звучала торжественно и призывно.
Питер глянул в открытые ворота да так и замер на месте.
С высоких башен струйками сбегала вода. Легкий пар поднимался над кровлями. Дорога, мощенная разноцветными камнями, была мокрой, как после сильного дождя.
На маленькой площади толпились люди в нарядных богатых одеждах. Они взволнованно переговаривались, вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть Питера.
– Вон он, смотрите! – послышались голоса. – К нам пожаловал гость. Какая радость! Он – бедный, он, похоже, беднейший из бедных… Он нищий. У него заплаты на коленях, прорехи на локтях! Какая удача!
«Странный народ! Чему тут радоваться?» – удивился Питер.
Ему вдруг стало как-то не по себе, словно пахну́ло на него холодным сырым ветром. Он хотел было уже повернуть назад, однако не тут-то было! Его со всех сторон окружила толпа пышно разодетых слуг. Они низко и почтительно кланялись ему, приглашая войти, и подобострастно улыбались. Но двое дюжих молодцов крепко подхватили его под локти.
– Спятили вы, что ли! Пустите меня! – крикнул Питер.
Но слуги насильно повели его через площадь, вверх по улице.
Все дома тут, как видно, были построены в глубокую старину, но ничуть не обветшали. Было на что поглядеть: столбы из мрамора и лазурита[4], статуи людей, так искусно высеченные из камня, что казались живыми. Двери украшены золотом. В каждом окне узор из цветных стекол: вот роза, вот звезда, вот прекрасная девушка.
Двери лавок были широко открыты, а в них – чего только нет! У Питера просто глаза разбежались. Купцы, стоя на пороге лавок, приветствовали его низкими поклонами, ласково кивали ему. И все же душу Питера томили неясный страх и тревога.
Посередине улицы били хвостами и разевали рты морские рыбы. Во все стороны испуганно разбегались крабы. Какая-то женщина выжимала подол намокшего платья, украшенного кружевом. Девушки расчесывали золотыми гребнями влажные волосы, чтобы они поскорей просохли под лучами солнца.
Но всего удивительнее было вот что! На крыше одного из домов стоял, накренившись, трехмачтовый корабль. В боку чернела глубокая пробоина, канаты перепутались, на грот-мачте[5] – выцветший флаг с черепом и скрещенными костями.
Еще заприметил пастух старую рыбацкую лодку. Крепко зацепилась она за острую башенку. Праздно свесились с бортов весла, на ветру трепетал видавший виды залатанный парус. Странным показалось все это Питеру.
«Кто же приплыл на этой лодке?» – с внезапной тоской подумал он.
Питера провели еще по нескольким улицам, и вот перед ним открылась широкая площадь. Со всех сторон ее окружали прекрасные здания: собор, ратуша[6] и торговые ряды. А немного поодаль возвышался дом, украшенный золотыми петушками.
Возле ратуши и на ступенях собора стояли люди. На мужчинах были длинные мантии, отороченные куньим и собольим мехом. На женщинах сверкало множество украшений: ожерелья и пряжки, серьги и перстни. А одеты они были все только в парчу и атлас.
Так гордо, так высокомерно глядели эти люди, словно им принадлежали все сокровища земли. На мостовой лежала золотая подкова, и кто-то небрежным пинком отшвырнул ее прочь.
Слуги остановились и отпустили руки Питера.
Из толпы вышел человек с тяжелой золотой цепью на груди и сказал медленно и важно:
– Здравствуй, гость наш, добро пожаловать! Все мы, именитые купцы нашего города, вышли тебе навстречу. Оцени оказанную тебе честь. А теперь твоя очередь говорить. Скажи нам, кто ты? Как тебя зовут? Богат ты или беден?
– Мой почтенный господин! Я – пастух, служу по найму. Зовут меня Питер. Выгнал я нынче утром хозяйских коров пастись на лужок и вот, волей или неволей, попал в ваш город.
– Мы все рады тебе, Питер! Значит, ты беден? Что ж, прекрасно! Или, вернее сказать, горе невелико. Но скажи мне: ты женат или еще одинок?
– Я один на свете, нет у меня ни кола ни двора. Вот прикоплю немного денег, куплю корову, тогда и женюсь. Может, и домик построю, я мастак работать топором. Вот и всё. Если подумать, так бедному человеку о себе и рассказать-то нечего.
– Э, да ты в счастливый час родился, милый сынок мой Питер! Это говорю тебе я, старшина купцов – господин Ангесхольм! Принесите сюда ключ, да поживее!
Тотчас принесли подушку из красного бархата, а на ней – большой тяжелый ключ с тремя зубцами.
– Вот тебе ключ от самого лучшего, самого красивого дома в нашем городе. Видишь, как горят на его крыше золотые петухи? Подними голову кверху и посмотри, Питер! Этот дом мы дарим тебе. Он полон несметных багатств от чердака до подвала. Останься с нами и живи в нашем городе.
Старшина купцов подошел к пастуху, по-отечески положил руку ему на плечо.
– Слушай, Питер, да смекай хорошенько. Не случайно, не сгоряча назвал я тебя своим милым сынком. Решил я с тобой породниться – хочу, чтоб ты стал моим зятем. Бог даровал мне двух дочерей-красавиц: Элинетту и Лионетту. Дружны и неразлучны были мои дочурки. Думалось мне, ничто не может омрачить их счастья, но судьба решила иначе…
Тут, не договорив, умолк господин Ангесхольм. Прикусил губу, нахмурил седые брови. Затуманился его взор. Видно было, что он с трудом сдерживает тайную боль каких-то тяжких воспоминаний.
Печальный вздох пролетел над толпой. Женщина в белом чепце опустила голову, молодой осанистый купец отвернулся, а кудрявая девушка смахнула с ресниц слезинку.
– Ну да не о том речь! – спохватился господин Ангесхольм. – Ступай, старая кормилица, кликни мою младшенькую! Скажи Лионетте – я зову ее. Хочу, чтоб вышла она к нам сюда на площадь.
– Сейчас, сейчас, господин Ангесхольм! – засуетилась кормилица. Одышливо охая, поднялась по лестнице и скрылась в доме.
В высоких стрельчатых дверях показалась стройная девушка. Плавным шагом спустилась она по мраморным ступеням. Ее лицо было скрыто кружевным покрывалом, зыбким и узорным, как морская пена. Шитое серебром платье отяжелело от влаги.
Господин Ангесхольм своей рукой откинул покрывало, и замерли люди на площади, завороженные дивной красотой девушки.
Да, несказанно прекрасна была Лионетта! Бледно-золотые кудри придерживал алмазный обруч, но один непокорный локон упал ей на лоб. Она подняла длинные ресницы и поглядела на Питера. Казалось, само море подарило бездонную глубину ее глазам.
– Что, хороша?! – воскликнул седой купец. – Молчишь, парень, онемел от радости? Еще бы! Ты и мечтать не смел о такой невесте. Ну, что скажешь?
И странное дело! Померещилась Питеру тайная мольба во взгляде прекрасной девушки. «Не отвергай меня, Питер! Скажи, что берешь меня в жены…» – словно говорили ее глаза.
В замешательстве стоял молодой пастух, не в силах вымолвить и слова. Купцы, все, как один, выжидающе смотрели на него. А Лионетта призывно протянула к нему нежные руки, украшенные тяжелыми золотыми браслетами.
Наконец Питер собрался с духом и заговорил.
– Благодарю вас за великую честь, господа купцы! Уж вы не держи́те на меня зла, но никак не могу я согласиться. Поклялся я в верности Магдалене, девушке из моего родного селения. Работает она простой служанкой у господ. Считает дни, все надеется, что прикоплю я деньжат и мы поженимся. Нет слов, хороша ваша невеста, но отпустите меня!
Гневно взглянул на него господин Ангесхольм из-под насупленных бровей. Но пересилил себя, принялся вкрадчиво уговаривать, как мед полились его слова.
– Опомнись, любезный сынок мой Питер! Пожалеешь потом, ох как пожалеешь! Что тебе нищая служанка с шершавыми руками? Нечего сказать, велика радость купить корову да выстроить кособокую лачугу! Не поленись, сынок, войди в дом с золотыми петухами на крыше. Только подумай: он твой, ты в нем полный хозяин! Откинь сомненья, подай руку своей невесте!
Но упрямо покачал головой Питер:
– Вы так добры ко мне, совестно отказываться. Но делать нечего, дал я обещание моей Магдалене и не нарушу его, хотя бы небо надо мной затмилось и земля ушла из-под ног.
– Замолчи, замолчи, несчастный! – побледнел господин Ангесхольм. – Какие страшные слова!
Вдруг городской глашатай поднес к губам золотую трубу и протяжно протрубил один раз.
Точно ветер, предвестник бури, пролетел над площадью. Толпа зашумела. Все принялись уламывать и упрашивать пастуха.
Купцы прикатили бочки, набитые золотом. Бросали к его ногам драгоценные кубки, цепи, унизанные алмазами, перстни, кошельки. Разворачивали перед ним шелк, похожий на цветущий луг, бесценные ковры. Но Питер только виновато вздыхал и стоял не поднимая головы.
– Пошли тебе Господь, прекрасная Лионетта, жениха, достойного тебя! – наконец сказал он. – Именитого и знатного родом, не то что я. А меня отпустите восвояси: бросил я хозяйское стадо без присмотра.
– Значит, мы мало посулили тебе! – еще больше встревожились купцы. – Бери, пастух, бери все, что тебе приглянулось. Требуй от нас чего хочешь – не пожалеем. Что клятвы и обещания, что ты дал нищей девчонке? Звук пустой!
Городской глашатай снова вскинул кверху трубу, два раза громко протрубил и вскричал:
– Скоро полдень, граждане нашего города! Скоро полдень, торопитесь!
Старшина купцов схватил Питера за плечо. Голос его дрожал и прерывался:
– Спаси нас, пастух! Мы откроем тебе великую тайну. Лишь раз в сто лет, на одно только утро, выходит наш город из пучины моря. Колокола возвестят полдень – и он снова погрузится на самое дно. Но если за это время войдет в наш город юноша и женится на одной из наших девушек, то с города будет снято проклятье и море больше не поглотит его. Спаси нас, Питер, мы все молим тебя!