Космос повернулась к нам полубоком, и я заметила, что ее спина прогнута чуть больше, чем у соседок по стойлам. Горло сжалось.
– Почему так случилось?
– Неправильные нагрузки, плохо подобранное седло, безразличие или неосведомленность прошлого хозяина.
– Это лечится?
– Пофигизм людей? – вскинул брови Равиль, а я легонько стукнула его в плечо. – Ладно-ладно! Я понял. Полностью излечить позвоночник Космос не получится, но мы пытаемся облегчить ее самочувствие. Инъекции, массаж и никаких жестких нагрузок. Поэтому Космос в шоу не участвует. Для нее такие скачки со скакуном в доспехах – пытка.
Я понимающе кивнула и задумчиво взяла из ящика новое яблоко для Космос.
– Мне жаль, что так вышло, – шепнула лошади, пока та уплетала угощение.
– Мне тоже, – рядом возник Равиль и погладил Космос по морде. – Но я делаю все, что в моих силах, чтобы хоть как-то помочь ей и другим нуждающимся лошадям.
– Кстати, почему именно лошади? Не кошки или бездомные собаки, не голуби со сломанными лапками…
Я прикусила язык, когда увидела, как мой вопрос повлиял на Равиля.
Он поджал губы, помрачнел и явно мыслями уплыл куда-то далеко-далеко.
– Моя мама выросла на ферме, а когда вышла за отца, уговорила его переехать в загородный дом, чтобы и там иметь возможность держать животных. У нас была небольшая конюшня. Мама с детства учила меня держаться в седле и ухаживать за лошадьми.
Его губы тронула легкая улыбка, она же отразилась на моем лице.
– Это она подарила мне Борзого. Точнее, он родился в нашей конюшне. Помню, как мама тогда сказала, что он похож на меня.
Мы оба сейчас смотрели на Борзого. Он выглядел величественно и гордо, под стать Равилю, который вдруг хохотнул:
– А еще помню, как тогда обиделся на те слова мамы. Как несуразный жеребенок на длинных непослушных ногах может быть похож на меня? Чем?! У него и шерстка белая, больше похожая на мамины белокурые волосы, а не на мои – каштановые, как у отца.
Значит, я не ошиблась… Равиль действительно красил волосы, и теперь я даже понимала почему. Он хотел быть похож на маму. Или, что гораздо хуже и страшнее, не желал походить на отца.
– Мне было тринадцать, когда мама умерла. – Уронив взгляд, Равиль покачал головой. – У нее было слабое сердце, и ей часто приходилось нервничать. Из-за отца. Его бесило жить в «сарае», раздражал запах животных. Мы переехали из загородного дома в Зеленоградск, это было что-то вроде компромисса между городской и деревенской жизнью. Однако отца такое решение не устраивало. Ему не нравилось, что приходится часто ездить к старому дому, его тянуло из маленького Зеленоградска в Калининград, где он строил бизнес. Он часто грозился продать лошадей или отвести на бойню, а мама плакала и защищала их. Пока не умерла.
Равиль походил на дерево, в которое когда-то давно ударила молния. Иссушен до дна своей болью.
Я нерешительно подняла руку, чтобы коснуться его плеча. Почти в последний момент что-то во мне дрогнуло. Может, не стоит? Не лезь к нему сейчас, Тина! Но я отмахнулась от страха и все же накрыла плечо Равиля ладонью.
Он тронул мои пальцы дрожащими своими и благодарно кивнул.
– Папа часто рассказывает, что должен был жениться по расчету, а не на маме. Его отец выбрал ему невесту из богатой семьи. Это помогло бы укрепить бизнес. Но отец все равно выбрал маму… И, кажется, всю жизнь об этом жалеет.
– Из-за упущенных возможностей в бизнесе?
– Из-за того, что он же ее и убил, – выплюнул Равиль. – Вечными ссорами, драмами и угрозами бросить наш домик за городом. Отец не был готов к такой жизни и губил за это всю нашу семью. Мама много плакала, хотела отказаться от нашего домика и небольшой фермы ради отца. Но каждый раз, когда все заходило слишком далеко, мы начинали собирать вещи и искать хозяев для лошадей, папа переобувался. Ему становилось жалко маму, он смирялся с новой жизнью. Ненадолго. Ведь потом – все по кругу.
Вот что бывает, когда двое сходятся из-за чувств, но не имеют общих взглядов на жизнь.
Одной любви недостаточно, чтобы построить крепкую и счастливую семью.
– Мне жаль, что так вышло, – искренне сказала я и убрала руку с плеча Равиля.
Он слабо улыбнулся и быстро, будто боялся, что я что-то разгляжу в его лице, отошел к следующему стойлу. Лошадь топталась у стены, но Равиль все равно не отходил от ограждения.
– Мне чудом удалось уговорить отца не продавать маминых лошадей и Борзого, – продолжил рассказ он. – Оставаться жить в том доме отец наотрез отказался, животных нужно было где-то держать, а «Пруссия» как раз достраивалась. Какое-то волшебство, что отец согласился обустроить здесь конюшню. И очень предсказуемо, что он выжал из этого всю выгоду, какую мог.
– Ты о шоу?
– Конечно. Это было условие отца. Животные здесь, пока приносят деньги. Он предлагал сделать на территории отеля что-то вроде ипподрома для туристов, но я понимал, к чему это может привести.
Равиль кивнул на Космос с ее больным позвоночником и худыми боками с атрофированными мышцами.
– Поэтому я придумал проводить рыцарские шоу. Животным все равно нужна активность и тренировки. Представления не стали проблемой, ведь я и мои помощники готовим лошадей правильно, распределяем нагрузки без вреда для них.
Если бы я решилась приблизиться и заговорить, перебив Равиля, то сказала бы, как сильно им горжусь. Я не знала никого добрее и сильнее, чем этот парень.
– И все шло отлично, пока отец не стал придумывать все больше условий для того, чтобы конюшня продолжала существовать. Сначала участил программы, потом приказал пускать гостей покататься на лошадях после представлений за отдельную плату… А теперь…
Он тяжело сглотнул и замолчал. Было ясно, что Равиль не хотел озвучивать, что случилось. Но, судя по тому, как он сжал кулаки, как напрягся всем телом, новое условие было непростым.
– Ты ведь совладелец «Пруссии», так? – подала голос я, когда молчание затянулось. – Ты не можешь взять конюшни полностью под свой контроль? Или перенести их в другое место?
Равиль обреченно покачал головой:
– Я думал об этом, но большая часть лошадей, в том числе Борзый, по бумагам принадлежат не мне, а отцу. То же самое с помещением конюшни. Но я уже накопил достаточную сумму, чтобы внести первые платежи на постройку новых конюшен, подальше от «Пруссии». Я улажу этот вопрос уже скоро, но что касается лошадей…
– Он не даст их перевести, – догадалась я. – Знает, что они дороги тебе, и продолжает манипулировать. Ты и лошади для него способ заработать.
Равиль тяжело вздохнул, а затем поджал губы. Когда посмотрел на меня, в его серых глазах туманом сгустились невысказанные чувства. Его боль накрыла меня с головой, как цунами. С каждым шагом, что Равиль делал в мою сторону, эта пытка усиливалась. Казалось, я сейчас расплачусь с ним в унисон. А потом Равиль взял меня за руку и улыбнулся сквозь печаль:
– Знаешь, это не тема для свидания, но я рад, что мы поговорили.
– Конечно. – Я сжала его пальцы в своих. – Я всегда тебя поддержу.
И, только сказав это, я поняла, что «всегда» – слишком громкое слово. Оно значило гораздо больше, чем несколько дней, которые у нас были.
Но Равиль об этом будто забыл.
– Всегда, – мягко повторил он, и мне показалось, что сейчас – лучший момент для первого поцелуя.
Не отпуская руку Равиля, я встала напротив него и на негнущихся ногах сократила расстояние. Посмотрела в серые глаза, что вдруг подернулись туманной дымкой, опустила взгляд к чуть приоткрытым губам такой идеальной формы, что сама Мона Лиза бы позавидовала.
И я вот-вот коснусь их, смогу на собственных губах ощутить их мягкость, разбавленную прохладой от пары серебряных колец пирсинга.
Я дрожала всем телом. Сделала еще шаг, будто только сейчас училась ходить.
Равиль переместил руки мне на талию и чуть наклонился, чтобы я, привстав на цыпочки, смогла его поцеловать. Я до последнего держала его взгляд, а потом, когда наши лица оказались слишком близко, опустила веки и приоткрыла губы.
«Сейчас, – подумала я. – Это случится сейчас».
Но когда сердце было готово вырваться из груди, хрупкий момент лопнул со звуком распахнувшейся двери и чужих шагов.
– Равиль? Прости, я не знал, что ты тут не один!
Проклятье!
Я испуганно отскочила от Равиля, изо всех сил стараясь сделать вид, что ничего необычного не произошло. Поправляла волосы и якобы очень внимательно осматривала стойла, прохаживаясь мимо них с видом «ого, как интересно».
М-да, будто это не делало ситуацию еще хуже.
– Что-то нужно, Никит? – Вежливость в голосе Равиля угрожала вот-вот обратиться в раздражение. Сам он выглядел куда более уверенным, чем я. Стоял с прямой спиной, спрятав руки в карманы брюк, и смотрел на парня, что ворвался в конюшню.
Мельком взглянув на гостя, я его узнала. Один из помощников шоу. Он подавал реквизит, а после представления помогал детям забираться в седло.
– Хотел сказать, что у нас одна парадная сбруя для шоу испортилась. Надо бы заменить. – И Никита как-то смущенно потер затылок.
В этот момент наши взгляды встретились, но ненадолго. Мы отвернулись так быстро, будто наш зрительный контакт у обоих вызывал аллергию.
– Еще сегодня сено привезли. Оставили на пастбище за конюшней, – отчитывался Никита. Он быстро почувствовал повисшую неловкость и торопливо добавил: – Прости, что помешал. Просто девчонки с ресепшена сказали, что ты тут… Вот я и…
И Никита развел руками. Мне даже стало его жаль.
Равиль тяжело вздохнул:
– Просто иди, Никит. Дела обсудим завтра утром.
Еще несколько раз извинившись, Никита ушел. Он сам казался расстроенным ничуть не меньше нас с Равилем. Момент безвозвратно испорчен. Но не вечер.
– Ладно, давай сваливать отсюда, пока еще кто-нибудь не пришел. – Равиль открыл стойло Борзого и начал готовить его к выезду: быстро надел на коня уздечку, седло и другие штуки, названий которых я не знала.