— Ты имеешь в виду, не мне, с моим образом жизни, к тому же осужденному за совращение несовершеннолетней… — Он тоже поднялся.
— Нет, Дерек, я совсем не это имела в виду. Я прекрасно знаю, что ты не совершал того, за что тебя осудили, и уверена, что ты был бы прекрасным отцом, но у тебя нет детей и нет опыта в их воспитании. Ты не знаешь, что это такое. Я стараюсь изо всех сил и устала от постоянной критики.
— Я вовсе не критикую тебя, я вижу, как ты стараешься, как хорошо заботишься о Синди.
Оливия невесело усмехнулась.
— Зато другие постоянно лезут ко мне со своими советами. Считают, что я должна быть с ней построже, иначе девочка отобьется от рук. А я не хочу, чтобы Синди была похожа на марионетку, которую постоянно дергают за ниточки, заставляя делать или говорить то, чего ей совсем не хочется. Я не хочу, чтобы она выросла правильной до тошноты, какой когда-то была я. Всю жизнь я старалась нравиться людям, во всем слушаться родителей, всегда и во всем поступать правильно, и это не привело меня ни к чему хорошему. — Это заставило меня отказаться от единственного мужчины, которого я любила, люблю и буду любить, отказаться от счастья, мысленно добавила она.
Последовало молчание.
— Так вот почему ты бросила меня, Оливия? Послушалась родителей? Пыталась поступить правильно?
Оливия устала от этого разговора.
— Нам было по восемнадцать, Дерек. Мы были молодыми и слишком многого хотели от жизни. Я хотела быть самостоятельной, получить образование, а ты мечтал стать известным певцом и музыкантом. Хотел стать звездой. И ты стал ею. Значит, я все-таки поступила правильно.
Ему хотелось услышать, что она сожалеет о том, что так поступила, что испортила себе жизнь, что никогда не была и не будет счастлива без него, что хочет быть частью его жизни. Но ничего этого Оливия не сказала, и он почувствовал острую боль и разочарование.
— И ты довольна этим, Оливия? — с грустью спросил он.
— Да, я довольна, — постаралась ответить она как можно увереннее, хотя все ее существо кричало «нет!» — Я довольна, потому что ты добился, в жизни всего, чего хотел, и, может быть, даже большего, а я… а у меня есть Синди и… все, что мне нужно.
— И что же тебе нужно, Оливия? — продолжал допытываться он. — Помимо дочери, я имею в виду.
Она замялась.
— Ну… дом, уют, работа, возможность каждый день видеть солнце.
— А любовь, Оли? — тихо спросил он, заглядывая ей в глаза, надеясь найти там ответ на мучивший его вопрос. — Любовь тебе не нужна?
Оливия отвела глаза, не в силах вынести его пытливый, пронизывающий взгляд, заглядывающий ей прямо в душу.
— Я научилась обходиться без любви. Она создает только сложности и причиняет боль.
— Возможно, но без нее нет и счастья, разве я не прав?
Когда она промолчала, он подошел ближе, взял ее за подбородок и заставил посмотреть на него.
— Ответь, Оливия, разве ты стала счастливее, отказавшись от нашей любви?
Она больше не могла выносить эту пытку. Отстранив его руку, Оливия попятилась назад.
— Не надо, Дерек, прошу тебя.
Дерек посмотрел на нее долгим взглядом.
На город уже опустился вечер, в небе зажигались первые звезды.
— Да, ты права, я мечтал стать звездой и стал ею, но знаешь, что я тебе скажу? Я, ни секунды не раздумывая, отдал бы все, чего достиг, все, что имею, за возможность каждый вечер выходить на крылечко какого-нибудь маленького, уютного домика вместе с женой и детьми и, сидя на ступеньках, любоваться звездами в небе… и в глазах любимой женщины. В твоих глазах, Оли.
Он резко развернулся и, не сказав больше ни слова, вышел из кухни, а Оливия на подгибающихся ногах добрела до ближайшего стула и тяжело опустилась на него, чувствуя, как по щекам неудержимо катятся горячие, соленые слезы.
7
На следующее утро, часов в одиннадцать, раздался звонок в дверь. Недоумевая, кто бы это мог быть, ведь на сегодняшний день у нее снова не было никаких заказов, Оливия открыла парадную дверь и обнаружила за ней Фредерику Честертон, надменное выражение лица которой свидетельствовало о том, что эта почтенная матрона заявилась сюда отнюдь не с благими намерениями. Оливия внутренне напряглась, приготовившись к неприятному разговору.
— А, мисс Честертон, какой сюрприз, — приветствовала она посетительницу любезным тоном. — Входите, прошу вас.
Та замялась.
— Я… э-э… в общем-то не собиралась…
— Но вы ведь пришли, чтобы поговорить со мной о чем-то, не так ли? Не будем же мы с вами беседовать на крыльце, — резонно заметила Оливия.
На красном одутловатом лице Фредерики отразилось сомнение и внутренняя борьба между высокомерным презрением и любопытством. В конце концов любопытство победило.
— Вы правы. Да, конечно, но я только на минуточку, — пробормотала она, входя в холл.
— Садитесь, пожалуйста, — предложила Оливия, указывая на кресло.
Фредерика присела на краешек, держа спину так прямо, словно шомпол проглотила. От нее пахло лавандовыми духами и еще чем-то, смутно напоминающим Оливии запахи церкви. Несмотря на жаркий день, одета она была в темное шерстяное платье старомодного покроя с глухим воротом, чересчур плотно облегающее ее тучную фигуру, и туфли-лодочки на низких каблуках.
Гостья явно чувствовала себя не в своей тарелке. Это было заметно по напряженной позе и рукам, теребящим сумочку. А один раз Оливия даже поймала быстрый нервный взгляд Фредерики, брошенный в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Словно она опасалась, что оттуда в любой момент могут выскочить какие-то темные силы и утащить ее в преисподнюю.
Оливии стало смешно, но она благоразумно спрятала улыбку.
— Итак, мисс Честертон, о чем вы хотели со мной поговорить? — вежливо поинтересовалась она.
— Речь идет о моей племяннице и о вашей дочери, Оливия, — заявила матрона.
— Да? А в чем дело? Что-нибудь случилось? Девчонки что-то натворили? — насторожилась Оливия.
Лейси Уинтер, дочь Марты Уинтер и внучатая племянница Фредерики Честертон, была закадычной подружкой Синди, они вместе проводили много времени.
Фредерика воинственно вскинула свой двойной подбородок и пошла в атаку:
— Я считаю, Оливия, что ваша дочь плохо влияет на нашу Лейси.
Оливия заморгала.
— С чего вы взяли?
— На прошлой неделе она подбила Лейси сбежать с урока истории, чтобы посмотреть на какое-то вульгарное уличное представление, и это уже второй случай за месяц. А третьего дня они нарушили правила уличного движения — перебежали улицу на красный свет, — я видела это собственными глазами, потому что в этот момент как раз вышла из булочной на Роуз-стрит.
Оливия примирительно улыбнулась пожилой леди.
— Но, мисс Честертон, я право не понимаю, почему вы так разволновались из-за таких пустяков. Невозможно ведь всю жизнь строго следовать всем правилам и предписаниям. Все мы так или иначе где-то что-то нарушаем. Тем более трудно требовать этого от современных подростков. Что касается пропущенного урока, мне об этом известно, и Синди была за это наказана.
— Лично я всегда неукоснительно соблюдаю все правила и нормы морали и без ложной скромности могу сказать, что никогда не попадала ни в какие неприятности и веду в высшей степени добропорядочный и высоконравственный образ жизни. Я желаю моей племяннице только добра и хочу, чтобы из нее выросла порядочная молодая леди.
Такая же злюка, ханжа и зануда, как ты, к тому же старая дева, со злорадством подумала Оливия.
— И потом, — продолжила леди — как вы можете называть пустяками такие серьезные проступки? Совершенно очевидно, что вы не уделяете вашей дочери должного внимания. Разумеется, вы теперь слишком заняты другими вещами… — Она многозначительно замолчала.
На что это она намекает? — подозрительно взглянула на нее Оливия. Не может быть, чтобы…
— Я думаю, вы не правы, мисс Честертон. Я тоже желаю для своей дочери самого лучшего, как вы конечно же понимаете, и делаю все возможное, чтобы она выросла хорошим человеком.
— Мне тоже так казалось до недавнего времени, дорогая. Но, после того как вы поселили в своем доме этого… — она бросила презрительный взгляд наверх, — человека, у меня возникли серьезные сомнения относительно целесообразности продолжения дружбы между вашей дочерью и моей племянницей.
Оливия не на шутку разозлилась.
— На что вы намекаете, Фредерика? При чем здесь Дерек Логан? И почему во всех проказах вы вините мою дочь? Вы ведь сами только что сказали, что они сделали это вместе?
— Да, но среди них двоих ваша дочь, безусловно, заводила. К тому же тлетворное влияние этого…
— Немедленно замолчите! — разъярилась Оливия. Это было уж слишком. Мало того что эта старая карга распускает глупые сплетни, подстрекая людей отказываться от ее услуг, и наносит вред ее бизнесу, так она еще решила, что имеет право читать ей мораль и учить воспитывать дочь? И это она, старая дева, у которой никогда не было своих детей? Да кто она такая, чтобы говорить, что ее Синди недостойна дружить с ее племянницей? — Если вы скажете в моем присутствии еще хоть слово против моей дочери или мистера Логана, я… я просто не знаю, что с вами сделаю, — пригрозила Оливия. — Вам что, нечем больше заняться, кроме как совать нос в чужие дела и не давать жизни другим людям? Почему вы решили, что имеете право поучать и судить других? Вы старая сплетница, зануда и ханжа, вот вы кто. Неудивительно, что вы никогда не были замужем! — на одном дыхании выпалила Оливия, сразу почувствовав облегчение от того, что высказала этой женщине все, что о ней думает.
Фредерика, явно не ожидавшая такой гневной отповеди, непоколебимо уверенная в том, что это она должна отчитывать, а уж никак не ее, пошла малиновыми пятнами и стала хватать ртом воздух. Казалось, ее вот-вот хватит апоплексический удар. Затем, придя в себя, она вскочила с кресла.
— Ну, знаете… ноги моей больше не будет в этом доме! — с негодованием проговорила она и, промаршировав к двери, выскочила на крыльцо со скоростью, неожиданной для ее комплекции, при этом едва не сбив поднимающуюся по ступенькам Синди, которая прибежала из школы на ланч.