— Нет, — торопливо отказалась я. — Я тебе зачем?
— Хотим в соседнее село сходить, — ответила она. — У нас-то, сама знаешь, церкви нет. Свечку поставить не мешало бы, да и с батюшкой переговорить.
— Ясно, — ответила я и замолчала.
Мне хотелось, чтобы бабушка быстрее оставила меня одну и я могла полностью отдаться своим мыслям.
— А то ведь нехорошие дела у нас творятся, — продолжила она, хотя я ее ни о чем не спрашивала. — То телят кто-то резал не пойми зачем. А намедни козочку убили, соседки, что напротив нас. Она ее в огород выпустила. А у нее дом-то, сама знаешь, к реке, огород вниз немного идет, под уклон как бы. Вот она и не усмотрела. Под вечер нашла свою козочку в кустах у воды. Горло в этот раз не разрезано было, а как бы прокушено. И через прокусы эти вся кровь как бы вытекла.
— Кошмар какой, — заметила я, хотя это сообщение не вызвало у меня особого любопытства.
В деревне постоянно что-нибудь случалось, то скот воровали, то дома загорались, то сено увозили у кого-нибудь с личного участка. Для бабушки это являлось событиями первостепенной важности, но я была от всего этого далека.
— Вот хотим батюшке все рассказать, — продолжила она, надевая теплую вязаную кофту и доставая из шкафа нарядный цветастый шерстяной платок. — Уже ходили к нему в прошлом месяце, говорили, что думаем на секту какую-нибудь вредную, что завелась в нашем лесу. Обещал разобраться. А тут коза вот опять! Так что сходим, доложимся да и узнаем, что они там думают. Точно не пойдешь?
— Нет, бабуля, — покачала я головой, — я лучше дома останусь.
После ее ухода я оделась, взяла фотоаппарат и вышла на улицу. Сегодня день был довольно ветреным и более холодным, чем предыдущие. Туман практически рассеялся, и мне даже показалось, что вот-вот выглянет солнце.
«Как было бы хорошо! — радостно подумала я, глядя в светлеющее небо. — Надоело ходить в резиновых сапогах. Если подморозит и грязь подсохнет, то я завтра смогу пойти гулять в своих высоких кожаных сапожках. Грег наверняка захочет составить мне компанию. Но что-то он все еще не позвонил. А может, не проснулся? Он же сам мне сказал, что любит ночь. Одним словом, он «сова» и встает после обеда, если не позже. Поэтому первой звонить не буду. Но так хотелось бы встретиться с ним сегодня!»
Я заулыбалась и уселась на крыльцо. Мой взгляд скользил по навесу, под которым висели высохшие березовые веники, по скамье, на которой лежал Дымок и лениво следил за мной прищуренными глазами, по влажному от постоянной сырости деревянному забору, по умирающим пожухшим стеблям вьюнка, вяло шевелящимся на ветерке. Я приподняла фотоаппарат, но желания хоть что-нибудь запечатлеть не возникло. Тона окружающего мира были в основном серые, бежевые и коричневые. К тому же мне казалось, что я все интересное во дворе уже отсняла в свой прошлый приезд, а повторяться не хотелось.
И в этот момент произошло одновременно несколько событий: Шарик, мирно дремавший возле конуры, вдруг зарычал и забился внутрь, Дымок бесшумно слетел со скамьи и исчез в неизвестном направлении, калитка открылась, вошел Грег, и тут же в просвет между облаками выглянуло солнце, осветив двор мягким золотым светом. Я так растерялась и обрадовалась, что замерла с поднятым фотоаппаратом. Грег в лучах солнца казался еще более бледным, правда, его волосы блестели, словно вороново крыло. А его платиновый кулон, усыпанный алмазной крошкой, сверкал так, что, казалось, множество звезд скопилось в одном месте, и их искристый холодный свет может поспорить с золотистыми переливами солнечного. Как только лучи его коснулись, Грег опустил голову и прикрыл глаза рукой. Он мгновенно пересек двор, одним прыжком взлетел на крыльцо и спрятался в тени козырька.
— Привет! — сказала я и навела на него объектив.
— Привет, — мягко ответил он и низко опустил голову. — Извини, у меня болят от солнца глаза. Можно, я пройду в дом?
— Конечно, — испуганно ответила я и опустила фотоаппарат, так и не сделав снимок. — А я так обрадовалась, что наконец выглянуло солнышко!
— Я знаю, — ответил он и скрылся за дверью. Я положила фотоаппарат и двинулась за ним. Мы оказались в полутемной небольшой комнате, служившей чем-то типа холла, и Грег остановился.
— Можно я тут посижу? — спросил он.
— Почему ты спрашиваешь? — улыбнулась я. — Сиди где хочешь. Но я думала, мы пойдем в гостиную.
— Я встретил твою бабушку на улице, — сказал он, устраиваясь на небольшой потертой кушетке, расположенной между двумя крохотными окошками, заставленными цветущей геранью. — Она сообщила, что ты одна дома.
Грег чуть пододвинулся, словно приглашая меня сесть рядом. Я опустилась на край кушетки. Но она была настолько мала, что я касалась Грега.
— Вот и хорошо, что ты пришел, — тихо сказала я и повернула к нему голову. — Я как раз думала о тебе, но решила, что ты еще спишь. А тут распогодилось, ветер унес этот мерзкий туман, и мне так захотелось погулять!
— Я тоже думал о тебе, — еле слышно произнес он.
— И что ты думал? — спросила я, глядя на его точеный бледный профиль.
Его лицо медленно повернулось, и я словно нырнула в холодную прозрачность глубоких глаз.
— Ты похожа на солнечный свет, — мягко произнес Грег, не сводя с меня глаз. — И я боюсь этого света, его обжигающего сияния, и тянусь к нему, как к живительному источнику.
— Тогда ты похож на лунный свет, — после паузы в тон ему сказала я. — Такой же прекрасный, загадочный и бледный. Но я люблю и солнце, и луну, — добавила я.
— Я тоже люблю… и солнце, и луну, — задумчиво проговорил он и опустил глаза. — Только я это забыл, — добавил он странную фразу.
Я смотрела на него не отрываясь. Я уже начала привыкать к его неординарному поведению и, по всей видимости, такому же неординарному мышлению. Грег не походил ни на одного из моих знакомых. К тому же он легко менялся. Мне вдруг пришло на ум сравнение с быстрым горным ручьем, который из-за беспрерывного течения меняется ежесекундно. И поэтому на него можно смотреть бесконечно.
Но сейчас Грег выглядел утомленным, вялым, инертным. Создавалось ощущение, что его жизненная сила находится на нулевой отметке. Мне казалось это странным, потому что за окном светило солнце и лично я, как только оно выглянуло, почувствовала мгновенный прилив энергии. Но на Грета солнечный свет, видимо, не действовал так возбуждающе. Я приписала это его болезни. И вдруг вспомнила о бабушкиных травках. Она всегда говорила, что траву, прежде чем заваривать, нужно обязательно нюхать. И если ее запах приятен, то она наверняка поможет. А если отталкивает, то и толку не будет.
— Пойдем со мной! — сказала я, улыбнулась и встала.
Грег не стал спрашивать, куда я его зову. Он молча поднялся. Я вышла в маленький коридорчик и толкнула дверь в чулан. Но пропустила его вперед, сказав, что боюсь идти первой, так как там водятся мыши. Грег помедлил, его ноздри подрагивали, потом шагнул через порог. Я двинулась следом. В чулане царил полумрак, крохотное квадратное окошко практически не пропускало свет. Здесь бабушка хранила различные припасы. В углу висели связки чеснока и лука, на полках стояли банки с вареньем, на полу — мешки с мукой, какие-то туески и бочонки. На натянутой веревке висели венички из различных трав. Я провела по ним рукой и сказала:
— Это лечебные травы. Бабушка собирает. Думаю, что и тебе не мешает чаек из них попить.
Сзади раздался шорох, я обернулась и увидела, что Грег пятится к двери с выражением невыносимой муки. Его остановившиеся глаза выглядели как два черных пятна на совершенно белом лице. Я испугалась и бросилась к нему. Он выскочил за дверь. Я не понимала, что происходит, лишь видела, как его сотрясает дрожь, как тяжело он дышит. Грег быстро вышел из дома. Я догнала его на крыльце и схватила за руку. Она была ледяной.
— Что с тобой? — взволнованно спросила я.
— Прости, — глухо пробормотал он, опустив голову и даже не повернувшись ко мне. — У меня аллергия на кое-какие растения. Начинается что-то типа приступа астмы. Мне лучше уйти!
И Грег сбежал с крыльца.
Когда калитка за ним закрылась, я прислонилась к перилам и задумалась. Его болезненность пугала, но и в то же время вызвала щемящее чувство жалости, желание оберегать и ухаживать.
«Бедный мой, — с нежностью думала я, — и желудок больной, и аллергия. Как он тяжко дышал! Словно воздуха ему не хватало! Надо у бабушки спросить, что там у нее за травы такие аллергенные».
Я посмотрела на наползающие на солнце серые тяжелые облака и вздохнула.
«Вот и солнце скрылось! — подумала я. — Хорошо, что хоть тумана нет, правда, воздух становится морознее. Наверное, резко похолодает. Ну и ладно! Все равно я скоро уеду в Москву!»
Бабушка появилась часа через три. Вид у нее был хоть и усталый, но довольный. Она сразу начала рассказывать, как они сходили в соседнее село, о чем разговаривали с батюшкой.
— И нет у нас никаких сектантов, — возбужденно говорила она. — Батюшка сказал, что это кто-то балует. Подростков подозревают. Велено беседу с ними провести. Вот после каникул он в школу нашу наведается и поговорит о страхе божьем.
Я слушала невнимательно и все ждала, когда она спросит о Греге. Бабушка переоделась и поставила чайник на плиту. Потом уселась за стол, подперла руками подбородок и пристально на меня посмотрела.
— И где ухажер твой? — поинтересовалась она. — Или не заходил?
— Заходил, — ответила я как можно спокойнее. — Но ненадолго.
— Чего так? — явно не поверила она.
— Дела у него дома, — придумала я. — Да, хочу тебя спросить, что там за травы в чулане? И может ли на них быть аллергия?
— Это на сухие-то? — рассмеялась она. — Что-то я про такое и не слыхивала! У входа полынь, чуть подальше зверобой. Ну и еще там ромашка, тысячелистник. Я полынь всегда у входа вешаю, — добавила она.
— Зачем? — заинтересовалась я.
Бабушка глянула на меня недовольно, потом серьезно сказала:
— Вам, молодым, не знаешь, стоит ли говорить какие-то вещи. Все-то у вас смешки одни.