— Прошу прощения, сын мой. Вы, кажется, спали? Я могу прийти попозже…
Не дождавшись ответа от Лорна, священник вошел. Он был высоким человеком крепкого телосложения. Видя, что Лорн хочет сесть, он поспешно сказал:
— Нет-нет, сын мой. Не утруждайтесь.
Лорн ограничился тем, что повернулся на бок и лег, опершись на локоть.
— Вы позволите? — спросил священник, указывая на табурет.
Лорн кивнул, и священник сел.
— Меня зовут отец Домни, сын мой. Возможно, вы помните меня. Мы встречались три года назад, когда…
— Я помню, — сказал Лорн.
— Как вы наверняка догадались, я здесь по просьбе принца Альдерана.
Лорн тотчас напрягся:
— Беспокоитесь о моей душе?
— Ни для кого не секрет, что Далрот испытывает дух не менее жестоко, чем тело, — мягким тоном ответил священник.
Он был облачен в белую рясу, какие носили в ордене Эйрала, и его грудь украшала вышитая блестящей шелковой нитью голова дракона, белая на белом, отчего ее было почти не видно. Он поклонялся Дракону знания и света, который также считался покровителем Верховного королевства. Среди божественных Драконов, которые некогда царили над миром и людьми, Эйрал оставался одним из наиболее почитаемых.
Лорн снова улегся на спину. Он переплел пальцы на затылке и уставился в потолок.
— Все хорошо, отец. Мне нужен покой и отдых. Больше ничего.
Священник знал, что Лорн говорит неправду.
Но он знал также, что Лорн лгал и самому себе, как часто лгут те, кто прошел через ад. Эта ложь помогала ему бороться с ужасом того, чему он подвергся, того, что он сделал, и, возможно, того, во что он превратился. Тем не менее в ближайшие дни Лорну предстояло встретиться с реальностью.
— Рад слышать, — улыбнулся отец Домни. — Тем не менее если вы чувствуете, что вам необходимо исповедоваться… — Он не договорил фразу до конца. — Или если вас мучают кошмары, видения…
Лорн молчал, не сводя глаз с балки, которая проходила над его койкой. Несмотря на упадок сил, он продолжал ощущать глухой гнев, который словно сжимал ему живот. Впрочем, пока ему удавалось обуздывать этот гнев. Он был подобен дикому зверю, который притаился и ждет.
— Возможно, вы хотели бы помолиться? — нарушил тишину отец Домни.
— У меня нет больше веры, отец.
Священник серьезно кивнул, полагая, что понимает своего собеседника.
— Без сомнения, в Далроте…
— Нет, отец. Я потерял веру не в Далроте. Да что там, я был бы рад, если бы она поддерживала меня, но…
Он не договорил.
— В таком случае, — произнес отец Домни, — вы позволите мне помолиться за вас, сын мой?
О нем так давно никто не заботился. Тем не менее Лорн не чувствовал ни малейшей признательности, ни малейшего утешения. Вместо этого он спрашивал себя, где был этот священник и все остальные, когда, истязаемый призраками Тьмы, он отчаянно выл в своей камере.
— Помолитесь, отец. Только это и остается делать, когда надежды больше нет.
Чуть позже отец Домни вышел на палубу, где ждал Алан. Ухватившись за борт, принц смотрел на Далрот, который растворялся в ночном мраке. Море по-прежнему было неспокойным, но им удалось ускользнуть от бури, от проливного дождя и пурпурных молний. Грохот грома стихал.
По лицу принца текла вода, но он не отрывал взора от проклятой крепости.
— Итак? — спросил он.
— Ваш друг силен. Я очень надеюсь, что однажды он исцелится. Но он уже не тот, кем был, и никогда не станет прежним.
— Тьма?
— Да, и я даже не представляю, насколько она отравила его. Но в любом случае…
Священник церкви Эйрала колебался.
— Я слушаю вас, отец.
Тон Алана оставался любезным.
Но он был принцем, сыном Верховного короля. Он привык, чтобы ему повиновались, и умел малейшей интонацией выразить свое нетерпение.
— Как вы знаете, война изменяет людей, — сказал отец Домни.
Ему было сложно отыскать верные слова, и он опасался вызвать недовольство Алана, сообщив ему горькую правду.
— И чаще всего она изменяет их к худшему, — отозвался принц. — Некоторые люди возвращаются с войны сломленными. Или сумасшедшими. Навсегда потерявшими покой.
— А некоторые возвращаются оттуда опасными.
Алан повернулся к белому священнику, и тот увидел в его глазах то, что он так боялся увидеть: возмущенное негодование и неприятие.
— Вы намекаете на то, что Лорн возвращается с войны?
— В каком-то смысле. С войны против одиночества. С войны против безумия. Против забвения.
— Против Тьмы?
— Да. К несчастью.
— Он проиграл эту войну?
— Я не знаю. Но я чувствую, что в нем полыхает гнев, который ждет только того…
Алан вспылил:
— Лорн был опозорен, предан, оставлен всеми! Он потерял женщину, которую любил! У него отняли все, и он три года горел в аду Далрота, хотя ничем не заслужил этого. Кто другой на его месте не пришел бы в бешенство? Скажите мне! Кто?!
Отец Домни не ответил.
Алан ощутил внезапную усталость. Он вздохнул и облокотился о борт.
— Простите меня, отец.
— Ничего страшного, сын мой. Я понимаю.
Священник знал, что Алан злится не на него. К тому же принц уже не раз исповедовался ему на эту тему, и отец Домни понимал: помимо того, что гнев Алана был вызван ужасным оскорблением, нанесенным Лорну, он также выражал глубокое чувство вины.
Алан почувствовал, как священник положил руку ему на плечо.
— Вам не в чем упрекать себя, сын мой.
— В самом деле? Тогда почему мне так трудно смотреть своему лучшему другу в глаза? — спросил принц.
Он почувствовал комок в горле.
— Вы расстраиваетесь, что не сумели помочь ему. Вы упрекаете себя, что вас не было рядом с ним. Но в том нет вашей вины.
Алан снова уставился на бурный горизонт и сосредоточенно кивнул.
— Как я могу помочь ему, отец?
— Прежде всего вы должны запастись терпением. Молитесь. Ждите и будьте рядом, когда вы понадобитесь ему. Не торопите его. Не принуждайте его ни к чему. Слушайте его, когда он захочет говорить, но не пытайтесь силой добиваться от него признаний…
— Там, на крепостной стене, он был готов броситься в море. Он все еще опасен для себя самого?
— Без сомнения.
— А для других?
— Да.
Простота этого ответа ошеломила Алана. Он взволнованно выпрямился, не в силах поверить в услышанное.
Его взгляд блуждал по волнам.
— Лорну повезло, что у него есть такой друг, как вы, — вновь заговорил отец Домни. — И все же…
— Что?
— Будьте терпеливы, — посоветовал белый священник. — А еще будьте осторожны.
Принц задумался.
Он был уверен, что сумеет быть терпеливым.
Но осторожным?
Они родились в один год с разницей в несколько месяцев; принц и Лорн сосали молоко у одних и тех же кормилиц, а потом были воспитаны как братья. Вместе играли в детстве. Затем вместе получили свои первые шпаги и в тринадцать лет потеряли невинность в одной и той же постели в компании двух сестер, столь же искусных, сколь и известных в своем деле. В день посвящения король Эрклан II в присутствии всего рыцарства Верховного королевства объявил рыцарем сначала своего сына, а затем Лорна. С годами их дружба не ослабела. Напротив, она стала крепче, пройдя огонь и воду, преодолев испытания счастьем и горем, надеждами и раскаянием.
— Для меня Лорн больше чем брат, — объяснил Алан. — Однажды я предал его, позволив ему заживо гнить в Далроте. Я не повернусь к нему спиной во второй раз. И вы не хуже моего знаете, чем я ему обязан.
— Тьма могущественна и коварна, сын мой.
— Нет, отец! — воскликнул принц, вцепившись в борт с такой силой, словно хотел сломать его. — Я не хочу подозревать Лорна в том, что он стал другим. Как я смогу называть себя его другом, если не буду доверять ему, когда он так нуждается в поддержке?
— Я понимаю, — ответил белый священник, поворачиваясь в сторону Далрота. — Но не забывайте, что человек, которого вы знали, возможно, умер в тех стенах.
Лорн не спал.
Широко раскрыв глаза в полумраке, он не сводил взгляда с потолка над своей койкой. Он не моргал и едва дышал, тревожно застыв, словно изваяние, прислушиваясь к треску и скрипу покачивающегося галеона.
Бледный отблеск мерцал в его неподвижном взгляде.
ГЛАВА 6
Лорн проснулся утром, когда в каюту вошел человек с подносом еды. Это был старый Одрик, преданный слуга Алана. Худой, сухой и морщинистый, он находился при принце с самого его рождения. И Лорн тоже знал старика столько, сколько помнил себя.
— Добрый день, Одрик, — поздоровался Лорн, замечая, что слуга избегает его взгляда.
— Добрый день, господин.
Одрик явно чувствовал себя не в своей тарелке и не мог скрыть этого. Лорн смотрел, как он расставляет посуду на столе.
— Я рад, что снова вижу вас, Одрик.
— Спасибо, господин.
Затем, продолжая прятать взгляд, старый слуга спросил:
— Может быть, вы желаете еще чего-нибудь, господин? Запасы на борту небогаты, но…
— Этого достаточно.
— К вашим услугам, господин.
Слуга подошел к двери и обернулся на пороге:
— Господин?
— Да?
Он был смущен:
— Я… Я прошу у вас прощения, господин…
Сохраняя бесстрастное выражение лица, Лорн почувствовал новый прилив гнева, который, казалось, успокоился за ночь.
— Идите, Одрик.
Оставшись один, Лорн встал и приблизился к окну.
Галеон все еще не вышел из моря Теней, но теперь он плыл по гораздо более спокойным водам, подгоняемый неутихающими ветрами. Лорн долго смотрел на морские волны, а затем принялся за принесенную еду.
Лорн поел без аппетита.
Он заканчивал трапезу, когда в каюту явился Алан, сел рядом с ним и принялся ковырять вилкой в его тарелке. Они переглянулись, но не произнесли ни слова.
Таким настоящим друзьям, как Лорн и Алан, молчание никогда не было в тягость. Однако то молчание, которое установилось между ними сейчас, имело иное свойство. Это был не признак единодушия, которое обходится без слов, а проявление неловкости: каждый из них стеснялся заговорить первым. Лорн не находил в себе сил не только говорить, но и просто выразить признательность. Что касается принца, то он не знал, как себя вести, разрываясь между желанием позаботиться о друге, страхом сделать что-то не так и нелепой стыдливостью, которая сдерживала его.