– О! – произнес он. – Я тебя искал. Просто войдем внутрь, и ты скажешь мне, твоя эта вещь это или нет. Мне кажется, ее забыла ты.
Беззаботно, не подозревая никакого подвоха, она вошла в комнату. Дик тотчас же закрыл дверь и как будто случайно встал между ней и Эдит.
– И что же это? – спросила она, снедаемая любопытством. Не иначе, как она что-то уронила, разговаривая с Рупертом. – Где оно? Что такое я потеряла?
– Именно это я и хотел у тебя спросить, – ответил Дик с плохо скрываемой презрительной усмешкой. – Уж не то ли, что ты привыкла называть своим сердцем?
– Извини, ты о чем? – недоуменно спросила Эдит.
– В целом, у тебя наверняка имеется причина так поступить. Давай, признавайся, какие могут быть секреты у старых друзей. Почему у тебя на пальце это кольцо? Утром оно было на пальце у Руперта Уллершоу.
Она на минуту задумалась, а затем со свойственным ей мужеством решила, что лучше всего сказать ему правду. Тот самый инстинкт, который подсказал ей обручиться с Рупертом в ближайшие полчаса после того, как она приняла для себя такое решение, подтолкнул ее воспользоваться этой возможностью и раз и навсегда порвать со своим злым гением Диком.
– А, это? – спокойно отозвалась она. – Разве я тебе не сказала? Ах, да, я хотела сделать это в холле! По обычной причине, по какой люди носят кольца на этом пальце – потому что я с ним помолвлена.
Дик побелел, как мел, черные глаза его горели на лице, как тлеющие угли.
– Ты, лживая…
Она в упреждающем жесте подняла руку, и он умолк.
– Не говори того, о чем впоследствии можешь пожалеть, я же буду об этом помнить. Но поскольку ты принудил меня к этому, выслушай меня, после чего мы пожелаем друг другу доброй ночи или попрощаемся навсегда, как тебе больше нравится. Я все эти годы была верна глупому обещанию, силой вырванному у меня в юности. Я упускала возможность за возможностью в надежде на то, что ты исправишься, умоляя тебя исправиться, ты же… ты прекрасно знаешь, как ты обращался со мной, и кто ты такой сегодня – запятнавший свое имя прихлебатель лорда Дэвена, живущий за его счет лишь потому, что от тебя пока что есть польза. И все же я по глупости цеплялась за тебя и еще этим утром приняла решение отказать также и Руперту. Затем во время охоты ты сыграл свою злую шутку, а потом притворился, будто не видишь, что мне больно, притворился, будто стрелял не ты. А все потому, что ты малодушен и боишься Руперта. Говорю тебе, что еще сидя там, на земле, я мгновенно раскусила твою жалкую сущность, увидела тебя таким, каков ты есть, и порвала с тобой. Сравни себя с Рупертом, и ты тоже это поймешь. А теперь отойди от двери и дай мне уйти.
– Я отлично понимаю, что Руперт – наследник титула, а я нет, – ответил Дик; будучи обезоружен, он понял, что лучшая защита – это нападение, и поспешил перейти в атаку. – Ты продала себя, Эдит, ты продала себя человеку, которого ты не любишь. – Он щелкнул пальцами. – О, только не лги мне, ты сама это прекрасно знаешь. Ты также знаешь, что это знаю я. Ты ради себя превратила его в глупца, как ты умеешь делать это с большинством мужчин, и хотя я терпеть не могу этого напыщенного, благочестивого ханжу, честное слово, мне его, бедолагу, по-своему жалко.
– У тебя все? – спокойно спросила Эдит.
– Еще нет. Ты насмехаешься надо мной и закатываешь глаза – да-да, не отрицай! – потому что я не святой, чтобы быть в одной упряжке с Рупертом, потому что, не будучи наследником первой очереди на титул и состояние, я, в отличие от него, не увешал себя с головы до ног наградами за то, что убивал в Судане бедных дикарей, потому, что я тоже должен на что-то существовать, и поэтому работаю на Дэвена. А ты, моя безупречная Эдит, скажи, на что существуешь ты? Кто заплатил за это красивое платье, что сейчас на тебе, за это жемчужное ожерелье? Насколько я понимаю, не Руперт? Откуда у тебя взялись деньги, которыми ты один раз меня выручила? Я очень хотел бы это знать, потому что я ни разу не видел, чтобы ты работала. Я был бы не прочь узнать секрет, как, ничего не имея, можно жить, ни в чем себе не отказывая.
– Дик, какой толк задавать эти вопросы, ответы на которые тебе прекрасно известны? Разумеется, мне помог Джордж. Почему бы и нет, если он может себе это позволить, тем более будучи главой семьи? Теперь же я намерена помогать себе единственным доступным женщине приличным способом, а именно, выйдя замуж. Кстати, так и быть, скажу тебе по секрету: я делаю это с одобрения и даже по настоянию самого Джорджа.
– Боже праведный! – горько усмехнулся Дик. – Как же он должен его не любить, что заставляет тебя выйти за него замуж! Теперь я не сомневаюсь, что в старых слухах об этом святом в его юности и несчастной красавице-Кларе есть доля правды. И теперь прошу тебя уделить мне всего три минуты. Было бы жаль испортить этот разговор. Тебе когда-нибудь приходило в голову, моя добродетельная Эдит, что кем бы я ни был, – а я отлично знаю, кто я такой, – в этом есть и твоя вина. Ты вселяла в меня надежду, а потом в очередной раз капризно бросала, как перчатку, ты, которая по каким-то своим корыстным соображениям никогда бы не вышла за меня замуж и даже не обручилась бы со мной, хотя всегда уверяла, что любишь меня…
– Этого я никогда не говорила, – перебила его Эдит, сбрасывая с себя в ответ на его тираду притворное безразличие. – Я никогда не говорила, что люблю тебя, на что у меня имелись причины. Потому что я никогда не любила и не люблю ни тебя, ни другого мужчину. Я не могу… пока… хотя однажды наверно смогу, и тогда… Возможно, я говорила, что ты мне нравишься. Мне, той, что стоит перед тобой, а не моему сердцу, ибо оно – это не я, как должно быть известно таким, как ты.
– Такие, как я, могут судить о чувствах лишь по их внешнему проявлению. Даже если они не верят словам женщины, они склонны считать, что ее поступки говорят сами за себя. Вернемся к тому, что я уже сказал: на тебе лежит вина. На тебе, а не ком-то другом. Если бы ты мне позволила, я бы женился на тебе и изменил своим привычкам, но, хотя я тебе «нравился», ты никогда бы этого не сделала, ибо это означало бы жизнь в бедности. Ты сама бросала меня в объятья к другим, а потом, если такова была твоя прихоть, вновь возвращала назад, все глубже и глубже погружая меня в грязь, пока окончательно не растоптала.
– Разве я уже не сказала тебе, Дик, что ты трус, хотя никогда не думала, что, не пройдет и пяти минут, и ты докажешь это своими собственными устами? Только трусы способны перекладывать бремя своих пороков на плечи других. Нет, я не растаптывала тебя, а пыталась спасти. Ты говоришь, будто я играла с тобой, но это неправда. Правда в том, что время от времени я общалась с тобой, в тщетной надежде на то, что ты исправишься. Имей я основания верить, что ты готов начать жизнь с чистого листа, думаю, я бы рискнула выйти за тебя замуж, но, спасибо Господу, он уберег меня от этого шага. А теперь между нами все кончено. Иди своим путем, я же пойду своим.
– Все кончено? Боюсь, что не совсем. Старая симпатия никуда не делась, а для большинства женщин это значит отвращение к другим мужчинам. Сейчас проверим! – Внезапно, не давая никаких намеков относительно своих намерений, он заключил ее в объятья и страстно поцеловал. – Ну вот, – сказал он, отпуская ее, – думаю, ты простишь старого возлюбленного, хотя и обручена теперь с новым?
– Дик, – тихо произнесла Эдит, – послушай меня и запомни. Если ты еще раз прикоснешься ко мне, я пойду прямиком к Руперту и, думаю, что он тебя убьет. Поскольку я не настолько сильна, чтобы постоять за себя, я буду вынуждена найти того, кто это сделает. Более того, ты говоришь так, будто в моих привычках бросаться в твои объятья. Подозреваю, ты ищешь поводы для шантажа. Но каковы факты? Восемь или девять лет назад я дала глупое обещание, а ты поцеловал меня и с тех пор ни разу этого не делал до настоящего момента. Дик, ты трус! И я рада, что, не считая той глупой влюбленности, я никогда не испытывала к тебе глубоких чувств. А теперь открой дверь или же я позвоню в колокольчик и пошлю за полковником Уллершоу!
И Дик открыл дверь. Не говоря ни слова, Эдит вышла мимо него вон.
К себе она вернулась страшно расстроенная, чего с ней не бывало со дня смерти ее матери. Войдя в комнату, она села и расплакалась. Как и у всех людей, у нее имелись свои положительные черты. Когда же верх над ней брали самые худшие, это было вопреки ее собственному характеру, ибо обстоятельства оказывались сильнее ее. В том, что ей нравился Дик, – в этой ее, как она выразилась, «глупой влюбленности», – Эдит трудно было упрекнуть, ибо они росли вместе. Более того, его естественные, врожденные слабости вызывали в ней желание взять его под свое крыло, как часто бывает с женщинами и находит свое окончательное выражение в радостях и страхах материнства.
Каждое сказанное ею слово было правдой. Будучи юной девушкой, поддавшись натиску его страсти, она дала Дику некое туманное обещание в будущем выйти за него замуж. Тогда, в первый и до сегодняшнего вечера в последний раз, он поцеловал ее. Она делала все для того, чтобы сдерживать его дурные наклонности, что было нелегкой задачей, ибо он от рождения был склонен к пороку, и в тех случаях, когда казалось, что он встал на путь исправления, она одаривала его своей благосклонностью. Только сегодня она окончательно убедила себя, что он неисправим. Результат чего нам известен.
И вот теперь он возмутительно повел себя, оскорбил ее, как только мог, своим язвительным языком, а затем, воспользовавшись преимуществом своего физического превосходства, сделал то, что сделал.
Увы, худшее заключалось в другом: она была не в силах сердиться на него так, как, по идее, должна была, ибо знала, что и его возмутительные слова и возмутительный поступок проистекали из одной постоянной черты в его ветреном характере – его любви к ней. Увы, любовь эта была самого удручающего свойства. Она не подталкивала его к честности, или хотя бы к воздержанию от подлости, во всех ее смыслах. И все же она существовала, и с ней нужно было считаться, да и сама Эдит, предмет этой любви, была не из тех, кто слишком строго смотрит на подобные крайности. При желании она мо