Впрочем, он графа не винил и был ему даже признателен за то, что у Брунхильды все теперь станет хорошо. Кавалер вовсе не чувствовал уверенности, что интрига попов из Ланна против герцога Ребенрее закончится для него самого добром. Впрочем, теперь, когда Брунхильда была пристроена, ему было легче затевать войну. Как говорится, с легкой душой.
Когда немногочисленные гости, из которых Волков мало кого знал или даже видел раньше, приехали после венчания в городскую резиденцию, граф уже был там. Он встретил всех один, без молодой жены. И, поклонившись, сказал тоном извиняющимся:
– Друзья мои, со всем прискорбием вам говорю, что графиня занемогла и просит немедля отвезти ее домой в поместье. Окажите великодушное понимание и простите нас, но нам со всей скоростью надобно отъехать. Мой дом, мои повара и погреба к вашим услугам, господа.
Многие гости с удрученными лицами пошли к нему справляться о здоровье графини и выражать сочувствие. А Волков с господами офицерами остался в стороне. И после граф приблизился к нему сам.
– Друг мой, – проговорил он тихо, – уж извините меня, но я уезжаю. Простите, но послезавтра дочь мою под венец поведет мой старший сын, меня на свадьбе не будет.
– Понимаю, – спокойно ответил Волков.
– А то у ангела моего дурное расположение духа нынче, – объяснял граф.
«Ты еще не видал ее дурного расположения духа, старый дурак», – со злорадством думал кавалер и опять говорил, кивая:
– Понимаю, граф.
Так, даже не показав лика из кареты, новоиспеченная графиня уехала в поместье своего мужа. Даже рукой не помахала, дрянь, а ведь это кавалер для нее устроил. Для нее.
А повара тут, в Малене, оказались дурны. Это Волков еще в первый раз отметил, не чета тем, что в поместье. А вот винные погреба с окороками и с сырами у графа были на высоте. Только вино кавалера и утешало в тот вечер.
Попробуй еще подобрать доспех на такого здоровяка, каким был Увалень, а именно это прозвище и закрепилось за Александром. С утра Волков поехал по мастерским, кузням и лавкам оружейников. Но, слава богу, Мален, казалось, весь состоял из них. Тут можно было найти все, что надобно. Кавалер очень любил ходить по таким лавкам. Больше, чем девы младые любят лавки с одеждами. Это отвлекало от грустных дум, а он был рад отвлечься.
Первым делом они с Максимилианом нашли здоровяку огромную стеганку с длинными рукавами. Она закрывала тело от горла и ниже колен, толстая и крепкая необычайно. Полы и весь подол ее были обшиты войлоком, а «подмышки» так и вовсе были забраны кольчужными вставками.
– Ну, как? – спросил Волков у Увальня. – Нигде не мала?
– Нет, господин, – бубнил тот. – Но уж больно жарко мне в ней.
– К этому привыкать придется, – сказал кавалер, вспоминая, как на юге в страшную жару даже самые крепкие солдаты падали в строю без чувств. А в бою при осадах, при жарком деле, приходилось воду в бочках арбалетчикам возить, чтобы те себе могли ее за шиворот лить.
Кавалер вспомнил об этом и невольно улыбнулся: то были славные времена, бедные, но славные.
– Ладно, беру, – сказал Волков, – приказчик, а шлем, подшлемник и кираса на этого мальчугана у тебя найдутся?
Подшлемник и огромный крепкий шлем по размеру обнаружились, но больше ничего на Увальня в этой лавке не было. Пошли дальше.
В небольшой кузне отыскали на него кирасу. Как раз чтобы сверху надеть ее на стеганку, села хорошо, нашли наручи и отличные кольчужные рукавицы. Все было впору.
В следующей лавке обнаружился бувигер по размеру, горжет удачно встал под огромный шлем Увальня. Теперь в голову парню можно было даже не целиться. Тонкая щель между шлемом и бувигером являлась очень сложной целью и для арбалетного болта, и для ручного оружия.
– А ну, держи это. – Волков взял из стойки от стены отличную алебарду.
Алебарда была и не длинна, и не коротка, древко плоское, мореное, железо отличное. Секира сама невелика, но отменно остра на углах, на обухе тоже острый крюк, и трехгранная пика в локоть длиной хорошо закалена. Всем оружие было хорошо, но многим показалось бы излишне тяжелым.
– Ну, не тяжела? – спросил Волков.
– Нет, господин, – прогудел из шлема Увалень. – Даже если бы втрое оказалась тяжелее, осилил бы.
– Ты не хвастай, дурень, – говорил кавалер, осматривая его. – Иной раз такую в руках часами держать приходится, так к вечеру руки сами разжимаются.
– Хоть целый день продержу, – бубнил из шлема здоровяк.
– Ладно.
В той же лавке купили они еще и наголенники. Пошли дальше. В следующем торговом дворе выбрали Увальню сапоги с коваными носами и задниками, а еще пояс. И на пояс крепкий тесак в два локтя длиной, с ножнами.
Надели все это и переглянулись, даже мастер, что все это делал, и тот восхитился. Так велик и страшен оказался этот молодой человек в боевом облачении и с мощной алебардой, что даже сам кавалер, встреть его на поле боя, так предпочел бы себе другого врага найти. Но это если, конечно, он не знал бы, что на Увальня доспехи надеты в первый раз.
– Ведаешь, сколько я в твой доспех денег положил? – спросил кавалер, когда уже рассчитался с последним мастером.
– Не ведаю, господин, – доносилось из-под брони.
– Почитай, двенадцать талеров. Это не считая оружия.
– То много, господин, – бубнил здоровяк.
– В деле мне все отработаешь, – сказал Волков.
– Отработаю, если не помру от жары, – заверил его Увалень. – А пока дела нет, дозвольте мне все это снять.
– Шлем сними с подшлемником, к остальному привыкай. Обнашивай.
– Понял! – Молодой человек с радостью снял шлем и подшлемник.
– И пеший теперь все время ходи, – добавил кавалер, садясь на коня.
– Это чтобы он попривык к доспеху? – спросил Максимилиан.
– Да, и еще мне мерина моего жалко.
Они засмеялись. Волков не смеялся уже очень давно. И он, кажется, в первый раз забыл, что отдал замуж свою Брунхильду.
В главном соборе города Малена собрались люди, да все не последние, все знатные. И многие господа со всего графства съехались, и городские нобили пришли, люди Волкова были, кроме Брюнхвальда. Все в лучших одеждах. Колокола на соборе отбивали «радость», как и положено в свадебный день. Старый епископ Маленский, отец Теодор, и его викарий были в своих парадных одеждах. Святые отцы и служки – все тоже в торжественном, словно праздник какой святой. Колокола звенели, простой люд, зеваки, сбирались у входа, в храм их не допускали, господа ждали в церкви. Жених ждал стоя, хотя надо было бы сесть.
И вот наконец к собору подъехала кавалькада в два десятка верховых в цветах графа, а за ней две кареты. Когда открывалась дверь одной из карет, трубачи сыграли «внимание». Наружу вышел молодой граф фон Мален. Не лакеи, а он сам подал руку выходящей за ним женщине. Голову и лицо ее покрывала прозрачная вуаль из легких кружев. Платье было алым с золотым шитьем. Под звон труб и ликование простолюдинов граф ввел женщину в церковь и торжественно повел по проходу к алтарю. Только там он передал ее руку Волкову. Начался ритуал.
Когда-то в молодости Ярослав Волков представлял себе свою свадьбу, то было на теплом юге. И тогда он мечтал не о дочке графа, а об одной темноволосой красотке, жене колбасника, глупого, но богатого, в сараях которого они стояли на постое. Жена колбасника была ласкова к Волкову, и ему она полюбилась, хоть и старше его лет на десять. Вот на ней он и мечтал жениться. И свадьбу он себе другой представлял. Потом, правда, вся эта дурь из головы у него улетучилась. Хуже ничего нет, как солдату таскать по войнам и кампаниям свою жену. Иной раз бежать надобно, ноги уносить, а тебе жену по обозам искать. Еще и кормить ее, одевать да смотреть, чтобы кто к ней под подол не наведывался. Нет, жениться было делом абсолютно глупым. Да и невесты, честно говоря, попадались все не те, что ему требовались.
Кавалер покосился на свою будущую жену. Она едва доставала ему до плеча. Рука в шелковой белой перчатке, на перчатках дорогие кольца, лицо закрыто вуалью, платье из восточной парчи ценой коров в сорок. Волков отвел взгляд и вдруг подумал, что совсем не волнует его эта свадьба. Он стоит и слушает епископа, который распевно отчитывает свадебный ритуал на языке пращуров, и кавалер радуется, что все слова, что говорит этот поп своим высоким старческим голосом, он понимает. Вот что его радует, а не то, что дочь графа держится за его за пальцы. Только вот молодой граф, что стоит за невестой, бросает на него недоброжелательные взгляды. С чего бы?
Снова городская резиденция, теперь уже Волков и его молодая жена во главе стола, гостей столько, что, сидя, коленями друг друга касаются. На свадьбе старого графа и половины от этого не было. Тут как раз Волков и выяснил, отчего молодой граф на него смотрит зло. Когда кавалер вставал из-за стола, Теодор Иоганн, девятый граф фон Мален, подошел к нему и с заметным недовольством сказал:
– Отчего же вы не сказали мне, брат мой, что отец мой не далее как два дня тому назад обвенчался с вашей сестрой. Отчего на торжество меня не пригласили, отчего втайне от меня сие хранили?
Волков пожал плечами и ответил не без удивления:
– Так отец ваш просил о том, чтобы свадьба была тиха, я-то как раз против был. Но граф настоял на тихом венчании.
– Отчего же он так хотел? – чуть не шипел от злости молодой граф.
– Не знаю, видно, не желал, чтобы вы про то прознали раньше времени.
– А вы и рады были?
– Нет, не рад, – вдруг твердо и без всякого дружелюбия признался кавалер. – Не рад! Я до последней минуты его отговаривал. У нас и другие партии были.
– И чем же он сломил ваше сопротивление? Что было предложено вашей сестре во Вдовий ценз? – говорил все так же ядовито граф.
– Моей сестре было предложено поместье Грюнефельде.
– Грюнефельде!? – Глаза молодого фон Малена чуть не вылезли из орбит, его лицо покраснело, словно кавалер его оскорбил. Волков думал, что фон Мален сейчас сорвется на крик или кинется на него, но граф все же хранил достоинство, присущее высшему сословию, негоже терять его при посторонних. Фон Мален сдержался и просто прошипел: