Он поймал какого-то лакея, что еще не спал, и потащил к себе в спальню, чтобы тот помог снять сапоги, за что лакей был премирован талером от щедрот зятя графа. Естественно, они немного пошумели, роняя на пол и меч, и сапоги, и стул еще, чем разбудили госпожу.
Госпожа фон Эшбахт выразила недовольство, что господин фон Эшбахт ее будит посреди ночи. Но сделала она это зря, так как господину фон Эшбахту было плевать на ее недовольство. И он, узнав, что жена не спит, сообщил ей, что намерен взять то, что принадлежит ему по праву, даже если госпожа фон Эшбахт и окажется тем недовольна.
Госпожа фон Эшбахт пыталась отказаться от чести, сказав, что это ей не по нраву и что она хочет спать. Но господин фон Эшбахт сообщил жене, что ему все равно, что она сейчас хочет, пусть она даже спит, если ей так будет угодно, а он будет делать то, что ему советовали господа ландскнехты его величества из Южной роты Ребенрее.
Госпожа фон Эшбахт поинтересовалась, что же посоветовали господину фон Эшбахту его дружки и собутыльники, бродяги и ландскнехты его величества. На это господин фон Эшбахт отвечал ей, что добрые и набожные господа-ландскнехты посоветовали ему как следует натянуть графскую дочку на то, что другим человеческим дочерям по сердцу, и он это сделает, даже если графской дочери это будет немило. И госпожа фон Эшбахт, услышав непреклонный тон господина фон Эшбахта, смирилась с участью своей и принимала его покорно, даже когда почувствовала, что от господина фон Эшбахта несет как от пивной бочки.
Уехать с рассветом, конечно же, не получилось. Начали грузить приданое жены, так телег не хватило. Пришлось посылать людей в город для найма дополнительного транспорта. Мебель, посуда, спальные принадлежности, одежда, материя, еда, вино – все это таскалось и пересчитывалось. Управляющий для этого приехал из поместья графа, он сообщил Волкову, что скот и восемь крепостных-дворовых, четверо каждого пола, положенные по брачному контракту за Элеонорой Августой, уже направлены в поместье Эшбахт.
– А деньги? – спросил Волков, осматривая отличную медную посуду для кухни, что укладывалась на телеги. – Когда мне передадут золото, что причитается за женой, и серебро ей в содержание?
– А про это мне неведомо, – заявил управляющий. – То не ко мне, то к молодому графу. Я только за скот, крепостных и другое грубое имущество отвечаю.
Кавалер пошел разбираться, а Теодор Иоганн, девятый граф фон Мален, его не принимал. Граф почивать еще изволил. Юная жена графа сообщила, что он может так и до обеда проспать.
Раз речь шла о золоте, ни о какой вежливости и манерах кавалер и думать не желал. И он зло велел лакею:
– Ступай проси графиню графа будить. Скажи, что мне ждать до обеда недосуг, желаю отъехать скорее.
Лакей ушел и вернулся, сообщив, что граф примет посетителя.
Но ждать пришлось почти час. Уже все было погружено. Серебряный сервиз, шубы и все-все-все было посчитано, уложено и привязано, прежде чем молодой граф вышел к Волкову в приемную. Граф был в домашнем платье, то ли он так к кавалеру как к родственнику вышел, то ли демонстрировал пренебрежение. Они сухо раскланялись, фон Мален положил кошель на стол, опять же, не в руку отдал.
– Серебро, что в приданое сестре обещано, она уже взяла, – сообщил граф с видимым высокомерием. – Золото тут.
– Тут? – удивился Волков, указывая перстом на кошелек. Не таков должен был оказаться кошель, в котором лежали шестьсот гульденов. Это он знал наверняка, у него в телеге под охраной Увальня и Максимилиана лежали два мешка золота.
– Тут сто шесть монет, что полагаются в приданое за моей сестрой, – ничуть не смутившись, отвечал граф. – Остальное получите позже.
Граф кивнул, полагая разговор законченным.
Волков взял тяжелый кошель, подержал его на руке, он не собирался уходить:
– Соизвольте назвать дату, когда я смогу получить остальное, господин граф.
– Я сообщу вам дату позже, – уже с раздражением бросил фон Мален.
– Прошу вас с этим не затягивать, – почти с вызовом настаивал Волков. – Я нуждаюсь в деньгах, так как собираюсь строить замок для вашей сестры.
– Я очень счастлив за мою глубоко любимую сестру, – едко сообщил граф.
Волков был рад, когда ему сообщили, что госпожа фон Эшбахт уже идет. Он хотел побыстрее ухать из этого большого и старого дома, который совсем не казался ему гостеприимным. Карета была подана ко входу. Он стоял рядом с ней, ждал жену.
Элеонора Августа вышла из дому не одна. И были с ней вовсе не ее братья. С ней шла все та же ее служанка и подруга Бригитт Ланге. Красивая женщина чуть старше Элеоноры. То, что она не простая служанка, говорило ее платье. И уже очень близка была она к дочери графа, чтобы быть простой подлой девкой. Явно происходила она из людей непростых.
Волков сам, без лакея, помог жене сесть в карету.
– Благодарю вас, – проговорила чопорно Элеонора Августа.
Он также помог сесть в карету и Бригитт. Та тоже его поблагодарила.
И уже когда кавалер садился на коня и наконец хотел кивнуть кучеру, из окна кареты высунулась его жена и сказала томно:
– Господин мой, велите ехать по улице Красильщиков.
– Зачем же нам по ней ехать, госпожа сердца моего? Та улица ведет на запад, а нам надобно к южным воротам, – удивился кавалер. – Да и дух там дурной.
– Хочу приглядеть себе шарф синий. Он будет мне к лицу, – невинно отвечала жена.
– Как пожелаете, – кивнул он и, повернувшись к Рене, велел: – Ротмистр, езжайте к южным воротам.
– Потом надобно будет заехать на улицу Святой Матильды, – продолжала Элеонора.
– Зачем же нам туда? – опять удивлялся Волков.
– Там, в пекарне Бренера, хочу купить себе хлебов.
– Хлебов?
– Да, хлебов и пряников.
– Помилуйте, сударыня, в обозе пять или шесть корзин с едой, там и хлеба есть. И… чего там только нет! – не понимал Волков.
– Я хочу пряников! – твердо сказала госпожа фон Эшбахт, глядя прямо в глаза мужу.
– Так, может, пошлем кого-нибудь, – предложил он ей. – Пока вы будете выбирать шарф, вам купят пряники.
– Я сама хочу выбрать себе и шарф, и пряники, – заявила она, и по ее тону Волков понимал, что Элеонора не уступит.
– Нас ждут мои офицеры, это будет невежливо.
– Подождут! – зло отрезала жена. – Ничего. Со мной, например, этой ночью тоже обошлись невежливо, и я смиренно ждала, когда все закончится. И офицеры ваши подождут, пока ваша жена покупает пряники.
Больше ему сказать было нечего, разве что только кучеру:
– На улицу Красильщиков езжай.
Карета тронулась, жена победно на него глянула из окна, а Сыч вздохнул и спросил:
– Теперь госпожа с нами будет жить?
– А как ты думаешь, болван? – зло ответил Волков и дал шпоры лошади.
Когда дорога оказалась позади, а карета остановилась во дворе его дома, кавалер чуть не расхохотался, глядя на выражение лица своей жены. Максимилиан держал ему стремя, а Волков, вытаскивая из него больную ногу, губу закусил, пытаясь сдержать смех. Но это было непросто, если хоть краем глаза взглянуть на вытаращенные глаза и на перекошенное лицо молодой женщины.
– Господин мой, – закричала она, все еще высунувшись из кареты, – это постоялый двор какой-то?
А по двору меж ног лошадей бодро бегали перепуганные таким нашествием куры, в хлеву трубно замычал бык, а на пороге стояла худощавая девица, босоногая и в потрепанном платье.
Волков усмехнулся и ответил, разминая спину после долгой езды:
– Нет, госпожа, это и есть поместье, хозяйкой которого вы являетесь.
– Что? Это мой дом? Мне что, тут жить? – не верила Элеонора Августа. – Вы шутите, муж мой?
Тут же из другого окна кареты выглянула Бригитт. Она как раз была спокойна, и ее лицо выражало больше интереса, чем негодования.
Все еще усмехаясь и поглядывая на женщин, то на одну, то на другую, кавалер сказал:
– Ну, если у вас нет другого мужа, то придется вам пожить тут.
– Господь милосердный! – взвизгнула дочь графа. Но нет, она не просила помощи у Господа, она пылала яростью. – В поместье моего отца даже подлые и то в лучших домах живут!
– Уверяю, внутри намного лучше, – стал уговаривать ее Волков, открывая ей дверь кареты. – Выходите и посмотрите дом изнутри.
– Нет, я уеду домой. Стану жить там, пока вы не построите дом, подобающий женщине из рода фон Маленов! – кричала она, пытаясь захлопнуть дверцу.
– Нет, вы не уедете, – наконец изменил тон кавалер. – Выходите и займитесь размещением.
– Нет, не выйду! – упрямилась жена.
– Хорошо, – с нехорошей ухмылкой произнес Волков. Он повернулся, прошел пару шагов и заговорил с кучером, который все еще сидел на козлах: – Ну а тебя тоже нужно уговаривать?
– Меня? – удивился кучер. – Мне тоже в дом идти?
– Лошадей распрягай, дурень! – заорал Волков. – В конюшню их веди, пои, корми и чисть!
– Ах, вы про то! – обрадовался кучер госпожи и полез с козел.
– Не смей! – закричала из кареты Элеонора Августа. – Не забывай, чей ты слуга!
Кучер замер, но стал коситься на Волкова. А Волков ничего ему не сказал, просто показал крепкий рыцарский кулак, ну а лицо его говорило само за себя. И кучер сразу понял, кто тут хозяин. Недолго думая спрыгнул с козел и стал выпрягать коней.
– Не смей! Не распрягай лошадей, холоп! – кричала его бывшая хозяйка, но он словно не слышал, озирался немного испуганно и пожимал плечами: мол, не я виноват.
А кавалер, подойдя к открытой дверце кареты, сказал, протягивая руку:
– Госпожа, пойдемте в дом.
– Нет! – взвизгнула Элеонора Августа. – Уберите руку, не пойду в холопскую хату!
– Ну что ж, сидите, коли нравится, – пожал плечами Волков. – Колодец вон там, уборная здесь, рядом с конюшней.
Он повернулся и пошел в дом, ему хотелось поесть и отдохнуть, а впереди было множество дел. Очень много.
Все было готово, тянуть больше не имелось смысла. В тот же день, что они вернулись домой, Волков позвал офицеров на ужин и, после того как его недовольная жена, ее молчаливая подруга и сестра Тереза с детьми вышли из-за стола, сказал офицерам: