– На кой черт ты ее с собой тащишь? – спросил Волков у солдата. – Бери ее тут и отпускай к родителям.
– Господин! – заголосила девка. – Велите ему меня отпустить.
– Нет, господин, – наотрез отказался солдат. – С собой возьму.
– Да зачем она тебе? Только место в лодке займет.
– Женюсь на ней, – сказал солдат.
– У меня жених есть! – завизжала девица. И от злости врезала по каске солдата кулачком. – А ты старый!
Но тот только засмеялся, не выпустил ее, произнес:
– Ничего, я хоть и старый, но покрепче ваших деревенских и молодых буду. Ничего, довольна останешься, как обвенчаемся.
– Господин! – завыла девка еще громче. – Велите меня отпустить! Жених у меня…
А солдат глянул на господина испуганно, словно кавалер у него что-то ценное, очень ценное сейчас отнимать станет.
Ничего Волков не сказал, поехал вперед. Пусть солдат себе жену заведет молодую. Жизнь солдатская нелегкая.
А подъехал к лагерю и обнаружил, что там полтора десятка молодых баб сидят среди куч захваченного добра. Все воют – горе по щекам размазывают.
Волков к Бертье подъехал:
– Зачем они здесь?
– Люди натащили.
– Вижу, что не сами пришли. Вы дозволили?
– Я. Но я разрешил только незамужних брать.
– Вы никак на наш берег этих коров везти собираетесь? – все еще удивлялся кавалер.
– Именно, солдаты себе их в жены наловили. Понимаете, кавалер, людям бабы нужны для любви и для хозяйства, – объяснял Бертье Волкову, словно кавалер сам этого не понимал.
– А они место в лодках не займут, что ли? – не соглашался кавалер, хотя причина его несогласия была, конечно, другая.
Тут к ним подъехал Рене, морщась так, словно ему неприятно было, проговорил:
– Кавалер, солдатам нелегко, урожай не получился, работа на обжиге кирпичей тяжела, многие думают уходить. Пусть они себе баб заводят: от хорошей жены и от дома еще никто не уходил.
– Как же они делить их собираются? – все еще не сдавался Волков.
– Никак. Кто какую поймал – тот на той и женится, – ответил Бертье.
Кавалер махнул рукой. Черт с ними, может, они и правы. И поехал к той куче вещей, которую солдаты уже стали носить в только что приплывшие лодки.
– Эх! – вдруг вздохнул Увалень с досадой.
– А ты-то чего? – глянул на него кавалер.
– Знал бы, что разрешите, так я бы себе тоже бабенку поймал. Мне еще на ярмарке одна приглянулась. Красивая.
– В следующий раз теперь, – ответил Волков.
К обеду все было закончено, никакого сопротивления они не встретили, лишь Бертье углядел один отряд человек в сорок, с одним офицером, что шел с востока. Но офицер, увидав рогатки на дороге и добрых людей, отвел своих людей обратно. Так что рейд получился удачный.
Но произошел и неприятный случай. Один из сержантов, что был при обозе, заметил, что во время перегрузки с лодок на телеги один солдат закинул тюк меха в высокий прибережный куст. То было воровство. Сержант был то ли честным, то ли умным и подумал, что все тюки офицеры могли и пересчитывать, а потому сообщил об этом проступке Бертье, когда тот с последними лодками пристал к правому берегу. Дело получилось неприятное, его бы можно было решить в своей корпорации солдатским судом, палками, но Рене и Бертье не захотели, чтобы об их людях пошли слухи, что они воры. И Рене рассказал о случившемся Волкову.
– Будь вы одни, – сказал тот, – и дела бы не было. Прогнали бы через строй, и все. Но кроме вас здесь еще и люди Брюнхвальда, и люди Рохи.
– Собрать старшин на суд? – спросил Рене.
– Выхода другого не вижу, – ответил кавалер.
Ждать не стали: тут же собрались старшины: корпоралы и сержанты трех отрядов. От Рохи пришли Хилли и Вилли, на фоне остальных стариков они смотрелись мальчишками, случайно попавшими на важный совет. Но у них хватило ума молчать и не влезать в разговоры солдатских старшин. Да и влезать-то особо не пришлось. Все решили два сержанта и корпорал, что пришли от людей Брюнхвальда. Это были люди, поседевшие в войнах, они сказали:
– Хуже воровства у братьев своих только трусость. Наказание должно быть примерным, чтобы впредь все знали.
Даже люди из отряда Бертье и Рене, из которых и был вор, и те не смогли возразить. А Хилли и Вилли только кивали. Не им возражать старикам в таких делах.
Дело закончили быстро. Пришли старшины к офицерам, объявили свое решение. Никто им не возразил. Тут же виновнику дали помолиться, он снял кирасу и шлем. На телеге подняли оглобли вверх, скрестили их и связали в самом верху. Через скрещенные оглобли перекинули веревку с петлей. Виновный, человек средних лет, не ныл и не скулил, был солдатом добрым. Извинился, сказал, что бес попутал его, поблагодарил общество и попрощался без лишних слов. Тут же ему петлю на горло накинули, и два сержанта потянули его на оглоблях. Дело сделано. Тут же сослуживцы за мгновение выкопали не очень глубокую могилу и закопали его. Волков как старший офицер в отсутствие попа прочел короткую молитву. Солдаты перекрестились. Одного человека не стало. Вот и все потери за этот рейд.
Зато добыча была огромна. Бертье сказал, что слишком много в телеги класть нельзя, дороги нет, телеги поломать можно. Кое-что разложили на плечи солдат, захваченных девок, и лошадей тоже отправили пешком с Бертье и Рохой, но даже после этого осталось очень много добычи. И все пришлось снова загружать в баржи и лодки, но и те были сильно перегружены. Тогда решили, что солдаты пойдут по берегу пешим ходом, а лодки и баржи станут тянуть на веревках. Так и пошли.
Солдаты ни привала, ни обеда не просили, ели на ходу, все хотели вернуться домой до ночи, но не смогли. Пришлось встать на ночь.
Снялись на рассвете, и только поздним утром баржи и лодки добрались до нужного места, стали выгружаться как раз напротив своих пристаней у Леденица, прямо на только что сделанный по заказу Ёгана удобный причал.
– Ишь как проворен этот молодой архитектор! – восхитился причалом Рене. – Когда мы отправлялись, тут только сваи бить начинали. Что-нибудь еще тут думаете поставить, кавалер?
– Ёган хочет здесь поставить амбары, говорит, что тогда купчишек появится больше, а значит, и цену сможем просить повыше, – отвечал Волков.
– Сие очень разумно, – соглашался ротмистр. – Конечно, ваш Ёган прав…
Он продолжил рассуждать о здравомыслии управляющего, говорил уже не о набеге и не о добыче, а об обычных делах поместья. И казалось бы, значило это, что вот теперь дело завершено. Набег закончился успешно, можно и успокоиться. Только вот успокаиваться кавалер не собирался. Он знал, что дело только начинается. Поэтому про амбары и пристани говорить совсем не хотел. А Рене, видя, что Волков задумчив и неразговорчив, продолжать не стал.
Солдаты радостно сгружали с барж захваченное добро, сержанты следили за этим и все считали. Рене уже раздобыл бумагу и перо с чернилами, ему соорудили из бочки стол, он стал записывать все посчитанное красивым и ровным почерком.
Роха и Бертье приехали уже с пустыми телегами, они еще вчера добрались до Эшбахта, разгрузились, переночевали и сегодня вернулись. Среди солдат и среди офицеров царило радостное возбуждение в предвкушении дележа добычи. Их можно было понять: добыча получилась богатой. Вместе со всеми радовались Сыч, Максимилиан и Увалень. Только Волков сидел на войлоке, на солнышке, удобно вытянув больную ногу. Он пил вино, варварски отламывал кусочки от большой головки сыра и без всякого восторга смотрел, как суетятся на берегу люди, как они радуются. Он удивлялся. Ладно солдаты, но офицеры-то должны были понимать, что вся эта добыча – начало большой и кровавой возни, в которую они уже погружаются.
Неужели Рене, Бертье и Роха, что так веселы сейчас, не осознают, что кантон их грабеж просто так не оставит? Нет. Горцы не простят этого ни за что. Волков готов был биться об заклад, что они придут с ответным визитом. Вот только он не мог сказать, когда именно.
И это лишь полбеды. Только половина. Вторая половина – это герцог. И трех дней не пройдет, как обо всем станет известно графу, еще день или два, сколько там потребуется гонцу, чтобы до Вильбурга добраться, и герцог будет знать об этом подвиге. И что он сделает?
Пригласит вассала к себе вежливым письмом или сразу пришлет отряд добрых людей? Нет, совсем не весело было Волкову. И совсем не радовала его вся эта большая добыча. Он даже раздражаться начинал, когда видел царящую вокруг радостную суету.
– Сыч! – крикнул он, когда заметил Фрица Ламме, что проходил мимо с двумя солдатами.
– Да, экселенц, – отвечал тот, присаживаясь рядом.
От него уже пахло вином. Еще и полудня нет, а уже успел где-то выпить, не иначе как к бочке кавалера приложился.
– Ты чего радостный такой? – зло спросил у него Волков.
– Так праздник какой, экселенц, добыча какая, все вокруг веселы.
– Всем им, дуракам, положено веселиться, а у тебя вроде как мозги имелись, или ты их уже пропил?
– Да ничего я не пропил, – разводил руками Сыч, – при мне все.
– Были бы при тебе, ты бы понимал, что нужно ответа ждать. Или думаешь, что эта сволочь с гор нам набег спустит? – с раздражением выговаривал ему кавалер.
– Не думаю, экселенц, – сразу стал серьезен Сыч. – А что нужно, вы объясните?
– Нужно мне знать наверняка, где и когда горцы ответить захотят и сколько их будет. Посмотри на людей, присмотрись, поговори с солдатами, найди пару смышленых, чтобы на тот берег пошли. Обещай им жалованье.
– Экселенц, так вы что, запамятовали? У нас же есть там паренек ловкий, – напомнил Сыч. – Он глазастый и хитрый, нипочем не забудет, когда потребуется нас предупредить. Переплывет и скажет, я ему десять талеров посулил.
– Мальчишка-свинопас который?
– Да, экселенц. Про него говорю.
– То мало, нужны другие, чтобы в городах посидели, послушали да посмотрели, сколько людей готовится, какие люди пойдут. Пешие, конные, арбалетов сколько