– Госпожа Ланге, после завтрака съездили бы вы к госпоже Брюнхвальд, выбрали бы у нее сыров.
Бригитт и ответить не успела.
Лицо его жены вытянулось от такого, глазенки она свои вылупила, видно, что злоба ее охватила, и она заговорила быстро:
– Не холопка она вам, холопов в доме хватает, чего госпожу Ланге тревожите просьбами своими глупыми?
А госпожа Ланге положила свою руку на руку его жены и сказала примирительно:
– Элеонора, для меня в том труда нет. С удовольствием съезжу посмотрю сыры.
– Пусть холопы ездят! – не сдавалась Элеонора Августа.
– Холопы в сырах не сильно разбираются, – заметил Волков, доставая и протягивая Бригитт талер. – Выберите у нее сыров самых старых.
– Съезжу, конечно, – сказала та, забирая деньги. – Выберу.
– Не дозволю я! – воскликнула госпожа Эшбахт.
– А вашего дозволения мне и не нужно, я тут хозяин, – насмешливо сообщил Волков. И крикнул: – Увалень, вели запрягать карету госпожи Эшбахт, после завтрака на ней с госпожой Ланге поедете за сыром для меня.
– Да, господин, – откликнулся Гроссшвулле, привычно сидевший на лавке у стены.
Элеонора Августа поджала губы, от негодования ее лицо покрылось пятнами. Но ничего она не сказала.
– Заодно, госпожа Ланге, справьтесь о здравии ротмистра, – продолжал Волков с улыбкой, специально не замечая негодования жены. – Хочу знать, идет ли он на поправку?
– Конечно, господин Эшбахт, – отвечала Бригитт.
– С ней я поеду, – вдруг вмешалась жена его.
Такого Волков не ожидал. Пришлось ему думать быстро, и ничего лучшего не придумал, как это:
– Сидите дома! – Произнес он это едко. – Волнуюсь я, когда не дома вы.
– Нет, я поеду! – воскликнула она.
– Увалень, поедете с госпожой Ланге вдвоем, – твердо повторил Волков.
– Да, господин, – отвечал Увалень.
Госпожа Эшбахт сидела напротив и смотрела на мужа. И по ее лицу покатились слезы. И, кажется, всем стало ее жалко, и госпоже Ланге, и даже Увальню, а вот Волкову ее совсем жалко не было.
Тут как раз Мария и Тереза стали подавать на стол, а Тереза позвала детей своих со двора завтракать. И всем стало не до слез госпожи Эшбахт.
После завтрака новый проситель пожаловал. Тоже купчишка. Пришел просить разрешения поставить в Эшбахте трактир. Предложил десятину с прибылей. Трактир? Трактир – дело хорошее. А что, народа теперь тут много, солдат по окрестностям живет немало, дома ставятся, люди женятся, да и девки гулящие появились после рейда на ярмарку. Купчишки, подрядчики, строители из города, всех стало много. Кому-то кров надобен, кому-то стол, а кому и выпивка с девицами. В общем, трактир – дело хорошее. Только вот не мог понять кавалер, отчего купчишка не боится, что его трактир спалят горцы, когда наведаются сюда с ответным визитом. Неужто он думает, что кавалер такого не допустит? Ладно, бог с ними, с горцами. Придут они или нет, еще не ясно.
– Ставь, за полторы десятины с прибыли, – ответил Волков купцу. – Место с управляющим согласуй. Только не думай, что дурачить меня сможешь, я как-то имел дело с одним трактирщиком и знаю, сколько трактир приносить может.
Не успел купчишка уйти, как новый человек к нему. Век бы человека этого не видеть. Гонец от графа. Письмо привез. Волков даже открывать его не хотел. Распечатал и скривился. Как знал. Граф немедля требовал кавалера к себе. И судя по тону письма, не очень он был ласков. Туда-обратно – день пути в седле. Нога к вечеру будет болеть, а делать нечего. Одна радость: может, Брунхильду удастся повидать.
– Максимилиан, седлайте коней, – невесело велел он.
У графа аж ручки тряслись, когда он говорил с Волковым, – так волновался. А еще хуже то, что старый граф и молодого позвал.
Правда, Теодор Иоганн, девятый граф фон Мален, поначалу больше молчал.
– Друг мой, говорили мне вы, что деяние ваше являлось ответом на грубость, что горцев вы карали за бесчестье.
– Так и было, граф, так и было, – отвечал Волков.
– Отчего же вы грабили других людей? – воскликнул граф. – Вы грабили еще и подданных нашего герцога, например купцов из Хоккенхайма! Из Вильбурга! Из Брокенау! Вам все равно кого грабить! Вы разбойник! Вы просто раубриттер!
Кавалер поморщился:
– Господин граф, да как же мне их разбирать было? Солдаты, люди не шибко грамотные, хватали что придется.
– И нахватали немало, немало! – горячился фон Мален. – Мне пишет голова городского совета Милликона, что вы награбили на тридцать тысяч талеров.
Волков опять поморщился, как от кислого:
– Врет вдесятеро. Я бы и увезти столько не смог бы. Тридцать тысяч! – Он засмеялся. – Надо же, какие лжецы! Взяли только деньги у менял, да меха, да немного хороших тканей. Мед, вино, масло, пару лошадей. Ну, шубы еще забирали. Откуда там тридцать тысяч?!
– Вот именно! Вот именно! – воскликнул граф в негодовании. – Отнимали шубы у достойных людей кантона! Многих били беспощадно. Одного ранили!
– Били тех, кто в избиении моего ротмистра участвовал, а также тех, кто в жадности упорствовал. А ранили одного, так тот на человека моего с железом кинулся. И получил по заслугам.
– А бабы! – продолжал граф. Он даже усидеть не смог, вскочил и подбежал к Волкову, которому стула не предложили сразу. – Вы же забрали два десятка баб!
– Господин граф, да как же мужчинам без баб? Невозможно это, – отвечал тот. – Вы ж сами понимаете.
– Понимаю, понимаю, – с жаром говорил фон Мален. – Но брали бы баб там. Зачем же вы их с собой забрали? Теперь семьи этих баб ярятся, возмездия требуют. Хотят покарать вас, на войско деньги готовы давать.
– Чего ж они ярятся, дураки, – усмехался кавалер. – Замужних баб солдаты не брали, а их девок мои люди уже замуж берут.
– Верните их, верните немедля! – требовал граф, даже кулак сжимал.
– Обязательно верну, – пообещал Волков, зная, что никого не вернет, – верну всех, что не повенчаны.
– И деньги верните, – настаивал граф. – Меха, шубы верните. А я напишу купцам и в консулат кантона напишу, что вы раскаиваетесь и готовы все вернуть.
– Хорошо, – опять соглашался кавалер, – все, что солдаты не поделили, верну.
– Так заберите у солдат то, что они уже поделили.
– Так то по купцам и девкам уже разошлось, этого не собрать, господин граф. Что к солдатам попало, то сгинуло.
– Хорошо, соберите и верните все, что сможете, особенно баб! – Граф фон Мален вдруг остановился. – Что-то в затылке у меня заломило, опять шум в ушах. Ни к чему мне все эти волнения.
– Присядьте, отец! – Молодой граф встал, взял отца под руку и провел его к стулу. И заговорил, обращаясь к Волкову: – Досаду большую вы, брат мой, – он сказал «брат», и кавалер это отметил, – доставили и нам, и герцогу. Понимаем мы, что вы человек войны и привыкли делать так, как диктует честь, но теперь вы господин, о людях ваших, что проживают в Эшбахте, думать должны. Горцев злить – все равно что собак свирепых дразнить. А еще и о сеньоре своем помнить обязаны. И о семье своей.
Все бы ничего, да говорил он это с привычным для себя высокомерием, такого высокомерия в его отце и близко не было.
Теодор Иоганн, девятый граф фон Мален, выговаривал это Волкову словно мальчишке, словно подчиненному. А подчиненным кавалер ему не был. Он являлся вассалом самого курфюрста, а не графов Мален. Да и по возрасту этот молодой граф Волкову и в сыновья мог годиться. Сколько ему? На вид двадцать – двадцать четыре. Он был младше своей сестры Элеоноры Августы. Но с ним, с Волковым, молодой граф говорил свысока, и даже то, что он обращался к кавалеру словом «брат», от его спесивого высокомерия совсем не спасало.
– Ступайте, брат мой, – все с той же спесью закончил молодой граф. Так сказал, словно слугу отправил прочь.
– Прощайте, граф. – Волков поклонился старому графу.
– Вы рано прощаетесь, – остановил кавалера граф молодой. – Вам отведены ваши покои. Оставайтесь.
– Извините, граф, но у меня есть дела.
– Вы уже наделали дел, – заявил Теодор Иоганн, – довольно с вас. Отцу требуется отдых, а вы к ужину будьте, может, отец разговор захочет продолжить.
Как Волков ни злился от такого выговора, но злиться ему приходилось про себя. Он только поклонился и вышел из залы. Да еще Максимилиану сказал с раздражением:
– Коней все еще не расседлали?
– Нет, кавалер. Думал, сразу домой поедем.
– Так расседлайте. Остаемся здесь ночевать.
Он пошел в покои, в которых всегда останавливался. Стянул с себя сапоги. Отвязал меч. Завалился на кровать, не раздеваясь и не укрываясь. Лежал, думал о разговоре с фон Маленами. Злился на молодого графа и думал, что со старым графом, даст Бог ему здоровья, дела иметь сподручнее. И, кажется, задремал даже.
Он проснулся от настойчивого, но негромкого стука в дверь. Странно то было. Время ужина еще не наступило. Кавалер встал, меч по привычке взял и, не обуваясь, прошел к двери и отпер засов.
Сбылось то, о чем мечтал он, когда ехал сюда, и о чем позабыл, когда с графом поговорил. Пред ним стояла она. Сразу вошла, заперла дверь и кинулась ему на шею. Сильная, горячая, запах от нее дурманящий. В губы его целует сразу. Брунхильда! Графиня! Отстранилась от него наконец, смотрит, улыбается – а сама такая красивая, что взгляда не отвести.
– Что же вы меня бросили? – говорит она с укором. – Забыли меня уже с молодой женой? – И по щеке его гладит.
– Да разве тебя забудешь? – отвечает он совсем невесело. Она стала смеяться. – Что смешного? – спрашивает кавалер и хмурится.
– Вижу, что грустите по мне, по голосу вашему слышу, – говорит графиня и идет от двери к кровати. – Вот и радостно мне.
Она подошла и повалилась на его кровать, как раньше это делала. А он так и остался стоять и глядеть на нее.
– Что смотрите? – спросила Брунхильда и согнула ногу в колене. Юбки задрались так, что подвязку под коленом видно стало.
Вид красивой ее ноги в черном шелковом чулке порадовал бы Волкова раньше, но теперь… Теперь она дама замужняя. Ему видеть ее ноги не пристало. Но, видно, ее это замужество волновало мало.