Ничего не надумав, Волков небрежно кинул на стол письмо герцога и взял второй конверт. Сломал сургуч, развернул послание.
А там всего два слова: «Не торопитесь». И все. Ни подписи, ни числа. Прочитав написанное раза три и повертев бумагу, он поднял глаза на гонца:
– Кто дал тебе это письмо?
Мужчину этот вопрос, кажется, удивил, и он ответил:
– Оба письма мне дал канцлер его высочества.
Канцлер! Ну конечно. Видно, не зря Волков отправил канцлеру фон Фезенклевер серебро и хорошие меха.
Кавалер подумал немного и решил последовать совету. Канцлер как никто другой знал, что нужно делать, когда получаешь подобные письма от курфюрста.
– Я напишу герцогу ответ сейчас же, – обратился кавалер к посланцу и велел: – Монах, бумагу мне, чернила, сургуч, свечу.
Брат Ипполит, что как раз посадил Терезиных детей за другой конец стола для учения грамоте, сразу принес требуемое.
И Волков написал герцогу:
«Рад, Ваше Высочество, что вы не забываете про своего вассала. Кланяюсь вам как благодетелю и молюсь за вас ежедневно, как за отца своего. Премного рад, что зовете вы меня ко двору, потому что видеть вас для меня удовольствие превысшее. Но недуг тяжкий, что истязает плоть мою, не дает мне тут же сесть в седло и отправиться к вам. Лекарь говорит, что хворь отступит через неделю или две. И я тут же буду к вам, как вы и велите. Нижайше прошу простить вассала вашего за его нерасторопность.
Иероним Фолькоф, рыцарь Божий,
защитник веры и опора Церкви, коего многие прозывают Инквизитором,
Божьей и вашей милостью господин Эшбахта».
Он запечатал письмо и отдал его гонцу. Неплохо бы, конечно, чтобы гонец ехал медленно, Волкову сейчас каждый день дорог. Он достал из кошеля талер и кинул его вслед за бумагой:
– Переночуй тут. И в Малене задержись на денек.
Тот поймал монету, поглядел на нее и сказал:
– Могу и на два дня, если пожелаете. Скажу, что конь захромал.
– Да, скажи, что захромал, – задумчиво произнес Волков.
И тут же забыл о посыльном. Ему было о чем задумываться. Конечно, к герцогу ехать нельзя. Говорят, что норов у него крут. Что ждет ослушника? Острог. А в острог ой как не хочется. Но и пренебрегать просьбами сеньора дело рискованное. Уж точно курфюрсту это не понравится. Волков очень надеялся, что канцлер знает, что советует. Ну а как иначе, как уехать, если ждешь со дня на день таких гостей, как горцы. Герцог и горцы. Это был как раз тот случай, когда вспоминают молот и наковальню.
Кто-то подошел сзади и погладил кавалера по волосам. Он даже вздрогнул от неожиданности. Так только Брунхильда делала, когда в хорошем настроении была. Жена? Сомнительно, с чего бы ей сейчас ластиться? Он обернулся. Нет, конечно, это не Брунхильда. За спиной стояла Тереза, сестра.
– Очень вы печальны, брат мой, – произнесла она. – Веселым вас совсем не вижу. Хмуры все время, тревожны.
– Не до веселья сейчас, – отвечал он. Глядел на нее и понимал, что не может вспомнить ее маленькой, той, какая она была, когда отец еще не умер. – Вы помните имя мое? Настоящее имя мое.
– Конечно. – Сестра улыбнулась. – Ярославом вас батюшка назвал.
– Да, Ярославом, – кивнул Волков. – А отца помните?
– Нет, совсем не помню. Только то, что бородат был и велик, – отвечала Тереза. – А вы помните его, матушку, сестру нашу?
– Помню, – соврал Волков. – Конечно, помню.
Никого он не помнил, давно все было, сто лет назад, даже обрывков уже в памяти не осталось. Только мутные образы.
Он смотрел на сестру и вдруг понял, что она похорошела заметно. Когда приехала, то кожа да кости была, руки страшные от тяжкой работы, пальцы узловатые, грубые. Теперь потолстела. Синева из-под глаз исчезла. Румяна даже, не стара. Зубы-то все передние целы. Да, положительно она красива.
– На платье-то швы расходятся, – с улыбкой заметил он.
– Ой, не говорите! Салом обросла, никогда такой не была, – засмеялась сестра. – И дети тоже едва в платья влезают. Растолстели на ваших харчах.
Он сделался серьезным:
– Дам вам пятьсот талеров, поедете в Мален.
– Платье детям купить? – удивилась такой сумме сестра.
– Нет. Найдете банкиров Мецони и Блехера. Положите по двести пятьдесят монет каждому на свое имя. Соберите все свои вещи и держите их собранными, чтобы по первому слову моему вы могли отсюда уехать.
– Уехать? Куда? Что-то должно произойти? – начала спрашивать сестра, явно взволнованная словами кавалера.
– Нет, ничего, – отвечал он, садясь за стол и закрывая лицо руками. – Это я на всякий случай говорю. Ступайте, сестра.
На всякий случай. Да, ей нужно будет обязательно дать денег. Вдруг с ним что-то произойдет. Может, ему придется бежать, а может, его ждет тюрьма. А еще он может… и погибнуть!
Волков поднял глаза, посмотрел на детей, что сидели в конце стола и без всякого желания заглядывали в книгу и за монахом тихонько повторяли буквы, складывая из них слова древнего языка.
Да, дети заметно потолстели, теперь они вовсе не походили на тех несчастных, худых и замордованных беспросветной жизнью волчат, которых сюда привезли не старой телеге.
Мальчик стал шире в плечах. Он старательно водил в книге пальцем, что-то шептал про себя.
– Монах! – позвал кавалер. Брат Ипполит тут же вылез из-за стола, приблизился. – Как учится племянник?
– В счете и цифрах на удивление, – похвалил мальчика монах.
– А в письме? Язык пращуров учит?
– Он старателен, – нейтрально отвечал брат Ипполит. – Старателен, но быстро устает.
– Бруно, – позвал Волков, – подойдите.
Мальчик поспешил к нему, поклонился. Волосы его были темны, совсем не как у сестер. Вид он имел ребенка тихого.
– Кем себя полагаете? – спросил кавалер.
Мальчик с заметным страхом покосился на учителя, монах же улыбался ребенку:
– Отвечайте господину.
– Полагаю посвятить себя ремеслу воинскому. – Мальчик обернулся, и Волков понял, что смотрит он на Максимилиана.
Максимилиан за последнее время заметно вытянулся, возмужал, в плечах стал шире. Сейчас он стоял у двери, в уже маленьком ему по размеру бело-голубом колете, руки в боки, при мече. Красив, конечно, взглядом дерзок, со служанкой Марией говорит о чем-то с повелительной улыбкой. Юный воин, да и только.
– Для меня вы, господин, пример во всем, – продолжал Бруно.
Но Волкова эта детская лесть не трогала.
– Забудьте, – велел он. – Учитель ваш сказывал, что в счете и цифрах вы хороши, так это сделайте своим ремеслом. Купцы и банкиры на войны не ездят, в сражениях не гибнут, ран не получают, а богаче королей и императоров бывают.
– Но я… – начал было мальчик.
Но кавалер прервал его:
– Ступайте, учите язык пращуров получше. И ты, монах, ступай.
Тут Волков закрыл глаза и подумал о том, что надо бы к нотариусу поехать и записать мальчишку наследником поместья. Кто знает, как все дальше сложится. Может пойти все так, что и вправду придется ему учить ремесло воинское.
Он не успел все это обдумать, как со двора пришел Увалень и сказал, что приехали господа, просят принять.
– Господа? Что еще за господа? – удивлялся кавалер.
– Не сказали, кто они, но по одежке видно, что из города, – пожал плечами Увалень.
– Ну, проси.
Да, они приехали из города. Вернее, город к нему сам приехал. Меха, золото, парча, камни в перстнях. Волков имен их не помнил, но лиц не забыл. Это были городские нобили, одни из тех, кто занимал ему золото. Зачем приехали? А зачем же еще: сели, посидели, поговорили про урожай для вида и стали просить свои деньги обратно. Кавалер велел принести господам вина. Но не до вина им было. Стали они говорить, что деньги они давали не для того, чтобы он войны затевал. Если бы знали они, что кавалер соседей задирать начнет и курфюрста злить, так нипочем бы не дали. А Волков отвечал, что ничего страшного не произошло, что о деньгах волноваться нечего.
Решил он ничего не отдавать. Все-таки подумывал он о том, что придется отсюда бежать. А бежать лучше было с деньгами. Господа же все сидели и сидели, все просили вернуть золото, все спрашивали, куда он его дел. Волков отвечал, что отдал его архитектору, что замок собирается строить. Что в такой лачуге, он обвел рукой свое жилище, жена его, дочь графа, жить не желает. А на мысе, который огибает река Марта с двух сторон, как раз хорошее место для замка.
Приезжие купцы и банкиры спрашивали его, кто тот архитектор, да давал ли он расписку, что взял деньги, где та расписка и можно ли ее посмотреть. А кавалер в ответ: мол, расписки он не брал, и лучше им посмотреть, какие он построил амбары у реки и как они полны сейчас. И что лучше дорогим гостям подумать про то, чтобы построить от города до его амбаров дорогу, так как неплохо бы возить товары к реке. Вон как купцы из Фринланда по реке плавают, чуть не через день баржа вниз отправляется, до самого Хоккенхайма. Чем же хуже товары из Малена, чем товары из Эвельрата. Купцы и банкиры заметно раздражались, но Волков отдать деньги все равно отказывался. Нет уж, ему эти деньги очень кстати могут быть.
Меж тем настало обеденное время, жена злая уже наверх себе обед потребовала. А нобили все сидели и рядились с ним. Наседали, а он говорил, что злятся они зря, так как договор никто не нарушает. В общем, пока не сказал Волков им, что время уже за полдень пошло давно и что засветло они в город могут не поспеть, незваные гости не уезжали. А когда уехали, так он вздохнул с облегчением, потребовал у слуг обед, а у брата Ипполита отвар от головной боли.
Бригитт Ланге носила браслет напоказ, больше золотых украшений у нее не имелось, у нее вообще было их немного. А еще, когда никто не видел, она выразительно смотрела на кавалера, как бы говоря ему: у меня есть что сказать.
Обычно это были всякие мелочи про Элеонору, о которых Бригитт с радостью тайком стала ему рассказывать. Мелочи. Такие мелочи не могли убедить его, что она и вправду стала ему другом. Девица ведь могла и хитрить, делать вид, будто следит за его женой, а сама находиться с ней в сговоре. Она запросто рассказала, сколько лет Элеонора была влюблена в Шауберга. Что тот просил ее руки у графа, и старый граф колебался, а молодой граф, хоть и было ему тогда совсем немного лет, так воспротивился, полагая, что найдет сестре лучшую партию.