– Извольте исполнять свой долг перед Богом и своею семьей. Большего я от вас не прошу. – И чуть не силой увел ее в спальню.
А она рыдала при этом, словно на эшафот шла. И все это было на глазах у прочих: у Бригитт, у Терезы, у Увальня и у прислуги. Даже племянницы на все это смотрели, раскрыв рты от удивления.
Но Волков был неумолим. Пусть хоть лицо у Элеоноры от слез треснет. Ему требовался наследник, в происхождении которого он был бы уверен, поэтому и волок госпожу Эшбахт вверх по лестнице в спальню, невзирая на вой и слезы.
Самому-то было не в удовольствие ложиться с ней и брать эту опухшую и проклинающую его бабищу. Это так же приятно, как на обед глину есть. Помимо глупости своей и неласковости так еще и красавицей она не была.
То и дело ловил Волков себя на мысли, что не желает ее лицо видеть, слышать ее завываний не желает. Хотелось пятерней ей рот ее, от злобы лающий, заткнуть. Отвернуть от себя опухшие глаза, что ненависти полны. Но никуда он деться не мог. Любое чадо, что родит Элеонора от кого угодно, будет претендовать на поместье, попробуй потом докажи, что рождено оно во грехе и распутстве. Ничего не докажешь, когда фамилия Мален вмешается. А вот его чадо, что родит ему другая женщина, так сразу будет объявлено ублюдком. И потом ему, папаше, придется еще просить сеньора, чтобы тот облагодетельствовал его чадо и признал наследником.
После исполнения непростой этой обязанности спустился Волков на первый этаж и звал Максимилиана с Увальнем одеваться. Сразу весь доспех решил не надевать: до утра в седле в полном доспехе утомишься непременно. Кольчугу надел, да и ту без стеганки, прямо на рубаху. Поножи, наголенники, горжет. Все, решил ехать так. Остальное перед делом. Пока оруженосцы его одевали, кавалер был задумчив и мрачен. Не так в его представлении должны были выглядеть проводы рыцаря на дело. Не должна жена с распухшим от слез лицом валяться в перинах, когда муж уезжает на войну.
– Все собрали? – спросил он, потягиваясь и разминаясь, чтобы доспех лучше сел.
– Шатер и ящик с оружием уже погружены, вино ваше тоже, – говорил Максимилиан, протягивая господину берет.
– Ну так поехали! – Он оглянулся.
Бригитт, Тереза и племянницы, даже Мария с одной из дворовых девок – все ему кланялись. Сестра хотела еще что-то сказать, но он остановил ее жестом: не надо слов перед дорогой.
А сам сказал:
– Благословенны будьте и молитесь за нас.
Только самая маленькая из женщин, пользуясь его вечным к ней расположением, подошла и, поймав кавалера за руку, спросила:
– Дядя, все говорят, что вы на войну едете?
Он ей улыбнулся и, потрепав ее по волосам, ответил:
– Горцы думают на наш берег вылезти. Поеду прогоню их за речку обратно.
– Прогоните их и вернетесь?
– Если вы будете за меня молиться. – Он опять улыбнулся, потрепал ее по волосам и тяжелым шагом направился к двери.
Максимилиан и Увалень, тоже уже одетые в доспехи, следовали за ним.
Если бы Волков обернулся, то увидел, что и сестра Тереза крестит его вслед и плачет. И у госпожи Ланге слезы в глазах. Даже у служанок глаза на мокром месте. И немудрено: господин Эшбахта уходил на войну, и никто из женщин не знал, что будет с ними, если он не вернется.
Но Волков уже не думал о женщинах. Теперь он даже о жене и наследниках не думал. Максимилиан подвел ему коня, придержал стремя, помогая сесть в седло.
– Ёган! – позвал Волков, усевшись.
– Да, господин! – отозвался управляющий, подходя ближе.
– Ты помнишь, что делать, если я не вернусь?
– У меня две подводы и два мерина, забрать деньги и всех ваших женщин, собрать мужиков и скот и всех вести в Мален. В Малене не задерживаться и оттуда с вашей женой и сестрой ехать в Ланн.
– Молодец, ты всегда был хорошим слугой, я рад, что встретил тебя.
Кавалер протянул Ёгану руку. А тот, бестолочь, поначалу даже не понял, что происходит, и смотрел на протянутую руку как баран на новые ворота. Только когда Волков засмеялся, схватил ее и стал жать.
– Господин… – вздохнул Ёган.
Но кавалер его уже не слышал, он поехал со двора. Максимилиан со штандартом и Увалень последовали за ним. А за ними телега с вином, едой, шатром, доспехом и оружием господина. А уже за ней пошли шестнадцать солдат из людей Брюнхвальда.
Господин ехал на войну.
На выходе из деревни их ждали два монаха, брат Ипполит с большой торбой и брат Семион.
– А ты куда собрался? – удивился кавалер, увидев брата Семиона.
С Ипполитом все ясно, Волков брал его как лекаря. А второй куда?
– Как же вы без меня? Говорят, вы на войну собрались, думаю, что со мной вам будет спокойнее, – отвечал монах, идя рядом с кавалером и держась за его стремя.
– Думаешь?
– Ну, в Ференбурге я же вам пригодился и тут пригожусь, – отвечал умный монах. Он всегда знал, как правильно ответить.
Волков вспомнил тяжелое и неприятное дело в том чумном городе. Да, там брат Семион лишним не был, делал все, что в силах его. Честно говоря, кавалер надеялся, что монах останется в Эшбахте в помощь Ёгану, мало ли что тут случиться может. Но раз уж он сам просится…
– Хорошо, – ответил кавалер, – пойдем.
– Хотел узнать у вас, господин, – тут же заговорил монах.
– Что?
– Слышал я, что солдаты и офицеры получили изрядное серебро после дела на ярмарке.
Волков смотрел на него, еще не понимая, куда клонит поп:
– Что?
– Раз уж я иду с вами, – ничуть не смущаясь его взгляда, продолжал брат Семион, – можно ли мне будет в случае успеха получить какую-нибудь долю? Можно ли мне офицерскую долю, раз я с вами иду?
– Чего? – Кавалер так глянул на него, что монах все сразу понял.
– И даже сержантская мне не положена? – почти что жалобно спрашивал брат Семион, все еще не выпуская стремени господина.
Волков даже не ответил ему. Он смотрел, как брат Ипполит тащит на себе свою большую торбу с лекарскими принадлежностями, и думал о том, что этому-то как раз и надо дать сержантскую долю. Уж он-то точно ее заслуживает.
– Эй, монах, – крикнул кавалер брату Ипполиту, – какого черта ты надрываешься? Бросай ношу в мою телегу.
– Спасибо, господин! – обрадовался молодой монах.
Он почти не волновался: предупредить горцев вряд ли какой лазутчик уже успеет. По земле шпиону пришлось бы через лагерь ехать, а если по реке плыть, садиться у амбаров, на то больше дня пути выходило. А это значит, что если горцы на сегодня высадку надумали, то никто их о приближении противника предупредить уже не успеет. Только бы сегодня в ночь они дело начали, только бы сегодня! О том кавалер Бога и молил, больше ни о чем.
До большого оврага дошли быстро, там и был лагерь. Рене и Роха ждали Волкова, а еще все ждали вестей от Бертье.
Солдат накормили, дали с собой еще хлеба. Телеги из лагеря было решено не брать, чтобы идти налегке. Налегке: по холмам, по оврагам, по зарослям кустарника, с пиками и алебардами и в броне. Ничего, солдатам не привыкать. Вот только шагать придется долго по такой местности. Волков поговорил с Рене. Решили гонца от Бертье не ждать: времени не оставалось. И, пока еще солнце высоко было, стали из лагеря выходить.
Двинулись немного на юг, еще даже сумерки не стали сгущаться, как приехал гонец от Бертье.
Роха, Рене и кавалер стали спрашивать его:
– Ну, где высаживаться будут?
– Все лодки пригнали от Милликона вверх по течению, они сейчас напротив леса.
– Много лодок? – поинтересовался Волков.
– Много, восемь маленьких и четыре большие. Ротмистр говорит, что в большие по пятнадцать человек влезает при броне и оружии. Еще и баржа есть, ротмистр сказал, что всего одна. Значит, лошадей будет не много.
– А точно, что у леса они высадятся? Может, просто туда лодки перегнали. Вдруг еще куда после погонят, – сомневался Роха.
– О том я не знаю, но сам видел, что на том берегу, напротив леса, ночью лагерь стоял. Там костры были, кони ржали.
– Господь всемогущий, пусть все так и будет, – сказал Рене и перекрестился.
Мысленно Волков к нему присоединился, а вслух крикнул:
– Монахи, святые люди, молите Господа, чтобы враг сегодня у леса решил высаживаться! Может, Господь вас услышит. Брат Семион, начинай богослужение.
Брату Семиону повторять нужды не было.
– Дети мои! – закричал он и пошел вдоль стоящих в ряд солдат. – Господу помолимся!
Солдаты стали стягивать с голов подшлемники и шлемы.
– Только не затягивай! – кричал ему вслед Волков, слезая с коня и, как и все остальные, снимая берет. – Нам уже выходить нужно.
После молитвы повернули на юго-восток, к лесу. Шли поначалу быстро, но солдаты сразу устали, дороги не было вовсе. Зачастую приходилось продираться сквозь кустарник или терять время, перебираясь через какой-нибудь овражек с ручьем. А как стемнело, так пошли еще медленнее, слава богу, идти уже было недалеко. Вскоре их встретил Бертье. Колонна остановилась. Солдаты сели отдыхать на землю. Офицерам отдыхать было некогда.
– Вы знали, что мы здесь выйдем? – удивлялся кавалер.
– Вы так шумели и грохотали, что вас и на том берегу, боюсь, слышно было, вот я и поехал вам навстречу.
– Ну что, противник на месте? – Этот вопрос волновал Волкова больше всего.
– На месте, на месте, – успокаивал его Гаэтан Бертье.
– Я хочу сам убедиться.
– Тогда нам лучше спешиться. До реки всего миля отсюда.
Да, это было верное решение: конь может испугаться в темноте, заржать или даже захрапеть. Ночью на реке эти звуки хорошо и далеко слышны.
Непросто хромому и в доспехе ходить по песку и по прибрежным кустам. Да еще так, чтобы звуков лишних не издавать. Даже мечом о поножи звякнуть нельзя. Да все это почти в темноте, луна показалась едва. Но Волков все равно сам хотел убедиться, что враг на той стороне и готовится. А Рохе было еще тяжелее на его деревянной-то ноге. Ничего, пошел со всеми.