Через пару секунд колокольчик «прошествовал» мимо, и звук начал удаляться. Скоро он затих, но вот непонятная возня не смолкала.
Устав вслушиваться в непонятные «голоса» дома, я на цыпочках подошел к двери и выглянул наружу. Там было пусто, однако звуки, скорее всего, шли из кабинета.
Через минуту оттуда уже раздавались голоса, и много голосов.
— Они там что собрание устроили?.. — потер я подбородок. — А ну-ка, дорогая, проберись осторожно в кабинет и посмотри, что там за сыр-бор. Вдруг какая-то опасность.
— Есть! — козырнула Метта, и Шпилька юркнула в коридор.
Я же, закрыв поплотнее дверь, плюхнулся обратно в кровать. Метта с планшетом на коленях уже настраивала трансляцию.
На экранчике мы увидели изображение из глаз Шпильки.
Стоило Илье Тимофеевичу скрыться за порогом спальни, как по усадьбе прошелся тревожный вздох. Все зашуршало и зашумело, а затем затихло.
Но ненадолго. Вдруг за пределами кабинета по коридорам прокатился звон колокольчика.
— Что происходит? — испугалась Рух и вылезла из кристалла. Вроде бы ее познакомили со всеми и уже собрались укладываться…
Колокольчик надрывался — все ближе и ближе. Затем открылась дверь, и в кабинет вошла Мио:
— Общий сбор! — сказала она, отбрасывая колокольчик в сторону. — Голосовать будем!
Не успела Рух оглянуться, как уже очутилась на диване с чашкой чая в руке.
В камине ярко полыхнул огонь, а вокруг ярко горящего кристалла завозились тени — их тут были десятки, и где-то десять были более-менее оформлены в человеческие силуэты.
Самыми четкими были четверо: сосредоточенная дворецкая Мио, боевитая горничная Ги, вечно хмурая охранница Сен и веселая паучиха-ремонтница Вен.
Последняя, кстати, расположилась рядом с Рух, так что пауков по дивану ползало в великом множестве.
— Мама… — пискнула Рух, когда у нее перед носом на паутинке спустился один из шестилапых букашек.
— Не обращай на них внимание, родная, — махнула полупрозрачной рукой Вен и широко зевнула. — А лучше расслабься и получай удовольствие… Давайте уже быстрее, а то спать охота!
Как шепнули Рух, здесь собрались все тени-хранители онегинского кристалла. Ну или почти. Некоторые наотрез отказались выходить из своих комнат или вовсе не показывались из глубин кристалла.
— Тем же хуже для них, — сказала Вен и снова зевнула. — Все решим демократическим способом!
— Илья Тимофеевич же официальный родственник Онегина, да и он полностью подходит по вашим критериям, — заметила Рух. — Так зачем?..
— Ну мы же личности, ведь так?
— Так.
— Значит, сначала обсуждение, а потом голосование! Подлей себе чайку, дорогуша, это надолго.
На повестке дня стояли несколько вопросов: личность нового хозяина, перспектива жизни с ним, а также вероятность смерти старого. Демократический процесс начался с места в карьер и продолжился горячим спором. Из конца в конец гостиной гулял гомон оживленной дискуссии:
— А я говорю он не похож на Онегина! Говорит и двигается не так!
— И что? Яблочко от яблони далеко падает! Говорит он складно и пахнет от него приятно — и это самое главное!
— Ага-ага, вот как сюда снова пожалуют Горбатовы, сама им об этом расскажешь!
— Вы видели, какой кот за ним ходит! Видели у него геометрики вместо глаз?
Через десять минут в середину помещения вышла Мио и, осмотрев всех присутствующих решительным взглядом, хлопнула в ладоши.
Спор мигом затих.
— Итак! Голосуем! Кто за то, что Александр Владимирович жив?
Тут же под потолок взлетел лес рук. Рух оглянулась: не голосовали только Ги да Вен. Но вторая просто клевала носом.
— Окей… — протянула Мио, считая голоса. — Хорошо. Кто против того, что он жив?
Присутствующие тут же опустили руки и поглядели друг на друга. Повисло неловкое молчание.
— Ну же не стесняйтесь, девочки, — сказала Мио. — Здесь все свои!
Вдруг в воздух поднялась одна рука.
— Ты чего охренела, Ги⁈ — охнули со всех сторон. — Так про хозяина!
— Я реалистка, и вам советую быть такой же, — пожала плечами горничная. — Александра Владимировича нет слишком долго. Тут одно из двух — либо он действительно мертв, либо бросил нас!
Зал охнул:
— Предательница! Вон! Вон! Вон!
— Это я-то предательница⁈ — зашипела Ги. — Глупые! Тут логика простая: либо-либо. Я голосую за то, что Онегин умер в неравной схватке с ужасами Амерзонии, а вы мне — предательница! Лучше скажите, кто посмел воздержаться?
— А Илья Тимофеевич мне понравился… — вдруг раздался одинокий голос, и тени зашевелились в поисках еще одной «предательницы». — Он, когда отходил в туалет, вымыл руки… А еще извинился, когда чихнул…
Обсуждение плюсов и минусов Марлинского, а также возможности гибели такого мощного мага и замечательного человека как Онегин заполыхало с новой силой.
Через пятнадцать минут яростных баталий Мио снова объявила голосование:
— Кто за то, что Онегин жив?
Рук поднялось примерно половина.
— Кто за то, что мертв?
Руки поднялись не сразу, но на этот раз их было где-то штук пять. Даже Рух робко подняла свою кисть.
— Ты не голосуешь! — зашипели на нее, но Рух только выше вскинула руку.
Остальные засомневались и решили воздержаться. Затем девушки поспорили еще немного и снова проголосовали.
Потом еще немного… и еще немного. И снова проголосовали.
На этот раз в вопросе о возможности смерти Онегина голоса распределились пятьдесят на пятьдесят. Вдруг в тишине раздался заливистый храп.
— Кто-нибудь разбудите ее! — покачала головой Мио, и Рух растолкала Вен.
— А⁈ Что? — очухалась паучиха и, потирая полупрозрачные глаза, огляделась. — Вы уже разрешили ваш дурацкий спор, или уже можно идти спать?
— Почти, — сказала Ги, — Завтра тяжелый день и нам еще уборка предстоит, пока ХОЗЯИНА, — и она широко улыбнулась, — не будет…
— Твой голос решающий, Вен, — кивнула Мио. — Мертв Онегин, или жив?
— А? Ну… умер, конечно. Сколько лет-то прошло?
В зале ахнули. Что-то разбилось.
— Значит, большинство за «умер», — хмыкнула Мио. — Хорошо… Теперь второй вопрос. Признавать, или нет, новым хозяином Илью Марлинского. Голосуем! Нет, Вен не вздумай спать!
— Думаю, они так до утра проспорят, — вздохнула Метта и широко зевнула. — Давайте уж спать. Явно дело идет к тому, чтобы вас признали хозяином Таврино. Вон Рух как старается переубедить самых упорных.
— Согласен. Рух молодец. Отзывай Шпильку, и на боковую.
— Снова тренироваться! — захлопала в ладоши Метта, но потом наморщила лобик. — Или?..
— Давай сегодня просто поспим. Я думаю, мы заслужили.
— Оки! — кивнула Метта и прижалась ко мне. Снова стало тепло.
Через пару минут приоткрылась дверь, и порог переступила Шпилька. Устроившись у меня в ногах, она свернулась калачиком.
Я почти сразу провалился в сон, однако скоро моей ушей коснулись приглушенные голоса:
— Нет, он все же не похож на Онегина… Нос не тот, линия рта другая…
— Зато не храпит! Вы только послушайте. Не то что ты, Вен!
— А я то чего⁈
— Девочки вы чего тут забыли⁈ А ну кыш! Дайте хозяину поспать!
Машинист Василий Иванович Шемякин прослужил на «Урагане» с самого детства. Это ремесло ему передал еще отец, а ему его отец, а тому чуд-хранитель поезда. Правда, было это совсем на другом составе и в другие времена, да и враки, наверное, но не суть…
И за все эти годы ни Шемякин, ни механик Михалыч, ни помощник машиниста Ипполит — короче, никто из собравшихся в комнате отдыха персонала не встречал настолько вздорное и гадкое начальство как Степан Варфоломеевич Бездомный.
Служащие «Урагана» быстро придумали ему прозвище. Все чаще и чаще его называли просто Щипач.
И согласны с этим были не только они.
На столике вот уже второй час лежала коллективная жалоба, написанная бывшими пассажирами поезда, которых возглавляла некая Тамара Коршунова.
И была бы эта жалоба от простолюдинов ничтожным клочком бумажки, если бы среди подписантов не встретились фамилии пары аристократов: некой Александры Айвазовской и Камиллы Берггольц. Помимо жалоб на ужасные условия перевозки, в тексте сообщалось, что одна копия бумаги уже передана в жандармерию Шардинска, а другая послана в дирекцию ИЖД. Утром грозились прийти с проверкой.
Как же рассказать об этом Щипачу и не попасть под горячую руку? Служащие поезда думали уже час кряду. Вылетать с работы, будучи на другом континенте, не хотелось ни одному.
— Эх, а при прежнем начальстве «Ураган» был «Ураганом», — произнес Михалыч, подливая себе наливки. — Пусть комфортабельным, но все же антирезерваторским поездом, а не позолоченной каретой.
— И не говори! — ответил Шемякин, пробегая текст жалобы глазами уже раз в десятый. — Ладно бы одну знать везли, а вот, скажи мне, чем простолюдины провинились, что их набили как килек в банку? Да еще и выдоили все до последней копейки? А все Щипач, сволочь!
Им тоже было на что жаловаться. Помимо всего прочего, и штат охраны сократили и цены в вагоне-ресторане взвинтили вдвое. О жаловании можно было даже не заикаться — его просто урезали вполовину. А идея принуждать к обороне самих пассажиров до сих пор вызывала у машиниста легкую икоту…
Куда при этом шли все доходы, которые, как ты ни плюнь, выросли? Вопрос риторический. Щипач с каждым днем становился все толще и толще.
— Поговаривают, у этой мрази была идея отцеплять теплушку с простолюдинами в случае нападения чудов, — прошептал Михалыч, оглянувшись на закрытую дверь. — Мол, так поезд быстрее покинет опасный участок, а монстры отвлекутся на свежее мясо…
Помощник Ипполит закашлялся, и Михалыч принялся лупить его по спине.
— Ты с этим, Михалыч, помалкивай! — покачал пальцем Шемякин. — А то у него уши по всему поезду расставлены! Официанты в вагон-ресторане уже друг на друга доносы катают, чтобы Щипачу угодить! А проводники давно у него в шестерках ходят! Всех прежних же поувольнял, своих набрал!