Рыцарь с железным клювом — страница 3 из 4

РЫЦАРЬ С ЖЕЛЕЗНЫМ КЛЮВОМ

ГЛАВА 1ПРИКЛЮЧЕНИЙ НЕ БУДЕТ!

— И куды ты их везешь? — в какой уж раз спрашивала маму соседка по купе, деревенская с виду бабка. — Ишь придумала, в Белоруссию детей тащить, в которой потравили все, где дети «помирают тыщами» и трава уж расти перестала! Другие уезжают, а она едет в пекло самое! Чудо!

— Ну, вы несколько преувеличиваете, — снисходительно отвечала мама, но Володя видел, что она на самом деле выглядит озабоченной и, наверное, сама уже сомневается в том, что ее идея взять с собою сына да еще и «чужую» девочку, за которую она несла ответственность, была опрометчивой. И Володе очень хотелось утешить маму, сказать ей, что эта бабка врет, что она просто дура и трава в Белоруссии растет, но он молчал, зная, что никакие аргументы не смогут теперь остановить этот поезд и вернуть его и Иринку назад. Ведь они ехали в настоящий средневековый замок!

О, этот замок снился Володе даже прежде того, как мама сообщила о намеченной поездке в Плоцк на целый месяц. Мощные замковые стены, высокие башни, подъемные мосты и рвы являлись ему во сне гораздо раньше, когда он стал увлекаться рыцарской литературой. Володя не просто любил, а даже обожал замки за связанную с ними тайну, — это непременно! — за воображаемую способность быть надежным укрытием, защитой. Представляя старинный замок, Володя всегда населял его собой, становился его хозяином, и замок, оберегавший его от мира, гарантировал мальчику безопасность, независимость, свободу. В своем воображаемом замке Володе было попросту очень покойно и уютно.

— А чавой-то не больно похожи-то дети твои, — донимала маму старушка, сняв платок и заплетая в тонкую косичку свои жидкие волосенки. — Видать, не брат и сестра.

— Да, вы угадали, — вздохнула мама и покраснела.

— Сведенные, что ли?

— Нет, с Ирочкой мой сын просто дружит, — ответила мама, краснея еще сильнее.

Старушка неодобрительно покачала головой:

— Дружат! Больно рано чтой-то нынче дружить стали. Смотрела бы мать...

— Не беспокойтесь, я смотрю, — очень сухо сказала мама и принялась смотреть в окно.

А Володя уже ненавидел противную прилипчивую старуху. Да что ей за дело? Знала бы эта старая калоша, какого труда стоило устроить так, чтобы Иринка поехала в Белоруссию? Знала бы она, что испытывал он, сидя рядом с этой тоненькой девочкой с большими очками на крошечном носике. И ведь именно эта девочка, видевшая его слезы, должна была стать той, кому он расскажет обо всем, что случилось с ним в лагере.

Да, он понимал, что и там, на Ежовом острове, страх подчас полностью хозяйничал в его душе, но все же победителем в схватке с бандитами стал он, Володя. Вот и следовало рассказать Иринке только то, что происходило, а не то, что он чувствовал и переживал. Зачем это раскрывать?

Однако Володя, предвкушая впечатление от своего рассказа, каким-то уголком, самым краешком сознания чувствовал, что правдивым такой рассказ нельзя будет назвать. Да, он мог скрыть от Иринки страх, испытанный на острове, мог показаться в ее глазах героем, но обмануть самого себя ему было трудно. И все-таки Володя отчего-то больше не хотел проверять себя на смелость. «Все, — говорил он себе, — с приключениями покончено. В замке я буду заниматься раскопками, читать, играть с Троллем в бадминтон и не стану совать нос в чужие дела. Хватит с меня». И он твердо решил сделать Иринку тем человеком, кто оценит его подвиг, сделает его героем. Володе так хотелось наконец утвердиться в мысли, что он — смелый человек.

— А продукты-то свои везешь? — не унималась бабка. — Там-то ничего не смей на рынке покупать — все ж отравлено, все! И воду кипятить не забывай, а то подцепите лихоманку какую, во век не отвяжется!

И мама уже не отвечала старухе и только улыбалась. А вскоре бабка, нагруженная тюками, вышла на небольшом полустанке, не забыв напоследок сказать: «Ну, держись, мать. Не настрадались бы от холеры какой!» Ушла — и сразу в купе словно стало просторней и чище.

На станцию под названием «Плоцк» они прибыли вечером, и из поезда, кроме мамы, Володи и Иринки, не вышел ни один человек. И это неприятно удивило мальчика: «Неужели никому не интересен средневековый замок?» Да и станция эта была невидная, с замызганным перроном и маленьким обшарпанным зданием вокзальчика. Двое пьяных, раскачиваясь, как тонкие березки на ветру, брели по платформе, нелепо одетая девица, бессмысленно глядя на приехавших, с равнодушным видом быстро-быстро лузгала семечки.

Вот поезд ушел, и они остались на перроне, не зная, что делать дальше. Вдруг в конце платформы появилась стройная фигура высокого мужчины, стремительной походкой направившегося в их сторону. Мама, прищурившись (скрывала близорукость), вглядывалась в мужчину, и вот он подошел, раскланялся, даже поцеловал у мамы руку, заговорил:

— Виктория Сергеевна, безумно счастливы видеть вас на нашей земле! Телеграмму вашу еще три дня назад получили! Ждали! Готовились! Вы нам так нужны, да и не в этом только дело...

И мужчина еще много говорил такой же галантной чепухи, как давно уже знал Володя, всегда сопровождаются встречи малознакомых людей. Потом, отдав должное даме, мужчина, назвавшийся Петрусем Иванычем, обратился к Володе и Иринке:

— Рад приветствовать и вас, молодые люди. Ты, я знаю, Володя, а вы...

— Ирина, — протянула Тролль этому галантному мужчине свою ладошку, а мама почему-то решила пояснить:

— Ирочка — близкий друг нашей семьи. Тоже захотела у вас поработать. Найдется для нее работа на раскопе?

Петрусь Иваныч закивал с готовностью:

— У нас хватит работы не только для этих двух энтузиастов, но и для целого легиона желающих помочь возрождению нашего прошлого. Впрочем, зачем я говорю «энтузиастов»? У нас за труд деньги платят. В нынешние времена особенно за спасибо никто работать не станет. Я — директор будущего заповедника, музея то есть, у меня есть денежные средства, и я вправе назначить любые ставки своим работникам. Спасибо, Виктория Сергеевна, за то, что привезли с собой две пары молодых и сильных рук!

Трое приехавших, буквально открыв рот, слушали директора будущего музея-заповедника, а поговорить он, видно, был и мастер и любитель. Речь его, плавная и в то же время уверенная, по-мужски твердая, необыкновенный выговор некоторых звуков, чудная интонация заставляли внимательно следить за каждым словом Петруся Иваныча.

Он, кстати сказать, был еще и замечательно хорош собой. Высокий, стройный, даже гибкий, с длинными вьющимися волосами и с аккуратной очень черной бородкой, весь какой-то по-джентльменски элегантный, Петрусь Иваныч мог назваться настоящим красавцем, и не только Виктория Сергеевна, но даже Иринка и Володя слушали его буквально с наслаждением.

— Ну да что же я заставляю почтенных питерцев стоять? — встрепенулся Петрусь Иваныч, словно осознав свою вину. — Впереди, в замке, у нас еще будет немало времени для взаимно приятных бесед. А теперь прошу, прошу!

Но этот джентльмен, этот по-дворянски воспитанный человек не только просил — нет, он еще подхватил оба довольно тяжелых чемодана «питерцев» и быстро, будто не ощущая ноши, потащил их в конец платформы, так что приехавшие едва поспевали за ним.

На маленькой привокзальной площади Петрусь Иваныч подошел к белоснежной, отлично вымытой «Волге», вскинул крышку багажника и осторожно, точно в них везли хрусталь, уложил туда чемоданы.

— Прошу вас, — распахнул он обе дверцы салона и не удержался, пококетничал: — Если на следующий год приедете, то на «Мерседесе» повезу, мне обещали.

И мама, радостная, счастливая и даже, заметил Володя, необыкновенно величавая, ответила так:

— Ну что ж, приедем.

Все четверо забрались в машину, и Петрусь Иваныч, плавно, без рывков, но в то же время быстро повел «Волгу», которая скоро миновала крошечный городок или большой поселок Плоцк и выехала на загородное шоссе, проложенное посреди огромного поля. И уж здесь-то директор показал, на что способен мотор его «Волги». Свежий ветерок влетал в приоткрытое окно машины, и Володе было так приятно на сердце, так покойно, как никогда прежде. Ему нравился Петрусь Иваныч, нравилось то, что он нравится и маме и Иринке (он все видел!), и его собственное будущее воплотилось сейчас в этого красивого и сильного мужчину, директора, а значит, почти хозяина замка, прекрасно ведущего отличную машину.

— Ох, как я вас ждал, как я вас ждал, Виктория Сергеевна! — говорил Петрусь Иваныч. — Вы нам нужны, как воздух, как хлеб, в конце концов. Через полгода мы уже хотим открыть музей, а экспонаты по одному из разделов так и не отобраны.

— Да что же, специалистов у вас в Белоруссии нет?

— Есть, есть специалисты, но вас мне рекомендовал сам академик Васин как отличного знатока материальной культуры западных славян. Вещей у нас собралось море, океан, но ведь я хочу сделать изысканную, изящную даже и научно правильно составленную экспозицию. Ведь плоцкий замок уникален, сюда со всего света туристы ездить будут. Откроем гостиницу, мотель, а там, глядишь, и валюта потечет: и замку, и республике одна выгода. Так что поспособствуйте, отблагодарим!

— Это я вас благодарить хочу, — отвечала польщенная мама. — Давно на Плоцкий замок посмотреть хотела.

Но директор решительно запротестовал:

— Вот еще, благодарности! Да вы меня облагодетельствовали просто!

А Володя горел от нетерпения увидеть Плоцкую твердыню. Он даже позабыл об Иринке, которая тоже выглядела счастливой, хотя в дороге поминутно смущалась, стесняясь почему-то Виктории Сергеевны. Мальчик, прильнув к окну, все пытался увидеть где-нибудь на холме зубчатые стены и башни цитадели феодалов, но не видел ничего, кроме ровного желтого поля.

Но вот машина резко свернула вправо, где на перекрестке двух дорог висел указатель с надписью «Плоцкий замок», и понеслась в сторону леса. Заасфальтированная дорога буквально вонзилась в стоящий стеной лес, который скоро поредел и уже скорее напоминал парк, но все-таки густой и тенистый, сумрачный и даже таинственный.

Но вот кончился и парк, и вдруг совсем неожиданно для Володи впереди словно выросли из-под земли две огромные башни, соединенные зубчатой стеной. То, что увидел мальчик, даже превосходило его ожидания — так поразил его вид этих грозных башен, часто снившихся ему! Эти башни (за которыми виднелись еще две) были похожи на рыцарей-великанов, стоявших в дозоре на большой лесной поляне. Замок был так огромен, что, казалось, навалился на людей, находившихся рядом с ним, всей своей тяжестью, давил их своей мощью, и пока Володя испытывал нечто похожее на трепет, подобный тому, что ощущает дикарь перед величием своего идола-бога.

К тому же попасть во двор замка, по-видимому, было невозможно — ни проезда, ни ворот, да еще дорога обрывалась у самого рва, прорытого под стеной. Петрусь же Иваныч, замечая, какое впечатление произвел на «питерцев» его замок, три раза нажал на клаксон. Вдруг раздался сильный скрип и скрежет, словно заработала адская, сделанная из металла машина, огромная и давно не смазывавшаяся. И от кирпичной стены, напротив которой стоял автомобиль, стала отделяться широкая платформа. Она, тяжелая и толстая, сделанная, видно, из бревен, окованных железом, опускалась медленно, как бы сопротивляясь чьей-то воле. Из круглых отверстий в стене звено за звеном, подобно удаву, выползали толстенные цепи, прикрепленные к платформе массивными кольцами. Платформа, казалось, сейчас обрушится на машину, стоявшую на самом краю рва, и всем стало страшно. Но Володя вдруг догадался и даже прокричал от радости:

— Да это же подъемный мост! Здорово как!

И по мере того, как мост опускался на ров, было видно, что в полукруглой темной арке, закрытой им раньше, поднимались вверх острые копья решетки, исчезавшие где-то в толще стены. Наконец мост полностью лег, а решетка поднялась, и Петрусь Иваныч, чрезвычайно довольный произведенным на «питерцев» эффектом, нажал на газ.

Они въехали на вымощенный булыжником замковый дворик, и машина остановилась у самого входа в дом старинной архитектуры с высокой черепичной крышей, к которому с одной стороны прилепилось строение с островерхим шпилем. И директор сказал:

— Ну вот мы и у княжеского дворца. Вы на внутреннем дворе Плоцкого замка. Добро пожаловать, как говорят!

ГЛАВА 2ЗАМОК И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

Когда Виктория Сергеевна, Володя и Иринка покинули салон директорского автомобиля, ступив на булыжник двора, стены и башни замка уже кутались в сумерки. Володю отчего-то поразило то, что во дворе не было ни единой души, — казалось, их привезли в необжитое, оставленное всеми место, вдалеке от людей, от привычной жизни. Несмотря на то что Петрусь Иваныч без умолку любезничал с мамой, Володе становилось как-то жутковато. Если бы не «Волга» директора, не их костюмы, ничего не говорило бы Володе о том, что он живет в конце двадцатого века. Вот, еще мгновение — и из дворца вдруг выйдут рыцари и дамы, оруженосцы, слуги, шуты и карлики. На стенах появится замковая стража в панцирях и шлемах, с алебардами, мечами. И все эти люди, говоря на незнакомом языке, станут смеяться над приехавшими, дразнить их, удивляться их нарядам. Потом, возможно, стража по приказу феодала схватит их и бросит в подземелье, к крысам, а на рассвете их повесят где-нибудь на стене в назидание другим незваным пришельцам.

Все это, покуда Петрусь Иваныч вытаскивал багаж, промелькнуло в уме Володи, он спросил у Тролля:

— Слушай, а тебе не страшно?

И девочка, поежившись, ответила:

— Пожалуй, страшно.

А в это время Петрусь Иваныч говорил маме:

— Я сейчас вас проведу в отведенные вам апартаменты, а уж через час я за вами приду — хочу своим сотрудникам представить. У нас, знаете ли, такие есть чудаки. Впрочем, люди все интереснейшие, артисты каждый в своем роде, высшего пилотажа специалисты. Ну да пойдемте. Вы в башне жить будете.

Вслед за хозяином замка все вошли в дом, названный директором дворцом. Через просторную, но полутемную прихожую, освещенную лишь несколькими бронзовыми бра, они пошли по узкой и довольно крутой лестнице наверх, и никаких признаков проживания здесь людей невозможно было обнаружить. Лестница освещалась теми же тусклыми бра, была холодной, от кирпичных стен тянуло сыростью. Шаги идущих громко и очень звонко повторяло эхо, точно люди шли не по каменным ступеням, а по туго натянутым струнам.

На какой этаж они поднялись, Володя не знал, но вскоре они оказались в полутемном коридоре и пошли налево. Петрусь Иваныч теперь молчал, хотя всем было явно не по себе в этом замке, и Володя в душе даже разозлился на него: «Вот, на улице болтал, как попугай, а в склепе этом замолчал. Нашел время!» И тут директор заговорил:

— У нас здесь не всегда так темно. Просто иногда подстанция слабое напряжение дает. Экономят они, что ли? Впрочем, я уверен, что пятьсот лет назад факелы, освещавшие эти коридоры, давали не больше света. Вам нравится полумрак, Виктория Сергеевна?

— Не очень, — честно ответила мама.

— Что делать, что делать! — со вздохом вымолвил Петрусь Иваныч. — С этим вам придется мириться. Впрочем, я дам вам план замка, и вы без труда и без света, ха-ха! — научитесь разыскивать свои апартаменты.

Да, без плана здесь на самом деле было сложно разобраться — настоящий лабиринт! Несколько раз они поворачивали то вправо, то влево, идя под мрачными кирпичными сводами. На стенах то здесь, то там висели алебарды, боевые топоры, мечи. Кое-где стены были прорезаны узкими амбразурами, но через эти узкие щели свет едва ли проникал даже днем, а ведь время сейчас было позднее.

— Поднимались мы, как вы заметили, по лестнице дворца, прошли его коридорами, а теперь проникли в северную стену замка, — пояснил дорогой Петрусь Иваныч. — Теперь по галерее идем к северо-восточной башне, где у нас оборудован отель, даже проведен водопровод, правда, пока одна холодная вода течет. Но в подвале замка мы для сотрудников сауну устроили. Можете посещать это милое заведение хоть каждый день.

— Да, с комфортом вы живете! — поразилась мама.

Польщенный директор скромно отвечал:

— А без комфорта — никуда сейчас. Мы ведь с прицелом на туристов устраиваемся, даже иностранных туристов, избалованных, придирчивых неженок.

— Ну что ж, а пока мы у вас понежимся, — рассмеялась мама, а Петрусь Иваныч почтительно сказал:

— Я сделаю все для того, чтобы ваша командировка походила на отдых где-нибудь в Германии. Да вот мы и пришли — сейчас вы сами убедитесь в справедливости моих слов.

По узкой галерее стены они пришли в квадратное помещение, где на каждой из четырех сторон располагались по две двери. Бронзовые бра горели и здесь. Перекрещенные алебарды заполняли свободное пространство стен.

— Это башня? — спросил восхищенный Володя.

— Ты бесконечно прав, дорогой, — как-то возвышенно произнес Петрусь Иваныч. — Северо-восточная, вся отданная под отель. Теперь я у вас спрошу: на какую из четырех сторон света вы бы желали иметь вид? Порекомендую западные комнаты. — И директор показал рукой на двери. — Здесь солнца хоть и поменьше днем, зато из окон открывается прелестный вид на реку, поля и лес. Пейзаж в стиле Констебля. Не откажетесь ли пройти в свои апартаменты?

Мама, Володя и Иринка, пораженные приемом, промолчали в знак согласия, а Петрусь Иваныч, поставив чемоданы на пол, вынул из кармана два ключа, больших, с затейливыми бородками, сказал с вежливой улыбкой:

— Вот ключи от двух комнат. Вы, Виктория Сергеевна, с Володей будете жить вот в этом номере, а Ирочка — в соседнем. Все необходимое для быта вы найдете в номерах. Располагайтесь, а ровно через час я к вам приду, чтобы отвести в наш общий зал, так сказать, кают-компанию. Ключи вы будете хранить у себя и постарайтесь их не потерять. Итак, до встречи через час.

И Петрусь Иваныч, раскланявшись, ушел, а Володя толкнул тяжелую, обитую коваными полосами дверь, не забыв перед этим сказать Иринке: «А ну-ка, загляни к себе — потом расскажешь, как устроилась», но совершенно упустив из виду то, что девочке придется тащить свой чемодан самой.

Свет в номере горел так же тускло, как и в коридорах замка, но все-таки полумрак не помешал Володе и маме увидеть, что их номер имел сводчатый потолок, а стены — деревянную резную обивку. Мебель была сделана под старину, висели несколько картин в дорогих рамах, и тяжелые гардины мягкими складками ниспадали по краям высокого стрельчатого окна.

— Ну, как тебе? — спросил Володя у мамы, устало опустившейся в кресло, современное и удобное, несколько разрушавшее, правда, готический замковый стиль.

— Шикарно! Потрясающе! — тихо произнесла восхищенная мама. — Никогда не думала, что меня будут принимать, как, по крайней мере, баронессу.

— А почему бы и нет? — пожал плечами Володя, смело рассматривавший все убранство «апартаментов». — Ты что же, не стоишь его? Жаль только, что папка не видит. Почему ты не уговорила его поехать с нами? У них тут, видишь, работы полным-полно — все бы здесь переворочал.

Но мама не ответила.

Через полчаса Володя постучался в кованую дверь номера, занятого Иринкой, и с трудом услышал из-за толщины этой двери тоненькое «войдите», произнесенное девочкой. Володя прошел в ее комнату, оказавшуюся точно такой же, как и его номер. Иринка сидела перед своим раскрытым чемоданом и что-то разыскивала в нем.

— Ну, как тебе? — повторил свой вопрос Володя, но восхищенного ответа не последовало, вместо него Иринка вдруг сказала каким-то деревянным голосом:

— Знаешь, твоя мама стесняется меня. Зачем я только согласилась поехать с вами!

— Как... стесняется? — не понял Володя. — Почему?

— Она не знает, как меня представить, я же вижу. Боится, наверное, что люди, как та бабка, подумают дурное...

— Ну и дурочка же ты! — строго сказал Володя, плюхаясь на стул с высокой резной спинкой. — Увидела она что-то! Да и наплевать на всех! Хочешь, я буду каждому говорить, что ты — моя невеста? Я ничего не боюсь, а тем более мнения всяких глупых людей.

Но Иринка прервала его, тихо сказав:

— Попробуй, скажи только эту ерунду — сразу домой уеду. А впрочем, ладно. Просто грустно как-то. Ты уйди сейчас — я переодеваться буду. Какое бы платье мне надеть, не знаю. Там ведь разные светила будут... высший пилотаж...

— Белое надень, — буркнул Володя, вставая. — Тебе идет.

Его прекрасное настроение было испорчено.

А скоро пришел Петрусь Иваныч. Он казался еще более галантным и изысканным, чем прежде. В каком-то пестром нарядном пиджаке, с элегантным шелковым платком на шее он выглядел директором мюзик-холла или, по крайней мере, большого кинотеатра.

— Все собрались, все ждут. Вы готовы? Ну так идемте!

И снова те же сводчатые переходы, холодные и таинственные. Но вот они остановились напротив двери, и перед тем, как Петрусь Иваныч потянул за изящную бронзовую ручку, отлитую в форме дракона, он сказал торжественно:

— Счастливый день! Мы принимаем вас в наше замковое братство! Войдите!

Никто не понял, для кого же настал счастливый день, но по одному прошли в распахнутую директором дверь, очутившись в небольшом уютном зале, где в креслах, на диванах сидели примерно десять человек.

О, Володя сразу был очарован обстановкой этого необыкновенного зала! Его, пожалуй, можно было б назвать охотничьим, потому что со всех стен, словно вылезая из них, смотрели на присутствующих головы лосей, благородных оленей, косуль, кабанов, между которых поблескивало оружие: охотничьи кортики, шпаги, пистолеты, ружья. В углу, несмотря на то что на улице было лето, располагался огромный камин, и огонь в нем ярко пылал, освещая половину сумрачного зала. На полу и тут, и там лежали медвежьи шкуры, а с потолка, резного, дубового, прямо к большущему овальному столу спускалась массивная бронзовая люстра.

Какой бы необыкновенной ни казалась Володе вся обстановка замка, уже знакомая ему, зал этот поразил мальчика своей подчеркнуто театральной формой, как будто созданной специально для спектакля из средневековой жизни. И сидящие здесь люди выглядели не обыкновенными, настоящими людьми, а актерами, приглашенными сюда нарочно, чтобы поразить воображение, возможно, напугать, ошеломить людей из города автомашин, метро и телефонов.

— Проше, проше, заходите, пани, не тревожьтесь! — тяжело поднялся из-за стола довольно странный с виду человек, обращавшийся к Виктории Сергеевне, входившей первой и немного оробевшей при виде роскошного зала и сидевших в нем людей, похожих на актеров или даже на восковые фигуры столь неуместными казались они в этом средневековом интерьере.

Володе вначале показалось, что вставший из-за стола человек был карликом, но мальчик тут же понял, что ошибся. Нет, вышедший им навстречу был горбуном, согнутым в три погибели. Он к тому же был стариком, весь облик его и отталкивал, и привлекал одновременно. Что за чудная голова сидела на его приподнятых, подобно крыльям коршуна, плечах! Такой, именно такой представлял Володя голову кудесника Дроссельмейера: с очень длинными редкими седыми волосами, с горбатым носом, нависавшим над тонкими губами, с длинным выступающим вперед подбородком. А глаза! Что за глаза! Они, обведенные черными кругами, сидели в глубине глазниц, острые и быстрые, как кончики кинжалов. Одет был Дроссельмейер во все черное, даже рубашка и галстук были черными, и лицо, руки его на этом фоне казались мертвенно-бледными, точно старик давно уже болел, да и вообще собирался прожить не больше года.

— Проше, проше, заходите! — повторил Дроссельмейер свое приглашение и даже сделал пригласительный жест костистой рукой.

Петрусь Иваныч, обращаясь ко всем, по-прежнему торжественно сказал:

— Дамы и господа, позвольте вам представить нашу гостью и ее, так сказать, пажей. Рекомендую, Виктория Сергеевна Климова, специалист из Петербурга.

Володя очень удивился такому представлению и даже взглянул на директора: не шутит ли, желая посмеяться? Но Петрусь Иваныч, как видно, не шутил. Едва произнес он эти слова, как все присутствующие поднялись со своих мест и даже сделали несколько шагов по направлению к вошедшим.

— Виктория Сергеевна, — волнуясь, точно школьник на уроке, сказал директор, — я вам их сейчас представлю. Ну вот, к примеру, наш почтенный архивариус, Станислав Сильвестрович Ржевусский, — показал он в сторону горбуна, который приковылял поближе, взял руку мамы и, согнувшись еще ниже, поцеловал ее, мотнув своими длинными седыми волосами.

— Целую ручку, пани! — восторженно произнес старик, приоткрывая свой беззубый рот.

Тут к Виктории Сергеевне быстро подошла молодая женщина, радушно улыбаясь, протянула руку:

— Очень приятно, здравствуйте.

— Это Эльза Жоржевна, — поспешил пояснить директор. — Наш хранитель фондов и моя жена.

Виктория Сергеевна с удовольствием пожала ее руку, а в это время к ней уже спешил один лысый мужчина с сурово сведенными бровями и крепко сжатым ртом. Он выглядел раздраженным и недовольным и даже не собирался скрывать своего настроения.

— Здравствуйте, — коротко сказал он, пожав маме руку, и тут же ушел «на зады».

Директор, наклоняясь к маме, прошептал:

— Не сердитесь на него. Он наш археолог. Возможно, чуточку ревнует, как специалист, понятно. Фамилия его Ковчун Степан Петрович.

— Что вы, я не сержусь! — с очаровательной улыбкой успокоила директора мама, а тем временем к ней, пошатываясь, подходил «несвежего» вида мужчина в старых джинсах и вытянутой, линялой кофте, штопанной во многих местах. Даже Володя, стоявший позади мамы, почувствовал сильный запах вина, принесенный этим субъектом.

— Благородным! Несравненным! Тончайшим ценителям прекрасного! Короче говоря, петербуржцам низкий наш провинциальнейший поклон! — И мужчина, всклокоченный, небритый, но все-таки не отталкивающий вовсе, на самом деле низко поклонился прибывшим и представился: — Меня зовут Готфридом Бульонским, если хотите знать! Не верите! Эти люди, конечно, будут утверждать, что я просто Захаров и олух царя небесного, но это не так. В мое тело давно уже вошел или, говоря научно, трасплантировался дух вождя крестового похода! Я — рыцарь, я — крестоносец, но, если вам, сударыня, противно, то зовите меня попросту Захаровым, Александром Фомичом!

Вокруг раздались возгласы присутствующих, которые, должно быть, уже были знакомы с причудливой манерой «крестоносца» изъясняться, но стыдившихся за своего товарища перед незнакомыми людьми и тем более «петербуржцами».

— О господи! Опять! — схватилась за голову Эльза Жоржевна, и Володя услышал, как Петрусь Иваныч, покрасневший, но удерживавший на лице вежливую улыбку, взял Александра Фомича за руку и негромко сказал ему:

— Ну я же вас предупреждал! Не могли удержаться?

— Да, не мог! — вырвал свою руку «крестоносец» и, став мрачным, пошел к своему креслу, а директор с улыбкой снисхождения обратился к Виктории Сергеевне:

— Не судите строго. Это наш реставратор оружия, большой специалист, уникум. Настолько свой излюбленный предмет освоил, что невольно сжился с образом: рыцарем себя представил. Чудак!

— Вы напрасно извиняетесь, Петрусь Иваныч, — успокоила мама взволнованного директора. — Мне по душе оригиналы.

Между тем познакомиться с прибывшими подошли еще два члена замкового братства: молодой человек с бородкой, улыбчивый и приветливый, красивый и очень чистенький, и девушка с длинными распущенными волосами, тоже улыбавшаяся, просто сиявшая, как на именинах. Петрусь Иваныч при их приближении заулыбался тоже. Было видно, что юноша и девушка ему приятны.

— Вот наша молодая поросль, — заговорил директор радостно. — Витя и Марина, реставраторы старинной живописи. Они вам, если захотите, такую копию напишут, что не отличите. За ними глаз да глаз: смотри, подменят все шедевры!

Реставратор Витя, видно любивший посмеяться, понял директорскую шутку и весело поддержал его:

— Что вы, Петрусь Иваныч, льстите! Мы пока у вас лишь учимся: всего с десяток подменить успели, не взыщите!

— Ах, молодцы! — радовался снова Петрусь Иваныч. — Ну и мазилки у меня! Работают отлично, только все время жалуются, что мало им плачу! Обижаются!

Вдруг раздался голос археолога Ковчуна, сказавшего, не поднимая головы:

— А вы здесь всем негусто платите.

Володя заметил, что Петрусь Иваныч даже вздрогнул, услышав эти слова, хотел было промолчать, но все-таки сказал:

— Давайте-ка оставим разрешение проблемы этой на потом. — Но тут же заулыбался снова и сказал: — Всем представляю еще и Володю с Иринкой, детей Виктории Сергеевны. Ох, Виктория Сергеевна, совсем забыл представить вам еще и нашу кастеляншу и метрдотеля одновременно. Пожалуйста, пани Ванда, покажитесь нам!

Последней персоной замкового братства, не представленной еще гостям, была высокая пожилая женщина в фартуке и чепчике, очень худая, с застывшим оловянным взглядом, чопорная и важная. Володя не понимал, почему здесь так часто произносят такие непривычные слова, как «дамы, господа, пан, пани», но чувствовал, что в замке, наверное, иначе обращаться и нельзя.

— Я счастлива, — только и сказала пани Ванда, поклонившись, и снова отошла на место.

— Ну вот, — вздохнул Петрусь Иваныч, — церемония окончена, и теперь прошу новых членов замкового братства занять места за нашим охотничьим столом. Сейчас нам пани Ванда подаст легкий ужин. Прошу, прошу за стол!

И все стали рассаживаться за огромным овальным столом.

ГЛАВА 3ЗАМУРОВАННЫЙ РЫЦАРЬ

Ужин на самом деле оказался легким: омлет с зеленым горошком и чай. Пани Ванда молча разливала его по маленьким чашкам и делала это так торжественно и неторопливо, будто хотела подчеркнуть, что никто, кроме нее, в этом замке не справился бы с разливанием чая столь же успешно. Негромко позвякивали серебряные (Володя был уверен в этом!) ложечки, слышались отдельные фразы сидевших за столом, тусклый свет люстры окрашивал скатерть в цвет чая, разлитого по чашкам.

Володя присматривался к членам замкового братства, которые с каждой минутой интересовали его все больше. Да, все они казались мальчику большими оригиналами и даже немного чудаками, однако ему страшно хотелось подражать поведению этих людей. Он догадывался, что оригинальность, право на то, чтобы выглядеть, говорить, поступать не так, как поступают остальные, это тоже сила, причем большая сила. А сила для Володи означала в одно и то же время смелость, поэтому он и завидовал сидящим перед ним людям, каждый из которых был уникальным, незаменимым, единственным в своем роде и, значит, мог не страшиться ничего.

Петрусь Иваныч пытался разговорить присутствующих, но общая беседа клеилась плохо. Задали несколько вопросов маме (о Володе и Иринке даже и не вспомнили, точно их и не было за столом) и замолчали, открывая рот лишь для того, чтобы коротко попросить пани Ванду подлить чаю да переброситься парой слов с соседями. И Володя видел, что Петрусь Иваныч недоволен молчанием своих подчиненных и сердится.

— Послушайте, пан Станислав, — обратился он вдруг громко к горбуну, который, отхлебывая из чашки чай, перебирал листки бумаги, что лежали рядом с его тарелкой на столе. — Поведайте-ка нам, что вы так пристально рассматриваете? Ваш улов в архиве? И как всегда богатый, я думаю?

Архивариус обвел присутствующих немного торжествующим взглядом. Он, сидящий за столом, казался еще меньше ростом: лишь два острых плеча Станислава Сильвестровича да седая голова с прямыми длинными волосами поднимались над столом. Но взгляд его колючих глаз был так горд и даже чуть-чуть дерзок, что относиться к этому человеку как к жалкому уроду было невозможно.

— Да, пан Петрусь, — прошепелявил старик, — вы правы, как всегда. Пожалуй, именно сегодня... сейчас я смогу открыть вам тайну замурованного рыцаря.

Со всех сторон раздались восклицания, точно тайна эта занимала в этом замке буквально всех. Володя заметил, что громче всех выразил свой восторг находившийся под хмельком Александр Фомич, реставратор по оружию. Прежде он почти что спал за столом, ничто его не интересовало, теперь же он прокричал:

— Вот уж прелестно! Послушаем, что нам расскажет этот старый архивный червь! Лично я давно уж знаю, в чем там дело, — с тенью рыцаря, посещающей меня, я давно знаком! Сравним!

Петрусь Иваныч, довольный тем, что наконец-то разрядилась тягостная обстановка, снисходительно остановил подвыпившего «крестоносца»:

— Давайте-ка послушаем вначале, что нам скажет пан Ржевусский. — И, обращаясь к архивариусу в тоне крайней почтительности, спросил: — Вы все обоснуете документально? У нас здесь — одни лишь ученые, а ученые любят не легенды, а только факты.

Было видно, что горбун немного рассердился:

— Можно подумать, что я не ученый, а шарлатан, рассказывающий сказки, чтобы тешить бездельников! Так знайте, что я кровью подпишусь под каждым моим словом!

— Ой, только не нужно кровью! — чуть насмешливо попросила Эльза Жоржевна, жена директора, помогавшая кастелянше хозяйничать. — Мы вам верим, рассказывайте!

Володя насторожился, ожидая услышать от этого старика, от «архивного червя», что-то необыкновенное. В замке, впрочем, все должно было быть чудесным, как он считал, но то, что он услышал, превосходило все его ожидания.

— Значит, пани и панове, — начал, прокашлявшись, Станислав Сильвестрович, — вы сами знаете, что Плоцкий замок построен в тысяча четыреста девяносто третьем году князем Юрием Ильиничем, представителем рода именитого, богатого и знатного. Вот список с дарственной, — старик ткнул пальцем в лист бумаги, — где говорится о том, что великий князь Литовский жалует Ильиничу двор Плоцк со всеми пользами, доходами, прибылями и выгодами, со всеми к тому двору принадлежащими полями и лесами, дубравами и рощами, сосновыми борами и пчелиными бортями, лугами, выпасами, пастбищами...

— Вы что, все его богатства вздумали перечислять? — перебил вдруг Александр Фомич совсем невежливо. — Какая скука!

— Нет, он совершенно невыносим! — с горячим осуждением произнесла Эльза Жоржевна. — Ради Бога, Станислав Сильвестрыч, продолжайте!

— Я продолжаю, — невозмутимо отвечал старик. — Ну вот... со всеми озерами, прудами и рекой с рыбной ловлей у берегов. Все это перечислил я вам, чтоб вы хорошенько представляли, какое богатое поместье было у Ильинича, который был обязан за эту милость помогать великому князю в случае военной надобности.

— Все это мы уяснили, дальше! — махнул рукой оружейник.

— А дальше вот что... — снова ткнул своим длинным узловатым пальцем архивариус в лист бумаги, — на днях мне удалось найти в замковом архиве один прелюбопытный документ...

Володя мгновенно вспомнил комнату Ивана Петровича на Наличной улице, то, как сидели они над фальшивкой, подсунутой преступником, так взволновавшей больного старика и приведшей его к смерти. И чувство негодования или, по крайней мере, неприятия охватило Володю при упоминании слова «документ». А архивариус все говорил своим тихим шепелявым голосом:

— Наследники Ильинича, князья Владимир и Андрей, вначале, как мы знаем, жили друг с другом в мире и согласии. Владимир, старший, унаследовал по завещанию большую часть поместья с замком, а Андрею достался незначительный кусок, скудный и даже жалкий. Историки сообщают, что Владимир славно воевал, помогая великому князю Литовскому, а об Андрее после известия о ссоре братьев всякие сведения пропадают. Не говорится ни о его смерти, ни о том, что он где-то жил и действовал. И это меня, признаться, раньше очень удивляло.

— Так что же вам удалось узнать? — с мягкой настойчивостью спросил Петрусь Иваныч.

— А то, что найденный мною документ, относящийся к тысяча пятьсот двадцать пятому году, проливает свет на таинственное событие, преступление, конечно, случившееся в нашем замке почти полтысячи лет назад. Но обратимся скорее к этому документу, вот копия, переведенная мною на современный язык, а составлен он, как видно, замковым каштеляном, потому что нашел я его среди бумаг финансового и хозяйственного свойства, писанных той же рукой. Так слушайте... — И архивариус, проведя обеими руками по своим седым волосам, как бы приглаживая их, стал читать: — «Уж почти два года утекли со дня той ссоры, в которую немилосердный дьявол вверг двух братьев, двух князей, где один, как одержимый, не желая поступиться и крохой от своих богатств, оставленных отцом, гнал младшего прочь, а младший, взывая к милосердию брата старшего, просил отдать ему хотя бы часть земель и денег.

Ссора эта как будто бы утихла, и говорили даже, что великий князь, не желая дробить поместье Плоцкое, пообещал Андрею землю в другом конце своей земли. Раза два Владимир брата прямо в замке принимал и говорил всем, что оставит младшего в твердыни со всеми слугами до тех пор, пока не выйдет дарственной на землю от Великого. Мне же велели отпустить из кладовых и кубки серебряные, и тарелки, и прочие приборы, и скатерти, а из подвалов и погребов вино и мясо, и масло, и прочее, необходимое для жизни молодого князя. Отвели ему как будто под жилье и башню замка северо-восточную, но, что странно и уму непостижимо, я самого меньшого брата в глаза не видел. Князь старший, хозяин замка, говорил, что брат впал в какое-то уныние и из башни не выходит. И суесловят в замке языки о том, что Андрей убит, но другие утверждают, что старший князь охотно показывает младшего всем желающим через потаенное оконце. И многие уж говорили, что своими глазами видели Андрея сидящим за столом в излюбленном своем доспехе боевом. Так что остается полагать, что младший князь по-прежнему гостит в нашем замке на кормах у брата старшего. Но другие утверждают, что уж бродит по ночам тень Андрея в облаченье боевом, стенает жалобно и страх наводит смертный на каждого, кто дух умершего узрит. Мне же, хвала Всевышнему, тени этой покамест видеть не доводилось, да к тому и не стремлюсь. Убереги Господь!»

Не только в содержании зачитанного архивариусом документа, но даже в его глухом, шепелявом голосе, в манере говорить, крылось что-то страшное, запредельное, не от мира, как говорится, сего. Володя к концу чтения буквально помертвел от ужаса, незаметно втекшего в его сознание. Иринка, видел он, сидела с приоткрытым ртом и широко открытыми глазами. Да и все остальные сидели так, точно проглотили по теннисному шарику.

— Эльзочка, — раздался вдруг звенящий, взволнованный голос Петруся Иваныча, — прошу тебя, сходи в свой кабинет и принеси-ка папку с фотографиями сорок восьмого года по реставрации.

— Сейчас схожу, — поднялась Эльза Жоржевна, и Володя успел заметить, что сделала она это без охоты.

Когда жена директора ушла, архивариус сказал:

— Дело яснее ясного. Напрасно пани Эльза будет ноги топтать.

— Ничего, ничего тут пока не ясно! — нервно потирая руки, говорил директор.

Вдруг слово взяла мама, до этого молчавшая:

— Я многого еще не понимаю, но, кажется, вырисовывается интрига авантюрного романа.

— Для суперавантюрного, дорогая Виктория Сергеевна! — с азартом отвечал директор. — Простите, что не спешу вас просветить, — мы тут сами ничего не понимаем. Хотя я рад, что предоставил вам и вашим детям возможность быть свидетелями развязки, которую мы все так давно ожидали. А вот и Эльза с фотографиями! — потянулся он рукой за папкой, переданной ему вошедшей женой.

Он быстро развязал тесемки и стал рыться в ворохе фотоснимков в то время, как реставраторы старинной живописи Витя и Марина, археолог Ковчун, пани Ванда встали со своих мест и внимательно следили за мелькавшими в ворохе фото пальцами директора. На месте остались лишь бывший «крестоносец» да Станислав Сильвестрович, а также «петербуржцы».

— Ну вот, пожалуйста, нашел! — выхватил Петрусь Иваныч из папки несколько фотографий и даже победно поднял их над головой. — Только прошу всех сесть — фотоснимки пошлю по кругу. Порядок, господа, порядок!

Все неохотно уселись за стол, и Петрусь Иваныч, выждав минуту для эффекта, обращаясь преимущественно к «петербуржцам», заговорил:

— Члены замкового братства, конечно, помнят об открытии, сделанном реставраторами послевоенной поры. Для тех же, кто не знает, расскажу: когда они, желая произвести реконструкцию одного этажа северо-восточной башни, изучали галерею, то обнаружили заложенную дверь. — Директор остановился, нарочно делая паузу, чтобы подразнить слушателей. — Так вот, когда кирпичи были вынуты и вход освобожден, то перед вошедшими открылся небольшой зал, этакий залик, в центре которого располагался стол. И вот, представьте, реставраторы, как мне рассказывали, от страха попятились назад, потому что в этом темном помещении, освещенном лишь фонарем вошедших, они увидели сидящего за столом человека!

— Да, это истинная правда, истинная! — вдруг воскликнул Станислав Сильвестрович, поднимая вверх, как в присяге, два сложенных пальца. А Петрусь Иваныч, недовольный тем, что его прервали на самом интересном месте, поспешил продолжить:

— Вообразите сводчатое помещение, абсолютно неосвещенное, совершенная могила, и вдруг — человек, да еще за столом! Кого угодно страх прошибет!

Володя почувствовал, что обе его коленки начали быстро-быстро трястись, а директор рассказывал:

— Принесли побольше осветительных приборов, подошли поближе к сидящему незнакомцу, молчащему, как статуя, и увидели, что этот субъект сидит в полном рыцарском облачении. Сидит гордо так, с выпрямленной спиной, на стуле с высокой резной спинкой, а правая рука его на столе лежит, и пальцы железной рыцарской перчатки зажали ножку тяжелого серебряного кубка. Поза чрезвычайно живая!

— Господи, как страшно! — поежилась Эльза Жоржевна. — Как представлю себе эту картину, так мороз по коже продирает!

— Но это еще не все, не все! — азартно проговорил Петрусь Иваныч, наслаждавшийся произведенным на всех впечатлением. — Обошли реставраторы сидящего, постукали по латам и решили было, что кто-то ради шутки доспех боевой за стол усадил, пустой доспех. Решили приподнять забрало, чтобы убедиться в правильности такой гипотезы, — забрало, кстати, было выковано в виде длинного такого клюва птичьего. Ну вот, подняли, а из-под забрала глянули на них пустые черные глазницы черепа! Ну, каков эффект!

— Ой, я бы в обморок от ужаса упала! — сказала реставратор старинной живописи Марина.

— И я бы, пожалуй, тоже! — искренне поддержала девушку Виктория Сергеевна.

А Петрусь Иваныч, находившийся на седьмом небе от испытанного удовольствия при виде реакции слушателей, сказал:

— Уверен, что кто-нибудь из реставраторов на самом деле шлепнулся на каменный пол от страха. Но потом они, конечно, поступили как профессионалы: вызвали фотографов, всю обстановку зала тщательно засняли, затем при содействии органов (в то время без этого — никуда!) доспех осторожно разобрали. Скелет, понятно, в результате этих манипуляций развалился, и кости неизвестного рыцаря были преданы земле на Плоцком фамильном кладбище, где, говорят, еще лет десять назад можно было видеть скромный камень с номером вместо имени, дат жизни или эпитафии. Историю эту, ввиду неясности, широкой огласке предавать не стали, и историков недолго занимал вопрос, кем же был этот рыцарь, Рыцарь с железным клювом?

— Но теперь мы можем твердо ответить: замурованным являлся младший брат хозяина замка, князь Андрей! — горячо заявил архивариус.

Но присутствующих пока мало занимало решение этой проблемы — всем хотелось поскорее взглянуть на снимки, сделанные в зале, ставшем могилой.

— А что же вы фотографии-то в руках все держите? — капризно спросила Марина. — Скорее покажите рыцаря вашего! А то ведь мы только слышали о нем, а видеть не приходилось.

— Пожалуйста, пожалуйста! — тоном радушного хозяина сказал Петрусь Иваныч и стал по одной передавать снимки по кругу.

Нетерпение, с которым Володя ожидал, покуда снимки окажутся в его руках, было каким-то болезненным, острым и невыносимым. Рассказ директора словно ввел его в тот темный зал и как будто замуровал за ним вход. Володя оказался отрезанным от всего мира, настолько сильно тайна замурованного рыцаря втянула в себя все его сознание. Он сам как бы стал этим рыцарем, и теперь желание увидеть несчастного затворника, то есть сделать узником не себя, а другого человека, жившего в реальности, равнялось желанию освободиться из плена.

— Пожалуйста, смотрите, — неожиданно передали Володе и Иринке пару снимков, и мальчик буквально устремился взглядом в далекое прошлое.

Каким бы сильным ни было впечатление от рассказа директора, фотографии, однако, произвели на Володю еще больший эффект. Вспышка фотографа осветила лишь часть зала, где находился стол с сидящим за ним мертвецом, и фигура его с тусклыми бликами на латах тонула в полумраке. Действительно, было что-то жуткое в позе этого человека, которого человеком, конечно, не стоило бы и называть. Живая поза фигуры с зажатым в руке бокалом находилась в противоречии с железным, нечеловеческим обликом рыцаря. Особенно поражал закрытый наглухо шлем с забралом в виде огромного птичьего клюва. Что-то жуткое заключалось именно в этой уродливой, нечеловеческой голове с хищным клювом, безобразным и нелепым. Фотографии были сделаны мастерски, и снимки уловили мельчайшие детали боевого доспеха — все вплоть до травленого рисунка и крошечных заклепок на латах. И еще увидел Володя, что со шлема на оплечья рыцаря спускалась тончайшая паутина, покрывавшая фигуру едва заметным флёром и придававшая ей еще большую таинственность или даже сказочность.

— Нет, вы знаете! — сказала мама Володи взволнованным, слегка дрожащим голосом. — Эти снимки просто невыносимо, больно рассматривать. Страшно становится до жути... нет, не могу.

— Ага, пронял я вас таки! — с каким-то злорадным смешком, потирая от удовольствия руки, воскликнул Петрусь Иваныч. — Я же говорил, почтеннейшая Виктория Сергеевна, что у меня для вас, петербуржцев, тоже кое-что отыщется! То-то еще будет! А как же?! Замок и без тайны, без кровавой тайны!? Замок без привидений?! Это не замок!

Директор находился буквально на десятом небе от удовольствия.

— Неужели у вас и привидения есть? — с опаской и недоверием спросила Виктория Сергеевна. — Может быть, вот этого не надо? Уверена, что мне и фотографии ваши сниться будут долго.

А Петрусь Иваныч, глядя на маму своими прекрасными блестящими глазами, резво, совсем по-мальчишески сказал:

— Если и нет пока, то будут, будут! Ведь я директор коммерческого предприятия и уверен, что если б в Плоцком замке на самом деле появилось привидение, то я бы дал ему такую шикарную и громкую рекламу, что от загрантуристов отбою не было бы! Валюта Ниагарой к нам бы хлынула!

Кое-кто за столом поддержал директора одобрительным смешком, но вдруг раздался нетвердый и негромкий голос выпившего оружейника, Александра Фомича, до этого молчавшего, который произнес такое, что всех заставило в одно мгновение притихнуть:

— Давайте, давайте свою рекламу. Живет у вас в замке привидение, давно уже живет.

Конечно, можно было и не придавать словам Александра Фомича, еще совсем недавно называвшего себя крестоносцем Готфридом Бульонским, никакого значения — оригинальничает, дескать, в нетрезвом состоянии, сам себе рекламу делает. Однако было кое-что в его тоне, заставляющее прислушаться или, по крайней мере, не рассмеяться.

— Да, уже живет? — натянуто и чуть ли не строго спросил Петрусь Иваныч. — И как давно живет? Еще до моего директорства тоже жило в замке привидение? Вы что же, сами видели его?

Володя следил за оружейником и за директором с каким-то волчьим вниманием. Здесь, за столом, буквально за час он словно пережил пятьсот лет, отделявших его от страшных событий, происшедших в замке в начале шестнадцатого века. И то, о чем говорилось здесь, проникало в его сердце с какой-то болью, точно вначале разрезали грудь, а после вложили в нее катушку с кинолентой, где каждый кадр фиксировал давно прошедшее событие. Ему казалось, что он давно уж знал все то, о чем здесь говорили.

— Да, я видел привидение, часто видел, — спокойно заявил Александр Фомич и даже вздохнул, словно встреча с привидением на самом деле пробуждала в нем тяжкие воспоминания.

— Господи, сумасшедший дом! — нервно, с возмущением воскликнула Эльза Жоржевна и гневно посмотрела на мужа: — Ты что, хочешь, чтобы мы все здесь чокнулись? Ну для чего поддерживать такие разговоры? Ты же видишь, наш милейший Александр Фомич сегодня в ударе. Еще недавно он был крестоносцем, а сейчас...

— Я видел привидение! — почти что прокричал оружейник и с ненавистью посмотрел на жену директора. — И запомните, я пока еще не чокнулся, а в здравом уме. И привидение я видел в рыцарском облачении... в том самом, что на ваших фотографиях заснято...

И снова молчание, гнетущее и тяжкое.

— Стоп, стоп, стоп! — три раза ударил в ладоши Петрусь Иваныч, и Володя увидел, что, как бы ни хотелось директору выглядеть безмятежным и деловитым, однако губы его подрагивали и голос был взвинченным и немного петушиным. — Давайте разберемся, господа! Станислав Сильвестрович, обратился он быстро к архивариусу-горбуну, слушавшему разговоры коллег хмуро и, видно, с раздражением, — в вашем документе говорилось, что еще при жизни каштеляна в замке видели призрак в боевом доспехе? Так ведь?

— Все верно, пан директор, — без удовольствия подтвердил горбун.

— Прекрасно! А найденный после войны скелет в доспехе принадлежал, как мы понимаем, младшему Ильиничу — Андрею. Так ведь?

— Совершенно справедливо, — кивнул головой Ржевусский, — я вам об этом и собирался доложить. Форма доспеха, как я представляю, того доспеха, что имел покойный, точно соответствует времени написания документа — первая четверть шестнадцатого века.

Петрусь Иваныч быстро взглянул на фотографии, бросил Александру Фомичу две из них:

— А ну-ка, эксперт, скажите, здесь латы какого времени?

Александр Фомич даже не взял снимки в руки — он сидел в задумчивости, прикрыв ладонью глаза. Произнес лениво и как бы нехотя:

— Здесь и ребенок определит: золингеновский доспех начала шестнадцатого века, закрытый шлем бургундского типа с ожерельем — самая совершенная модель, лучших не придумали.

— Ну а для чего же забрало с этаким-то клювом сделали? — недоуменно спросил директор, смягчившись, — ему было приятно иметь сотрудника такого класса.

— Да, забрало на самом деле любопытное. Полагаю, князь Андрей сам заказал себе доспех — в княжестве Литовском было в ходу вооружение европейской формы. А клюв — для устрашения врагов в бою. Только шлем этот ему худую службу сослужил.

— Почему же? — спросил директор.

— А потому, что старший брат, Владимир, брата своего убив, облек его в доспех и посадил за стол с лицом, закрытым этим клювом. Никто из тех, кому он брата своего показывал, не мог и заподозрить, что это мертвец сидит, но каждый вспоминал оригинальный шлем Андрея и передавал другим, что видел живого брата хозяина замка. Кому какое дело, что тот сидел в доспехе! Понятно, что слухи по замку все-таки ползли, но внешне все было пристойно: старший князь принимает у себя в замке младшего брата, о соперничестве забыто, торжествует добродетель. А на самом деле убитый гниет в своем железном саркофаге, изображая наслаждающегося жизнью рыцаря!

— О, все это истинная правда, пан Александр! — проскрипел Станислав Сильвестрович. — Вы очень проницательны и верно изложили события. Именно так я и хотел построить свой доклад в Минске! — И добавил, еще более воодушевляясь, с заблестевшими по-мальчишески глазами: — И этот призрак... о, это не легенда, не выдумка. Я знаю, что привидение по замку ходит, и дух молодого витязя, князя Андрея, не успокоится, покуда не отомстит!

Тут в разговор снова вмешалась Эльза Жоржевна, которая, как сумел заметить Володя, не терпела разговоров о сверхъестественном.

— Ну что за ахинея, что за галиматья! — вспыхнула она. — Кому призрак должен отомстить?! Директору заповедника за то, что он стал новым хозяином замка, мне, его жене, или, может быть, вам, кто потревожил его покой своими бредовыми рассказами?!

Вдруг из-за стола важно и даже величаво поднялась пани Ванда, кастелянша, и с обиженно-гордым видом сказала:

— Пани Эльза, вы забываетесь! Пан Ржевусский слишком умен для того, чтобы воздержаться от бреда и галиматьи. Вы хоть и являетесь супругой пана директора, но на грубость вам это права не дает. А призрак, если хотите знать, на самом деле давно уж бродит по Плоцкому замку, только людям с натурой грубой, духовным слепцам, его не увидеть!

Конечно же, лицо Эльзы Жоржевны тут же побагровело, и жена «нового хозяина замка», бросив на стол салфетку и совсем потеряв свой интеллигентный облик, прошипела:

— Нет, пани Ванда, это вы забываетесь! Уж не меня ли вы подразумевали, говоря о людях с грубой натурой? Да знаете что, одного слова моего довольно будет, чтобы вы исчезли из замка подобно привидению при крике петуха!

— О, сделайте милость, скажите это слово! Испугали! Сами будете здесь картошку чистить и мыть посуду! — заносчиво ответила директорше пани Ванда, а реставратор Витя сказал со смешком:

— Ну, пошло-поехало!

Но из-за стола вдруг с шумом поднялся археолог Ковчун и сказал с презрением:

— Стыдно! Гадко!

И, не прощаясь, пошел к выходу и скрылся за хлопнувшей дверью. А Петрусь Иваныч, боясь, наверное, того, что и еще кто-нибудь из «замкового братства» вот так поднимется и выйдет самым грубым и неучтивым образом, три раза хлопнул в ладоши, что, видно, являлось для всех сигналом «слушать мою команду», и громко сказал:

— Все, дамы и господа! На сегодня беседы наши считаю завершенными! Спокойной ночи! — И прибавил, желая, должно быть, пошутить: — Надеюсь, привидение вас сегодня не побеспокоит! А если призрак все-таки вас посетит, постарайтесь договориться с ним о цене: он станет самым дорогим нашим экспонатом! Ха-ха-ха!

Но почему-то никто не рассмеялся, и все стали подниматься со своих мест, и вскоре уютный охотничий зал опустел.

ГЛАВА 4ПСИХ НА ПСИХЕ И ПСИХОМ ПОГОНЯЕТ!

В коридоре Петрусь Иваныч остановил маму, Володю и Иринку, сказал немножечко смущенно, но по-прежнему галантно:

— Позвольте, дорогие петербуржцы, я вас провожу до комнат, вам отведенных.

Мама улыбнулась:

— Что, думаете, мы испугались ваших привидений в латах?

— Не в этом дело, — отчего-то нахмурясь, сказал директор. — Вы, чего доброго, еще заблудитесь в нашем лабиринте. Кстати, что до привидений, то смеяться действительно не нужно: я сам слышал о призраке... Знаете, в жизни так много непонятного...

Мама покачала головой, сказала: «Ну и ну!» — и вслед за директором все снова двинулись петлять по коридорам дворца и галереям стен и башен замка. Дорогой Петрусь Иваныч то и дело останавливался и, точно извиняясь, начинал убеждать Викторию Сергеевну, Володю и Иринку в том, что его сотрудники на самом деле люди очаровательные, прекрасные специалисты, но немного самолюбивы и ревнивы, так как знают себе цену. А поэтому иногда в их спаянном коллективе возникают не то что бы ссоры или скандалы, — что вы, убереги Господь! — а этакие недоразумения, обмены колкостями. Директор говорил еще, что его жена, Эльза Жоржевна, тоже прекрасный человек, великодушный, честный, но немного возомнила из себя хозяйку замка, этакую баронессу или герцогиню. И Петрусь Иваныч заверил «петербуржцев» в том, что он собьет-таки с нее эту спесь, на что мама сказала: «А может быть, не надо?»

Директор довел гостей до отведенных им апартаментов, тепло распрощался с ними, галантно поклонившись и пожелав спокойной ночи «безо всяких привидений», и ушел в полумрак коридоров.

Было что-то около часа ночи, но мама попросила Иринку заглянуть к ним в комнату, и когда Виктория Сергеевна, Володя и Иринка сели возле круглого стола в номере, мама спросила у сына и девочки, обведя обоих немного насмешливым взглядом:

— Ну и как вам замок и его обитатели?

— Замок чудесный, — сразу заявил Володя, — классный замок просто, а вот что про обитателей... кажется, здесь псих на психе и психом погоняет.

— А тебе, Ирина, то же самое показалось? — обратилась мама к девочке.

— Нет, ну зачем же... — мягко возразила Тролль. — Все эти люди, они такие умные, только, мне показалось, они все... несчастливые и какие-то обиженные, точно у них отняли любимую вещь, запрятали куда-то далеко и не отдают, а они горюют об этой вещи и обижают один другого, чтобы себя обиженным не чувствовать.

Мама с одобрительной улыбкой, очень ласково провела своей ладонью по руке Иринки и сказала:

— Ты все это очень верно подметила, девочка. А мне к тому же показалось, что они разыграли перед нами небольшой спектакль с прочтением старинных документов, с легендами о замурованных рыцарях и привидениях. И все они себя так важно называли господами и дамами! Да, конечно, это был спектакль, только я пока не знаю, кто их режиссер и для чего нам его представили.

Иринка вдруг спросила, но как-то робко, словно сразу пожалев о том, что задала свой вопрос:

— Виктория Сергеевна, скажите, а вы раньше никогда не видели этого директора?

— Нет, девочка, никогда, — удивленно вскинула мама свои красивые густые брови.

— И он вас никогда не видел?

— Думаю, что и Петрусь Иваныч меня не видел раньше. Вызов в институт пришел официальный, даже не из Минска, а из Москвы, вот я и поехала... А почему ты спрашиваешь?

Тут уж Иринка совсем стушевалась и замялась.

— Да знаете, он на вас так смотрел... словно что-то вспомнить хотел. Странно так...

— Нет, — решительно сказала мама, — тебе, должно быть, что-то показалось. Петрусь Иваныч такой... джентльмен, а рядом была его жена. Нет, выбрось все из головы — тебе, конечно, показалось!

Тут Володя грубовато сказал Иринке:

— Ладно, Тролль, иди к себе. Завтра обо всем поговорим, а теперь уж спать пора. Ключ не потеряла?

Было видно, что девочка обиделась. Она тут же поднялась и сказала довольно резко, направляясь к двери:

— Не беспокойся, еще не потеряла! — и, не прощаясь, скрылась за дверью.

— Ну и зачем ты обидел девочку? — со вздохом спросила мама, но Володя ответил ей не сразу, вначале посопел, быстро осознав, что напрасно нахамил Иринке.

— А чего она... про взгляды директорские тут болтала и все спрашивала? А хоть бы и встречались вы, так ей какое дело?

Но мама только взъерошила Володины волосы и ласково сказала:

— Ложись-ка ты спать, защитник материнской чести. Привидений-то не боишься?

— Нет, не боюсь, — буркнул Володя, — и даже очень хочу повстречаться... с Рыцарем с железным клювом.

— Ну-ну, во сне увидишься. Спокойной ночи.

Володя забрался в холодную постель, где накрахмаленные пододеяльник и простыня были твердыми, как жесть, и страшно хрустели. Закрыл глаза. Вскоре легла и мама. Поворочалась, и минут через десять послышалось ее ровное дыхание, что подсказало Володе: мама спит. Но мальчику не спалось.

Все, что увидел и услышал он за последние часы, впилось в него острой занозой, выковырять которую было теперь не так-то просто. Понятно, что глубже всего залез в Володю рассказ о замурованном рыцаре, о находке археологов и о том, что по замку до сих пор бродит привидение, облаченное в рыцарские латы. Володя попеременно представлял в своем воображении то молодого князя Андрея, убитого своим братом и посаженного за стол с яствами в доспехе, то ужас людей, проломивших стену зала и увидевших за столом сидящего рыцаря, покрытого легкой паутинкой, то призрак, прозрачный, бестелесный, двигающийся по галереям замка неслышно, в развевающемся плаще, со шлемом с ужасным птичьим клювом.

Воображая все эти картины, Володя ощущал чувство леденящего страха, виток за витком опутывающего его по рукам и ногам невидимыми, но крепкими веревками, разорвать которые мальчик был не в силах. И Володя вновь начинал ненавидеть себя за то, что страх, как он ни сражался с ним, каких бы успехов в борьбе с этим чувством ни достигал, все еще жил в нем, рождаясь вновь и вновь, будто кто-то незаметно бросал в него семена страха, неожиданно прораставшие густыми, богатыми всходами.

Нет, нужно было что-то предпринять уже сейчас, чтобы заглушить этот надуманный, глупый страх, и Володя поднялся. На цыпочках, боясь разбудить маму, подошел к стрельчатому окну-амбразуре. По словам Петруся Иваныча, окно выходило на реку и лес, но сейчас трудно было проверить это — было уже далеко за полночь, а луна пряталась за облаками, поэтому Володе казалось, что он смотрит в черную адскую бездну. Ему стало не по себе и захотелось поскорее отойти от окна.

Зато явилась другая мысль, и Володя, надев тапочки и взяв со стола ключ от двери, тихонько пошел ко входу в номер, очень осторожно повернул ключ в замке, и дверь отворилась. Вначале Володя просунул в коридор одну лишь голову и осмотрелся. А в коридоре все было по-прежнему — все та же тишина, тусклый свет ламп, серпы алебард, поблескивавших на стенах, начало галереи, уводящей в лабиринты замка.

И пасть галереи, полутемной и зовущей, вдруг потянула Володю к себе. Ему захотелось заглянуть в нее именно теперь, когда весь замок спал, когда здесь царствовало время пробуждения потусторонних сил, неизведанных и непонятных, страшных своей таинственностью, но каких-то притягательных и долгожданных.

И Володя пошел по коридору, где располагались входы в гостиничные номера, к галерее, заглянул в ее полутемное чрево, очень желая увидеть там нечто необыкновенное, может быть, даже тень замурованного рыцаря. И едва заглянул он туда, как услышал позади себя скрип, заставивший Володю обернуться резко и стремительно. Он увидел фигуру в белом одеянии, застывшую неподалеку от дверей его номера, и вздрогнул всем телом, пугаясь этого видения. Но видение вдруг заговорило знакомым насмешливым тоном, и Володе тотчас стало стыдно за то, что он так испугался Иринки.

— Что, нервы решил проверить? Ищешь привидение?

Володя подошел. На самом деле он выглядел комично в трусах и майке, да еще в шлепанцах на босу ногу. Но что делала здесь Иринка, одетая в длинную ночную сорочку, давшую Володе повод принять девочку за призрак?

— Да, ищу, — спокойно сказал мальчик, прислоняясь к стене рядом с Троллем. — Тебе, я вижу, тоже не спится? Замурованный рыцарь мерещится?

Иринка ответила, как показалось Володе, с издевкой:

— Нет, не рыцарь — ты мне мерещишься.

— Да, с каких это пор? — И добавил уже совсем грубо: — Рано что-то тебе ребята мерещиться стали. С куклами играйся...

Иринка постучала тонким пальчиком по своему виску и с тихим презрением сказала:

— Дурачок! — и подобно привидению скрылась в своей комнате.

А Володя, конечно, очень скоро осознавший, что сказал ужасную глупость, успокоил себя тем, что отомстил Иринке за насмешливый тон по поводу вещей, бывших для него самого почти что святыней. Ведь надо же бороться с неприятелем тем оружием, которое он сам и выбирает. Правда, успокоил себя Володя этим доводом не совсем, а поэтому еще долго ворочался в постели, позабыв о рыцаре с железным клювом.

***

— Скажи честно, — спросила мама утром, — ты тяжелой работы боишься?

— Нет, совсем не боюсь, — тут же ответил Володя, натягивавший брюки.

— А может быть, ты просто отдохнешь? Погуляешь в парке, почитаешь — в замке есть библиотека...

— Нет, — опять отрезал Володя, — я работать хочу. И Тролля тоже устрой, а то ей в голову, я вижу, всякая блажь лезет.

— Хорошо, вы будете работать, — кивнула мама, тщательно причесывавшая перед большим зеркалом в богатой резной раме свои пышные каштановые волосы.

Потом Володя, мама и Иринка, пользуясь планом, оставленным Петрусем Иванычем, отыскали охотничий зал, в котором ужинали вчера. Здесь пани Ванда, чопорная и важная, как осетр, предложила новым членам «замкового братства» легкий завтрак, после чего они пошли к директору, чтобы получить работу.

Кабинет Петруся Иваныча тоже размещался в замковом дворце, неподалеку от охотничьего зала. Путь к нему также определили по плану и вскоре подходили к тяжелой двери резного дуба, оказавшейся немного приоткрытой. Вдруг громкий, неприятно резкий голос обычно вежливого директора остановил Викторию Сергеевну. Голос доносился из кабинета, похоже было, что Петрусь Иваныч кого-то распекал, но подходить ближе было неудобно, так как не хотелось становиться свидетелем чьего-то унижения и директорской грубости. А слышалось вот что:

— Вы — старый осел и больше никто. Я вас предупреждал уже неоднократно прекратить свои идиотские опыты, пока вы не уничтожили замок и всех нас вместе с ним! Но вам угодно было наплевать на предостережения, так знайте: то, что случилось этой ночью, произошло с вами последний раз! Другого раза не будет! Я вас выгоню вон из замка, метлой выгоню и не посмотрю на ваши седины! А теперь идите!

Раздалось невнятное бормотание, словно пытались оправдаться, но тут же скрипнула дверь, и, к великому удивлению Виктории Сергеевны, Володи и Иринки, из кабинета буквально выбежал горбун Станислав Сильвестрович Ржевусский. Лицо его, сморщенное, жалкое, искажала гримаса страдания. Он почти что плакал и, увидев свидетелей своего позора, стоящих в коридоре, закрыл глаза ладонью и, проходя мимо, пробормотал:

— А, Иисус Мария, Иисус Мария!

Оробевшие, сконфуженные «петербуржцы» стояли и не знали, что им делать. Наконец мама, покусав в раздумье губы, решительно сказала:

— Заходим! — и постучала в дверь кабинета директора Плоцкого замка.

Они зашли, услышав «войдите», и Петрусь Иваныч, простирая к ним руки, встал из-за широкого стола, радушно приветствуя своих гостей, и Володя подумал: «Да неужели этот джентльмен мог всего три минуты назад так безобразно отчитывать старика?»

— Я рад, я счастлив! Заходите! Заходите! — полилось из его медоточивых уст. — Как спали? Как завтракали? Что, уже и поработать хотите?

И директор минут пять говорил все в том же духе, так что Володе даже стало противно слушать его пустую болтовню. Он стал рассматривать убранство кабинета, украшенного куда богаче, чем охотничий зал: картины, оружие, включая два полных рыцарских доспеха, что понурились забралами шлемов по углам большой комнаты, изделия из бронзы, мрамора — чего здесь только не было!

Но особенно Володю поразило то, как раздвинулась резная дубовая обивка стены, образовался проход, оттуда вышла жена директора Эльза Жоржевна, не в брюках, как вчера, а в богатом платье с блестками и с ожерельем на открытой шее.

— Здравствуйте, — сказала она с видом величественным и довольным из-за того, наверно, что уловила впечатление, произведенное своим неожиданным появлением.

— Не пугайтесь, — сказал директор, — это не привидение, а моя жена. Просто спальные комнаты у нас совмещены с кабинетом этим секретным проходом. Так удобно работать. А, кстати, — очаровательно улыбнулся Петрусь Иваныч, — призрак вас не беспокоил?

— Не беспокоил, — отвечала мама, — и мы на него при этом не в обиде. Впрочем, вы вчера нас так заинтриговали, что я теперь не против познакомиться, если ваш призрак будет себя вести, как подобает джентльмену.

Директор снова улыбнулся:

— Еще не все потеряно, Виктория Сергеевна! Не все потеряно! — И тут же он словно осекся, принял деловой вид, порылся в своих бумагах. — Вам нужна работа, нужна работа... — машинально, про себя, говорил он при этом. — С вами, Виктория Сергеевна, у меня нет проблем — вас Эльза Жоржевна отведет сейчас в наши фонды и покажет коллекцию, а также тематико-экспозиционный план. Так что вы приступите к работе уже через несколько минут. А вот ваши дети, ваши дети... — И Петрусь Иваныч снова глубоко задумался, а пока он думал, заговорила Иринка с отчаянной слезой в голосе:

— Вы меня, пожалуйста, простите, но я вам скажу... я не дочь Виктории Сергеевны, вы что-то путаете... я просто дружу с Володей, и в этом ничего такого нет... — И замолчала.

Володя покраснел, пожалуй, больше, чем сама Иринка или смущенная мама. «Ну что за дура?! — подумал он в сердцах. — Не хочет быть моей сестрой, что ли?». А любезный Петрусь Иваныч, ничуть не смутившись, понятливо закивал:

— О мадемуазель, я все понял, все понял и прошу меня простить. Вам, Ирочка, я следующее место назначаю: идите с Викторией Сергеевной и будьте ей помощницей, своего рода лаборанткой. Работа непыльная — пыль, где надо, вытрите, — за каламбур простите, — коробочку с места на место переставите, этикеточку клейком намажете. Согласны?

Иринка улыбнулась благодарной и счастливой улыбкой:

— Да, да, согласна!

— Вот и прекрасно! Ну, а с вами, юноша, — сказал он, с улыбкой глядя на Володю, — дело посложнее. Хотел я вас археологу Ковчуну отдать, чтобы вы поковырялись в землице плоцкой, но он мне сегодня утором сцену уже устроил: зачем-де замку еще один археолог... короче, обижен человек. Так что отправлю я вас на помощь оружейнику нашему, Захарову Александру Фомичу...

— Но вчера, — мягко прервала директора мама, — этот... Готфрид Бульонский был навеселе. Он не каждый день такой?

Было видно, что мама опасается за сына, и Володя уже был готов сам вмешаться в разговор и заверить всех, что на него ничто не может подействовать, — так ему хотелось попасть в подручные к оружейнику! Но сам директор, защищая, наверно, свой собственный престиж, заверил маму:

— Умоляю вас, Виктория Сергеевна, не тревожьтесь! Я пригрожу Захарову увольнением, если он позволит себе употребление спиртных напитков в присутствии вашего Володи. Я знаю, что такое влияние среды... Вообще, скажу вам честно, если бы Александр Фомич не был первоклассным специалистом, я бы его давно турнул...

— Да, у вас здесь строго, — отметила мама, намекая, как показалось Володе, на грубый выговор, полученный несчастным горбуном.

— Строго, — мрачно подтвердила Эльза Жоржевна, сидевшая в низком кресле у стены с картинами. — Даже меня турнуть могут...

И Володя успел заметить бешеный взгляд, брошенный директором в сторону своей жены, даже не на нее, а куда-то мимо. Петрусь Иваныч хотел было что-то сказать, но сдержался, сглотнул пару раз воздух и лишь потом произнес уже в своей обычной манере любезного мужчины:

— Дамы могут быть свободны, а Володя пусть подождет минуту — мне нужно сделать одну запись.

Эльза Жоржевна, мама и Иринка поднялись и вышли из кабинета, а Володя остался. Он сидел на стуле рядом со столом директора, который на самом деле принялся строчить на листке бумаги, потом вдруг поднял голову и зачем-то спросил:

— Ты любишь свою маму, Володя?

Мальчик опешил — столь неожиданным показался ему вопрос директора.

— Ну да, конечно, очень люблю, — пролепетал он.

— А отец-то есть у тебя? — снова поинтересовался Петрусь Иваныч, и этот вопрос выглядел еще более странным.

— Да, есть, — отвечал Володя. — У меня очень хороший папа.

— В этом я тоже не сомневался, — расплылся директор в очаровательной улыбке. — А кем он работает, твой папа?

— Кузнецом работает, на заводе, — сказал Володя, чувствуя, как начинает краснеть. И он тут же вознегодовал на себя: «Да что я, стесняюсь, что ли, своего отца-рабочего?»

— Кузнецом?? — не просто удивляясь, но даже изумляясь, переспросил Петрусь Иваныч, и его брови поднялись к волнистым волосам.

— Ну да! — ожесточился Володя, понимая, что директор никак не мог подумать, что его папа может быть простым кузнецом. — А что в этом дурного? Знаете, какой он сильный, хоть и не молотком по наковальне бьет, а на огромном механическом молоте работает? И он еще очень благородный!

— Что ты, Володя, что ты! — замахал рукой директор. — Я нисколько не думал, что работать кузнецом — дурно. Наоборот, это чудесная профессия, такая мужская... Впрочем, — сказал он, вставая, — нам нужно идти. Дел у меня обычно невпроворот. Весь заповедник на мне — это не шутки!

Володя тоже встал, и они вышли из кабинета. На душе у Володи отчего-то было мрачновато, он на кого-то злился, хотя не мог понять — на кого же: на директора за его глупые вопросы, на себя ли за нелепые ответы или на отца за то, что работал кузнецом, а не директором музея.

ГЛАВА 5КРЕСТОНОСЕЦ ГОТФРИД БУЛЬОНСКИЙ

Петрусь Иваныч и Володя вышли из дворца и прошли по замковому дворику к одной из четырех башен цитадели. Двор был вымощен булыжником, и каждый шаг идущих со щербатых, округленных временем камней взлетал куда-то к стенам, отражался от них гулким шлепком, повторялся несколько раз, перепутываясь с летящими вслед новыми шагами.

— Мы идем к юго-западной башне, там наш арсенал, — говорил дорогой директор. — О, ты увидишь, какие богатства собрал я там! Любой мальчик, ни секунды не колеблясь, отдал бы все на свете, чтобы хоть на час войти в тот зал! А ты будешь там работать, целый месяц, а, если хочешь, — и Петрусь Иваныч заглянул в глаза Володи, — то и гораздо дольше! Я — хозяин замка! Я все могу!

Они подошли к невысокой деревянной двери башни, обитой кованым железом, и Петрусь Иваныч огромным ключом с затейливой бородкой, висевшим на кольце размером с блюдце рядом с множеством других ключей, стал отворять эту дверь. Вошли в темноту, и Петрусь Иваныч тут же закрыл дверь. Потом, поддерживая Володю за руку, направил мальчика на винтовую лестницу, похожую на штопор, так как поворачиваться, поднимаясь, приходилось очень часто. Время от времени лестницу освещали нежданно появлявшиеся оконца-бойницы, прорубленные в толще стен, наверное, специально для обстрела нападающих на замок.

Наконец они остановились напротив двери, за которой раздавались удары металла по металлу, словно кто-то бил молотком по кастрюле. Петрусь Иваныч с полминуты постоял у двери, прислушиваясь к ударам, потом как бы про себя сказал:

— Работает, это хорошо! — и толкнул дверь. — Ну, заходи, Володя! предложил директор мальчику, тот шагнул через порог и очутился в просторном зале, кирпичные стены которого не были оштукатурены и имели вместо окон пушечные и ружейные амбразуры. — Ты, Володя, — торжественно сказал директор, — попал в юго-западную башню замка! Здесь я собираюсь сделать рыцарский зал, каких нет даже в частных саксонских или баварских замках! О, это будет чудо! Любители старины повалят в Плоцкий замок со всего света! Ты — один из первых, кто увидит мои богатства!

Володя при входе в зал заметил кучи разных металлических предметов. Кучи эти, беспорядочные, как показалось ему вначале, были везде — по углам, вдоль стен, на длинных деревянных столах, колченогих и убогих, на каких обыкновенно строгают доски. Все это при первом взгляде напоминало свалку металлолома, но скоро глаз Володи смог разобраться и понять, что весь наваленный здесь металлолом и не был таковым, а представлял собой старинное оружие!

Сколько здесь его было! Володя переводил взгляд с кучи на кучу, ему хотелось поскорее приблизиться, рассмотреть внимательней, потрогать, понюхать, пощупать, поколупать. Но Петрусь Иваныч уже тянул его в дальний конец зала, откуда шел к ним навстречу вчерашний Володин знакомец, представившийся крестоносцем Готфридом Бульонским. Теперь он не выглядел развязным весельчаком, а был хмурым или даже злым. Из одежды имел он на себе один лишь кожаный фартук да засаленные штаны, и щетина его за ночь отросла еще больше, так что вид крестоносца был самый затрапезный, и походил он на рабочего сантехнической мастерской, выскочившего к ларьку попить пивка.

— Чего вам?! — совсем неучтиво спросил Александр Фомич у директора. Работать мешаете, шляетесь только!

Володя подумал было, что Петрусь Иваныч накричит сейчас на «крестоносца», но директор не то что не рассердился, но, напротив, выказал полную терпимость и уважение:

— Александр Фомич, я к вам по делу. Вы помните, наверно, этого юного рыцаря, что прибыл к нам вчера из Питера?

— Ну и что? — по-прежнему был нелюбезен «крестоносец».

— А то, что я хочу определить его на месячишко под ваше бдительное начало. Пусть вам поможет — он парнишка смышленый, да и не хилый, как я вижу. Потаскает вам железки ваши, поддержит кой-чего, почистит, подметет, помоет. А то, я вижу, грязью вы здесь заросли. Ну как, идет?

— Не нужно мне никого! — был приговор Александра Фомича. — Сам я справлюсь! Будет тут вертеться под ногами! Уведите своего рыцаря, Христа ради!

— Но я очень вас прошу! — настаивал директор. — Нехорошо гнать от себя молодое поколение — это же смена ваша, надежда!

— Ваша это смена, а не моя! — был непреклонен «крестоносец». — Мне замены уже не будет! Все сейчас тяп-ляп, халтура да подделка! Не хочу с вами дела иметь!

Но Петрусь Иваныч был упрям, и скоро оружейник смягчился:

— Ну, так и быть. Оставляйте вашего родственничка, только, если он стибрит хоть винтик, я жаловаться не буду — так его высеку, как подмастерьев в цехах средневековых секли. Месяц сесть не сможет!

Директор улыбнулся и спросил у Володи:

— Тебя устраивает это условие?

— Да, устраивает! — твердо сказал Володя. — Я ничего не украду, увидите!

Когда директор ушел, «крестоносец», почесав всклокоченную голову, словно думая, что бы поручить Володе, вдруг резко нагнулся к куче оружия, выхватил с грохотом какой-то предмет, выставил его вперед на вытянутой руке и спросил:

— А ну говори, говори быстро! Что это я держу в руках?! Ошибешься три щелчка в лоб получишь, а правильно скажешь — мне десять пробьешь!

Володя сильно удивился вопросу и предложенным условиям игры, но, однако, уставился в предмет, протянутый Александром Фомичом. Это был длинный четырехгранный кинжал с блестящим щитком, надежно прикрывавшим рукоятку.

— Это кинжал... — робко начал Володя. — Кажется, для левой руки... дага, — и опасливо посмотрел на «крестоносца».

По неказистому, посконному лицу оружейника внезапно разлилась блаженная счастливая улыбка.

— А век, век какой? Говори!

— Шестнадцатый, похоже... — неуверенно сказал Володя.

Что тут случилось с Александром Фомичом! Он, преобразившийся, с горящими глазами, схватил Володю за уши, потянул за них с грубоватой лаской и просто заорал:

— Умница! Гений! Откуда ты все это знаешь! Чертовщина какая! Да неужто я не одинок?! А ну, давай, бей меня десять раз по лбу.

И Александр Фомич, словно сошедший с ума от внезапной радости, согнулся пополам, подставляя голову Володе, которому, однако, совестно было щелкать в лоб солидного по возрасту мужчину, и он вначале отнекивался. Но «крестоносец» решительно настаивал, и Володе ничего не оставалось, как пробить оружейнику десять щелбанов, хотя сделал это мальчик весьма деликатно. Но даже после этой процедуры Готфрид Бульонский не унимался:

— Нет, ну ты подумай! Такие познания! Нет, ты, Володя, не родственник этому паразиту Петрушке, будь он неладен! Я вижу в твоих глазах искру Божью, небесную! Ты — не ящерица, не рептилия, ты — человек, ты — рыцарь, я это сразу понял! И где ты познакомился с этим стервятником, с этим пожирателем падали?! Нет, вы не можете быть родственниками!

Володю немало удивили слова Александра Фомича. Он понимал, что оружейник говорит о директоре, но почему же так резко? И зачем он так хвалит его? За что? Подумаешь, он угадал назначение и вид оружия! Но ведь это так нетрудно! Посмотрел альбом, прочел подпись под фотографией — и все дела!

— Да, мы не родственники с вашим директором, — сказал Володя, которому было неловко слушать то, как поносили Петруся Иваныча. — Но за что вы так не любите директора? Мне кажется, он вполне приличный человек, даже благородный...

— Благородный??! — удивился Александр Фомич, даже присев от изумления. — И этого пройдоху, этого купчишку ты называешь благородным? Ну, мальчик, ты падаешь в моих глазах! Нет, ты попросту еще не знаешь, кто есть на самом деле этот Петрусь Иваныч! Да это барахольщик и сквалыга, спекулянт и жадина, сребролюбец и неуч, хам и подхалим! Впрочем, он соединил в себе все качества, что присущи нашим новым бизнесменам, рвущимся к почестям и богатству любой ценой!

Володя пожал плечами. Ему не хотелось верить в то, что он услышал.

— Да ведь Петрусь Иваныч всего-навсего директор будущего музея-заповедника. Не понимаю, как тут можно быть еще и спекулянтом, барахольщиком...

Александр Фомич рассмеялся громко и раскатисто. Поднял вверх свой почерневший от работы с железом палец, словно предлагая подождать минуту, быстро прошел к верстаку, минуты на две исчез под ним и вернулся к Володе с блестящими глазами и губами. Сильно запахло вином.

— Ты, конечно, — начал «крестоносец», — можешь на меня пожаловаться это твое дело, валяй, — но я все скажу... Этот наш директор, неизвестно кем назначенный быть руководителем музея, хочет сделать не музей, а балаган, способный давать одну лишь прибыль. Тут тебе и отель, и ресторан, и сауна с бассейном — и это в бывших винных погребах! Он уже сломал ползамка, перестроив его по собственному плану — старины здесь почти что не осталось. Зато дом вполне пригоден для приема богатеньких туристов! Есть деньги, причем немалые — милости прошу! Мы для вас устроим представление под названием «Плоцк-шоу»! Он даже тир здесь решил устроить для стрельбы из кремневых ружей! И цену уже определил — выстрел десять долларов!

— А что плохого в таком тире? — не понимал Володя гнева, душившего Александра Фомича. — Кажется, интересная затея.

«Крестоносец» воздел над головой свои голые волосатые руки, короткие и клешневатые.

— Матка Боска! — воскликнул он. — Я думал, ты смышленей, мой юный друг! Ведь Петрусь Иваныч из музейного оружия пулять будет! Из уникальных образцов! Представляю, во что превратятся все пистолеты и ружья, сработанные двести лет назад, после нескольких выстрелов! Да их стволы просто разорвутся! Ты думаешь, я не говорил директору об этом? Сто раз уж говорил, а ему плевать! Будет в музее тир — и все тут!

Александр Фомич, состроив на своем неказистом лице смешную гримасу и подняв вверх черный палец, снова убежал к верстаку, и на минуту его не стало видно. Вернулся «крестоносец» в еще более воодушевленном настроении, собираясь, как видно, продолжить критику директорских идей. Но Володе неприятно и неинтересно было слушать это — интересовало другое, а именно груды оружия, лежащие тут и там.

— Откуда все эти сокровища? — восхищенно спросил мальчик, и «крестоносец», заметив его настроение и довольный тем, что встретил родственную душу, охотно отвечал:

— О, богатства эти, дружочек, натаскал сюда наш миленький директор изо всех музейных хранилищ страны и даже из театральных бутафорских. В ловкости, конечно, Петрусю не откажешь! Брал все, что давали, правдами-неправдами добывал, вот и собрались эти горы. Меня сюда и взяли, чтобы разобрал и починил испорченное, а потом из всего оружия этого рыцарский зал устроил.

Володя, присмотревшись к кучам, увидел, что беспорядок здесь был лишь кажущимся, и оружие лежало подобранным образец к образцу: ружья с ружьями, сабли с саблями, а шпаги сгрудились в другом месте. А Готфрид Бульонский, возбужденный, нелепо размахивающий своими короткими сильными руками, все говорил:

— О, я вижу, мальчик, тебе нравится все это богатство! И немудрено чего тут только нет! Вот, посмотри, рапиры: эта, восьмигранная, миланская, с чудным глубоким травлением богатой гарды! А эта — так называемая брета, испанская рапира! Ее ты очень просто отличишь от остальных по манжетке на чашке эфеса. Она сделана в Толедо в самом начале семнадцатого века! А вот парижская рапира — такой иголкой, должно быть, щекотал гвардейцев кардинала сам д'Артаньян!

Володя брал из рук Александра Фомича оружие, пробовал, насколько удобна рукоять, упруг ли клинок, и отдавал назад, восхищенный и счастливый. Холод стали проникал куда-то в самую глубину тела, будил картины уличных схваток, словно пережитые самим Володей когда-то очень давно. Он даже будто слышал звон клинков, победные крики и стоны раненых, и Володя, держа в руках оружие, чувствовал себя прожившим очень длинную жизнь, чувствовал себя почти что вечным.

— А посмотри-ка мальчик, — нагибался «крестоносец» к новой куче, — вот рыцарские мечи, кованные мастерами Золингена и Аугсбурга! Благородное оружие!

А Володя уже тянулся к огромному двуручному мечу.

— Ведь это тоже рыцарский меч?

— Нет, ты ошибся, мальчик, ты ошибся! — огорченно морщился Александр Фомич. — Это оружие швейцарских пехотинцев, эспантон. Хочешь покажу, как им орудовал непобедимый наемник из маленькой, но мужественной Швейцарии?

И «крестоносец» быстро схватил с верстака кусок кожи, потом взял в руки меч, огромный, как копье, обмотал кожей лезвие, а рукоять прижал к поясу.

— Вот так! Здесь мы кожей охраняем руку от пореза, рукоять идет в живот и упирается в него — здесь твердый пояс, нам не страшно! И пусть теперь двигается на меня конница противника! Я буду ее рубить вот так, — и Александр Фомич стал размахивать страшным клинком в разные стороны, — или колоть вот этак! Видишь? Ты с этим мечом непобедим! Швейцарцы с легкостью били рыцарей, закованных в металл!

Но нетерпение звало Володю все к новому и новому — ему хотелось все здесь осмотреть и перещупать.

— А это, я вижу, арбалеты?

— Да! — с гордостью соглашался «крестоносец». — У нас пятнадцать арбалетов. Посмотри-ка, это нехитрый самострел, чья тетива натягивалась рычагом, называвшимся «козья ножка». А рядом с ним тяжелый арбалет. Чтобы натянуть его, потребовалось бы десять мальчиков с твоей силой. Его заряжали при помощи такого сложного приспособления — немецкого ворота. А вот, пожалуйста, английский ворот — он еще сложней!

— А есть у вас доспехи? — горел от нетерпения Володя.

— Ну а как же? Только постой минуту... и «крестоносец» снова сбегал к верстаку, чтобы ненадолго исчезнуть под ним. — А ну, пойдем со мной! схватил Александр Фомич Володю за руку и потащил в противоположный конец зала, где находился, видно, какой-то закуток или даже комната, отделенная от зала драными занавесками. — Смотри, любуйся! Вот воинство императора Максимилиана во всей своей красе!

Готфрид Бульонский рывком раздвинул занавески, и Володя остолбенел и даже отпрянул назад — всего метрах в двух от него плечо к плечу стоял отряд закованных в металл рыцарей. Их начищенные доспехи сияли и точно жили в игре бликов, плясавших на выпуклостях кирас, наплечников, шлемов. Узкие щели забрал, казалось, скрывали чьи-то взгляды, настороженные, выжидающие. Руки, заканчивающиеся клешнями боевых перчаток и рукавиц, сжимали рукояти мечей, топориков, шестоперов, и Володе чудилось, что через мгновение вся эта железная рать с лязгом и звоном выйдет из своего убежища и пойдет крушить все, что встретиться на ее пути.

— Страшно как! — только и сумел прошептать Володя, а «крестоносец», упивавшийся произведенным впечатлением, будто все эти рыцари были его слугами, сказал:

— Вот-вот, так и в бою, тогда, лет пятьсот назад, когда двигалось на неприятеля такое стальное войско, кто бы не струсил, думаешь? А ведь не трусили и не бежали с поля боя, например, швейцарцы, а сражались и побеждали... — А потом Александр Фомич добавил: — Этих ребят я сам собрал. Мне гору разнокалиберных частей от доспехов привезли, так что повозился, пока сложил гвардейцев. Теперь они мне сыновьями приходятся как будто...

И тут Володя нежданно вспомнил о замурованном рыцаре и поспешил спросить:

— Среди этих лат нет доспеха, снятого с того... скелета, того, который замурован был?

Александр Фомич отвечал поспешно, точно давно ожидал Володиного вопроса:

— Нет, мальчик, нет, хотя я много дал бы за то, чтоб посмотреть на латы младшего наследника Плоцкого замка. Судя по фотографии, интересный был доспех.

Потом Александр Фомич внимательно, совершенно трезвым взглядом посмотрел в глаза Володе и тихо так спросил:

— Что, задел тебя рассказ Ржевусского?

Володя отчего-то отвел глаза, не выдержав прямого взгляда «крестоносца», и сказал:

— Еще бы!

— О, мой славный оруженосец! — вздохнул Готфрид Бульонский. — Я еще вчера заметил на твоем лице печать нездешнего благородства, точно тебя послало в этот замок само время, давнее время. — И он опять вздохнул, еще тяжелее, чем прежде, и продолжал так же тихо: — Знаешь, я жизни теперешней не люблю — все здесь пошло, низко, все здесь по-хамски как-то, хоть и сытно относительно и относительно комфортно. Люди измельчали, стали слабыми и криводушными — болезнь души, что хочешь! А я бы хотел опять в то время! Хотел бы брать Иерусалим, сражаться с неверными под знаменами Дон Жуана Австрийского, воевать под Пуатье, драться бок о бок со славным рыцарем Байярдом! Мне тесно здесь, в этом мире и в этом времени! Я — романтик! Я воплощаю дух давно почившего крестоносца Готфрида Бульонского, и мне предписано судьбой начать борьбу за возрождение рыцарских идеалов! Я буду карать барахольщиков вроде нашего директора и всяких там пустых и пошлых людишек! Да здравствует братство рыцарей, ведомых Рыцарем с железным клювом! Я знаю, что дух его жив, он рядом с нами и он нас поддержит! Так ты согласен быть моим оруженосцем, мальчик?!

Когда Володя слушал восторженную речь борца за рыцарские идеалы, изрядно хватившего под своим верстаком, ему хотелось смеяться, до того неестественным и вычурным казался его чудаковатый монолог. Но когда Александр Фомич упомянул о рыцаре с железным клювом, Володя насторожился, вспомнив, что и вчера «крестоносец» заявлял о том, что тень убитого Андрея на самом деле ходит по замку.

«Да что же это такое? — засвербило у мальчика в мозгу. — Спятили они здесь, что ли, все до единого? Или на самом деле души умерших людей не исчезают вместе с телами, а продолжают жить?» Но откуда ни возьмись на ум Володе пришло воспоминание об утонувшем Поганкине, о том, как просто разрешилась проблема с его чудесным воскрешением, и Володя с облегчением подумал: «Все эти души, призраки и тени — дрянь одна! Нет ничего подобного в природе! Есть, — думал он, — одни лишь атомы, из которых природа лепит и растения, и животных, и людей, а все остальное — бабкино вранье и бредни алкоголиков».

Однако на вопрос Александра Фомича о вступлении в должность оруженосца Володя твердо ответил «да», и «крестоносец», сильно ударив его по плечу в знак благодарности, в отличном расположении духа побежал к своему верстаку, а Володя весь день ходил по будущему рыцарскому залу, ковыряясь в кучах «богопротивного» старья.

ГЛАВА 6ПРИЗРАК!

— Ну и как тебе понравилось быть подмастерьем у оружейного мастера? спросила мама у Володи, когда они втроем, включая Иринку, подходили к тяжелым дверям охотничьего зала, чтобы поужинать.

— Если я тебе скажу, «очень понравилось», — сказал Володя, — ты все равно ничего не поймешь. Для этого нужно быть мужчиной.

Иринка хохотнула, а мама с интересом взглянула на сына и сказала:

— Ну надо же!

А Володе очень хотелось поговорить с Иринкой, ведь ему еще не удалось ни разу остаться с ней наедине хотя бы на час, чтобы, смотря ей в глаза, рассказать обо всем, что случилось с ним на Ежовом острове. Ему так была нужна Иринка, которая, подобно зеркалу, показала бы Володе его самого, сильного, уверенного в себе и по достоинству оцененного человеком, сильно нравившимся ему.

После ужина в фойе неподалеку от охотничьего зала, где работал телевизор и стояли журнальные столики, они присели на диван, и Володя спросил, предваряя большой разговор с Троллем:

— Ну и чем же ты сегодня занималась?

— А так, всякой ерундой. Разбирала ящики с экспонатами — бронзовые украшения, ложки-поварежки, одежда всякая... Эльза Жоржевна, директриса, то есть жена Петруся Иваныча, все показывала твоей маме, объясняла.

— Ну и как тебе эта Эльза? — спросил Володя, которому не понравилось то, как вела себя вчера жена директора.

— А так... — замялась девочка, — мне кажется, она очень несчастная женщина и все время хочет убедить себя и всех, что она занимает самое главное место и самая счастливая. У нее такое обиженное лицо или, вернее, ждущее обиды...

Володя усмехнулся:

— Ну, ты — психолог! А маму она как-нибудь ненароком не обидела?

— Нет, что ты! — поторопилась успокоить Володю Иринка. — Знаешь, Эльза Жоржевна вела себя по отношению к Виктории Сергеевне очень вежливо, даже, мне показалось, немного заискивала перед ней. Может, им на самом деле очень нужен археолог-специалист?

— Еще бы! — уверенно сказал Володя. — А то зачем же им маму приглашать, деньги тратить... Ладно, хватит об этом. Хочешь, я расскажу тебе о том, что произошло со мной в июле, когда я был в пионерском лагере?

Но Тролль, к великому огорчению Володи, сказала:

— Нет, подожди, потом расскажешь. Давай лучше поговорим об этом рыцаре, о том, которого нашли... Ведь я полночи не могла заснуть — мне все слышались его шаги где-то рядом с моей дверью, тяжелые шаги ног, обутых в железные сапоги.

— Это тебе, случайно, не мои шаги мерещились, когда я прогуляться выходил?

— Нет, не твои, — серьезно отвечала Иринка. — Ты только не смейся надо мной, над тем, что я тебе скажу, но я очень хочу увидеть этот призрак или хотя бы узнать наверняка, что привидения существуют, что они возможны. Ведь тогда я буду уверена, что после смерти человек умирает не совсем, а остается что-то... пусть не душа, а какая-то тень, пусть даже очень непохожая на живого человека. Если я буду это знать, то легче станет жить. Я ведь свою маму забыть не могу, поверить не могу в то, что она умерла... совсем и ничего от нее не осталось...

Когда Иринка только начала говорить, Володя уже готовил насмешливый ответ, но потом он слушал девочку серьезно и почти разделял ее интерес — и его самого порой сильно тревожила мысль: а что будет с ним потом, после смерти. А здесь Иринка почти нашла способ ответить на этот вопрос: действительно, если легенда о рыцаре-призраке не была сказкой, то это могло служить доказательством жизни после смерти.

— Все это очень интересно, — как-то неопределенно сказал Володя, по сути дела не знавший, что ответить Иринке, и они больше не разговаривали и молча смотрели телевизор, пока мама не предложила «детям» идти в отведенные им апартаменты укладываться спать. Молча поднялись и пошли петлять по лабиринту замка.

***

Дорогой мама спрашивала у Володи, чем он занимался в свой первый рабочий день, и Володя охотно, желая щегольнуть перед «женщинами» знанием предмета, рассказывал о том, какое оружие посчастливилось ему держать в руках сегодня. Но Иринка отреагировала на Володин рассказ по-своему, сказав довольно резко, чем, однако, осталась не очень довольна мама:

— Свихнешься ты на своем оружии! Весь мир разоружается, а он, видите ли, только о своих железках и мечтает!

Володя замолчал, всерьез обидевшись на Тролля, — то, что он обожал, и то, что «защищало» его, презиралось человеком, так нравившимся ему.

Когда Иринка, попрощавшись, скрылась в своем номере, а Володя и мама тоже зашли в «апартаменты», Виктория Сергеевна спросила у сына:

— А скажи-ка, твой наставник по оружейному мастерству, крестоносец этот, не «под мухой» сегодня был?

Володя понял, что имела в виду мама, и решительно замотал головой:

— Ты что! Ни-ни, как стеклышко! Весь день от верстака не отходил.

И мама, удовлетворенная ответом, скоро погасила свет. И странно несмотря на море впечатлений, полученных Володей за день, они не беспокоили его и мальчик заснул сразу, едва голова коснулась подушки. Зато сразу же явился сон: облеченный в блестящий рыцарский доспех, он с тяжелым копьем в руке едет на лошади, а рядом с ним на вороном скакуне, в длинном платье, свисающем до земли, гарцует Иринка. Девочка смотрит на Володю с восхищением, и сердце его полно радости и покоя. Крестоносец Александр Фомич в кожаном фартуке идет подле его коня, держась рукой за стремя, но нарушает торжественность движения поминутным доставанием бутылки с вином, которую то и дело прикладывает к жадным губам. Вдруг вдалеке показался скачущий им навстречу всадник, держащий копье наперевес, и Володя с улыбкой сказал Иринке перед тем, как опустить забрало: «Теперь ты понимаешь, зачем мужчине оружие?» И девочка лишь смущенно склонила голову. А всадник все приближался, и теперь было видно, что забрало его шлема выковано в форме длинного птичьего клюва...

Проснулся Володя от чьего-то пронзительного крика и вначале не мог понять, наяву ли слышал он этот крик или во сне. Но крик повторился кричала мама, и Володя страшно испугался поначалу оттого, что его мама кричала каким-то чужим голосом, неприятным, резким. Она, в длинной ночной рубашке, стояла на кровати, прижимая одну руку к груди, а другую протягивая в сторону входа в комнату и словно защищаясь ею. На небе сегодня светила луна, и слабый, болезненный свет ее проникал в номер через незанавешенное окно, поэтому и мог Володя различить очертания подавленной ужасом фигуры матери.

— Уходи! Уходи! — услышал Володя бормотание мамы и повернул голову в сторону входа. И то, что увидел мальчик неподалеку от своей постели, заставило его вскрикнуть не менее пронзительно, чем кричала мать.

Утопая во мраке комнаты, стояла молчаливая и величественная фигура, облаченная в рыцарский доспех. Свет луны ронял приглушенные блики на выпуклости лат, и от всей фигуры будто веяло холодом. Плащ из легкой материи, почти бестелесной, ниспадал вдоль наплечников с высокими ребрами и чуть-чуть шевелился под дуновением потока воздуха, текшего из отворенного окна. Плюмаж из страусовых перьев тоже едва заметно колебался, и, казалось, эта неподвижная фигура жила своей нездешней, могильной жизнью. Одна рука, облаченная в железную перчатку, покоилась на крестовине большого меча, уткнувшегося острием клинка в пол, а другая как-то странно была протянута вперед, точно существо в доспехе обращалось к людям с какой-то просьбой. Черные щели забрала, скрывавшие лицо того, кто потревожил людей, были похожи на пустые глазницы мертвеца, и особенно ужасное впечатление создавалось длинным клювом, уродовавшим голову-шлем незваного гостя.

— Уходи! — снова прокричала мама совсем уже слабо, и призрак будто послушался ее. Железная рука его двинулась в предупреждающем жесте, и фигура стала медленно поворачиваться. Послышался тихий скрежет и лязг металла, и вот уже рыцарь-призрак, повернувшись спиной к людям, медленно, неспешно двинулся к двери, которая растворилась как будто сама собой, а потом снова закрылась после того, как привидение скрылось за ней. Еще с полминуты слышал Володя лязг железных шагов рыцаря, и скоро тяжкая могильная тишина заполнила комнату.

Мама после того, как дверь закрылась, принялась рыдать, и ее плач вернул Володю к действительности. Со стучащими зубами и трясущимися руками и ногами, он, пересилив страх, соскочил с постели и принялся, как мог, успокаивать маму, бившуюся в истерике, давал воду, гладил по плечу и пытался убедить ее в том, что все это — чья-то шутка, не больше. Но сам он не верил такому доводу. Сейчас в нем боролись два чувства: одно — радости оттого, что жизнь словно раздвинулась во времени, стала много богаче и интересней, а другое — сильное чувство страха при ощущении своей беззащитности в соседстве с непостижимым миром, нереальным и призрачным, а поэтому непонятным и грозящим бедой.

ГЛАВА 7А ПРОСТО ДВЕРИ НУЖНО ЗАКРЫВАТЬ!

— Виктория Сергеевна, дорогая, да что у вас произошло сегодня ночью?! — влетел в номер Петрусь Иваныч, встревоженный и негодующий, готовый наказать любого, кто причинил беспокойство «петербуржцам». — Я так и не понял ничего из того, что мне рассказал Володя! Какой-то призрак в латах! Ну что за дичь, что за чепуха!

Мама в своем красивом халате сидела в кресле, прижав руку ко лбу. Ее голову обматывало мокрое полотенце, и лицо мамы выражало боль и сильное неудовольствие.

— Если вы не верите моему сыну, то мне поверьте. Я уже не в том возрасте, когда сочиняют истории о привидениях. Так вот, сегодня ночью я проснулась даже не от шума, а от какого-то странного ощущения, что рядом со мной кто-то стоит. Открываю глаза и вижу этого... в доспехах. Стоит неподвижно и будто смотрит на меня. Нет, вы можете представить, что я пережила?! — И мама опять заплакала, заново пережив ночной ужас.

Петрусь Иваныч нахмурил брови.

— Странно, очень странно, — растерянно сказал он, присаживаясь на стул. — И ты видел этого... монстра, Володя?

— Да, видел, — отвечал мальчик. — И я разглядел его — это рыцарь с железным клювом. Вы показывали фотографии рыцаря, сидящего за столом, так вот это он и был...

Петрусь Иваныч захохотал громко, но неестественно, смеялся долго, хлопая себя ладонями по коленям.

— Ну, дорогие петербуржцы, наверное, на ваши утонченные, изысканные натуры романтическая атмосфера замка действует благотворно! Поздравляю, вам повезло, и вы на самом деле приобщились к царству теней!

Но маме не понравился смех директора.

— А почему вы смеетесь? — строго спросила она. — Может быть, вы считаете, что мы галлюцинировали или мы вообще психически ненормальны? Но ведь и архивариус ваш, этот Ржевусский, и доморощенный «крестоносец» тоже утверждали, что привидение существует.

Петрусь Иваныч махнул рукой:

— Стоит ли принимать в расчет бредни выжившего из ума старика! Я вам расскажу когда-нибудь, чем он занимается, помимо ковыряния в бумажках. Что касается Александра Фомича, то болтовню алкоголика тоже не стоит слушать. Тогда стоило бы верить тому, что он на самом деле крестоносец Готфрид Бульонский, а не мастер-забулдыжка.

— Тогда как вы все это объясните? — настаивала мама. — Признаться, я до вашего прихода думала, что это проделки лично ваши, и устроили вы появление призрака нарочно, чтобы поразить нас до конца замковыми диковинками. Полагала, эти шуточки входят в программу развлечений гостей вашего замка.

Петрусь Иваныч так и подскочил на месте, обиженный и немного возмущенный.

— Виктория Сергеевна, прошу вас, не обижайте меня! Ничего себе шуточки! Да у меня еще есть рассудок, чтобы не заниматься подобным идиотизмом! За такие шуточки и под суд угодить можно!

Володя почувствовал, что директор сожалеет о случившемся искренне, и был этому рад — значит, призрак не был частью маскарада. А Петрусь Иваныч, возбужденный, огорченный, подошел к дверям и принялся осматривать замок и дверной косяк, говоря при этом:

— Я в привидения и всякую подобную тому чушь не верю, и, если к вам кто-то приходил, то это, разумеется, был человек вполне живой. Только как он к вам проник? Вы дверь на ночь запирали?

— Да, я помню хорошо, что заперла дверь, а ключ положила на стол, ответила мама, поправляя повязку на голове.

— Но замок не поврежден, — показал на дверь Петрусь Иваныч, — и я просто поражен: неужели у вашего призрака был ключ или он пользовался отмычкой?

— Петрусь Иваныч! — простонала мама. — Это не наш призрак, а ваш, так сказать, домашний! И я не знаю, при помощи чего была открыта дверь. Я бы на вашем месте вызвала милицию. Сами понимаете, если к нам каждую ночь будут приходить такие призраки или... шутники, я не знаю, то придется покинуть ваш прелестный замок раньше намеченного срока. Мне очень жаль...

Володя, внимательно следивший за лицом директора, заметил сильный испуг и неудовольствие, явившиеся ответом на предупреждение мамы.

— Виктория Сергеевна, я вас умоляю! — попытался улыбнуться директор своей обычной улыбкой светского льва, но на лице его появилась лишь жалкая гримаса. — Не нужно никакой милиции, мы сами разберемся, домашними средствами! Я сам следствие проведу! Знали бы вы, как дорог мне ваш... именно ваш покой!

Мама взглянула на директора с удивлением, услышав, как он сделал ударение на слове «ваш», но в это время в комнату вошла Иринка.

— Простите, но у вас не закрыто было... Нам еще не пора на завтрак?

Петрусь Иваныч просто накинулся на девочку, взял ее на руки, усадил в кресло, а сам сел напротив. Глядя ей прямо в глаза, вкрадчиво и ласково заговорил:

— Ирочка, ответь-ка нам, пожалуйста, как ты спала сегодня?

И Володя увидел, что Тролль сразу же смутилась, приоткрыла рот, чтобы отделаться, наверно, пустяковым ответом, но вдруг сказала тихо, едва слышно:

— Вы что... о нем спрашиваете?

Петрусь Иваныч мгновенно понял, что Иринке известно что-то, а поэтому кивнул:

— Ну да, о нем. Расскажи нам все, что ты слышала и видела. Он заходил к тебе?

Иринка вначале посмотрела на Володю, потом на маму, увидела их ждущие, напряженные лица и проговорила:

— Нет, не заходил. Я его услышала...

— А как услышала? — торопился Петрусь Иваныч. — То, как ключ поворачивался в замке, как он шел?

— Нет, я вначале чей-то крик услышала, такой пронзительный и страшный, а через несколько минут шаги.

— Какие же это были шаги? — перебил директор Иринку.

— Тяжелые шаги и какие-то... железные. Я услышала, что уходят, и встала. Потом осторожно дверь открыла и выглянула в коридор...

— Ну и что же ты увидела??! — нетерпеливо воскликнул Петрусь Иваныч.

— Я только плащ его увидела, такой легкий, серый, и, кажется, перо. А потом он в тот узкий коридор прошел, в галерею, что ли, и все исчезло. Мне хотелось за ним пойти, но страшно было, и я легла. Скоро я была уверена, что мне все это только показалось. А что, не показалось? — И девочка с надеждой посмотрела вначале на Володю, потом на маму и на директора.

Петрусь Иваныч нервно провел рукой по своим прекрасным волнистым волосам и растерянно сказал:

— Я ничего, ничего не понимаю! Кто-то нас дурачит, видно! Наряжается в доспех и ходит по ночам, чтоб напугать! Ах, этот выживший из ума Ржевусский! Надо же ему было волновать всех своей рукописью! Ехал бы себе в Минск да читал доклад таким же чокнутым, как он сам! Можете себе представить, он в замке занимается алхимией!

— Неужели?! — с неподдельным изумлением спросила мама.

— Да, да! Я сам вначале не поверил, когда мне об этом рассказали, но потом старик чуть не спалил весь замок, и мне пришлось им заняться! Представьте, он раскопал где-то древние кабалистические книги, готовит какие-то составы, чуть ли не яды, и, говорят, хочет омолодить себя при помощи философского камня!

Казалось, мама сразу выздоровела и повеселела, услышав об алхимике.

— Ну и коллективчик вы подобрали! — рассмеялась она. — И немудрено появиться привидению! Как они у вас еще толпами не ходят!

Но директору было не до шуток, и он ответил мрачным тоном:

— Да, надо бы поменять коллектив. Но только где взять стоящих специалистов? Кругом одни проныры, шарлатаны, дилетанты... Ну вот вы, к примеру, пошли бы ко мне сотрудником? Главным хранителем не хотите?

Мама посмотрела на Петруся Иваныча весело и озорно:

— А что? Пошла бы! Только ведь у вас есть главный хранитель, ваша жена. Куда же ее?

— Ее некуда! — полушутя вздохнул директор. — Да я это все так говорю, к примеру. Знаю, что вы из своей северной столицы в провинцию ни ногой, хоть озолоти... Впрочем, — спохватился он, — о чем это мы! Нам нужно с вашим дурацким призраком разобраться. Значит так, судя по тяжелому топоту, который издавали его ноги, заявляю вам серьезно — привидением, бестелесным и нематериальным, то нечто быть не могло. Конечно, это кто-нибудь из наших пошалить решил. Но вот кто? — И директор закусил нижнюю губу, раздумывая.

— На призраке, — взял слово Володя, осторожно и как бы размышляя вслух, — был шлем с забралом в виде клюва, я это хорошо увидел. Вы, Петрусь Иваныч, не видели такого шлема в замке?

— Признаться, нет, — покачал головой директор. — Впрочем, ты же видел наш арсенал — там столько этого железа, что все и не упомнишь! Но ты, Володя, меня по правильному пути направил — начну-ка я с «крестоносца» нашего. Вполне возможно, что он, хлебнув ночью лишку, нарядился в латы да и отправился гулять по замку. Заодно я коллег опрошу — может, и к ним этот забулдыга заходил погреться! Если я прав — в один час рассчитаю Готфрида Бульонского! Пусть идет в другое место людей пугать!

И с этими словами Петрусь Иваныч, галантно поклонившись, направился к дверям, но задержался и сказал:

— Все, пострадавшие от привидения, могут сегодня выйти на работу с обеда, если хотят, конечно. Желаю всего самого лучшего! Помните, я с вашим призраком непременно разберусь!

И он ушел.

Володя, мама и Иринка минут пять сидели молча — каждый думал о призраке, и каждый имел о нем собственное мнение. Мама, например, расценивала ночной визит как чей-то возмутительный, даже хулиганский поступок. Володя тоже был склонен видеть в посещении рыцаря людскую волю, но злую, которой нужно опасаться. Он к тому же негодовал на себя за трусость: как же так, Иринка нашла в себе силы подняться и выглянуть, а он спрятался под одеяло и дрожал, как кролик. Теперь привидение становилось новым этапом, преодолеть который требовало мужское самолюбие.

Но совсем иначе относилась к ночному пришельцу Иринка. Она, растерянная, но необыкновенно счастливая из-за того, что приблизилась к таинственному миру теней — девочка была уверена в этом, — жила теперь надеждой на новую встречу с рыцарем и даже не допускала кощунственной мысли о том, что все это не более чем затея глупого человека.

— Ну, хватит головы ломать! — приказала мама, разрушив молчание. Идите завтракать, а потом — по местам рабочим. А я за вами следом.

ГЛАВА 8НЕТ, ВЫ ОШИБЛИСЬ — Я НЕ ПРИЗРАК!

После завтрака, во время которого Володя не обменялся с Иринкой ни единым словом, он поспешил пересечь дворик замка и поднялся по узкой винтовой лестнице в будущий рыцарский зал. Володе не терпелось взглянуть в глаза Александра Фомича, чтобы увидеть в них искорки мальчишеского озорства. По ним Володя собирался узнать наверняка, на самом ли деле в латах ночью приходил к ним в номер именно «крестоносец», мечтавший о возрождении старых рыцарских идеалов.

Едва вошел мальчик в зал, как услышал грозный крик Александра Фомича, уже спешившего к нему в своем кожаном фартуке. Мастер находился в состоянии не просто раздражения, но даже ярости, потрясал кулаком и орал:

— Бездельник! К черту отсюда! Почему опоздал?! Ты должен был находиться здесь еще час назад! Негодяй!

«Крестоносец» кинулся к своему огромному верстаку, и Володя подумал было, что Александр Фомич, по обыкновению, сейчас нырнет под него, чтобы «освежиться», но тот и не думал нырять, а вместо этого схватил с верстака толстую веревку и бросился с ней к Володе:

— Ты мой подмастерье и должен знать, как становились мастерами такие ослы, как ты, лет четыреста назад! Живо задирай рубаху! Для первого раза дам тебе десять горячих!

Володя живо догадался, что борец за традиции и идеалы будет его бить, а поэтому закричал:

— Не надо! Не надо! Я маме расскажу! Вы права не имеете!

— Имею, еще как имею! — схватил «крестоносец» Володю своей железной рукой за воротник и быстро выдернул рубашку из брюк. Ударил он Володю, правда, не десять раз, а только пять, но все равно было так больно, что глаза мальчика сами собой наполнились слезами. «Ничего себе привидение! думал он, злой и оскорбленный, заправляя рубашку в штаны после экзекуции. Впрочем, вполне может быть, что он-то и гремел доспехами! С головой у крестоносца не в порядке».

— Ну, так почему же ты опоздал? — спросил мастер Володю, успокоившись.

И Володя, испытывая необъяснимое доверие к этому грубому внешне, но такому замечательному внутренне человеку, стал рассказывать Готфриду Бульонскому о ночном видении, стараясь не упустить ни единой детали. Поведал Володя ему и о подозрении директора насчет его самого, на что Александр Фомич, неспешно помотав головой, серьезно сказал:

— Нет, мальчик, я не привидение. Старый я уже для этих шуток. А кого вы все трое видели, я не знаю. Вполне возможно, что видели вы тень князя Андрея, а может быть, и нет...

Но Володя таким неясным ответом остался недоволен. Ему нужно было твердо знать: если пришелец — человек, то необходимо выяснить, не опасен ли он и что ему вообще нужно. А если настоящий призрак приходил — то уж простите. Тут Володя просто бы развел руками и сказал: «Я с привидениями не воюю!»

— Александр Фомич, — сказал Володя после долгого молчания, — но ведь вы сами говорили, что видели призрак. Или вы это... сочинили?

«Крестоносец» нахохлился, будто обиделся, зачем-то похлопал руками по кожаной груди и сказал:

— Милый мой, мне тогда на самом деле казалось, что я видел привидение и даже разговаривал с ним. Но я, признаться, был в ту пору несколько навеселе, в загуле, так сказать. Однако, если я и обознался, приняв за призрак плод моего разгоряченного воображения, то все равно это не меняет дела — призрак в замке должен обязательно быть. А если его и нет, то его следовало бы откуда-нибудь привезти, заманить, вырастить в пробирке — любым способом. Ну что за замок без привидений?

Володя выслушал своего наставника с улыбкой, хоть и молча. «Вот пустомеля! — подумал про себя. — Ну да и к лучшему — выходит, не призрак искать надо, а человека». И Володя даже приободрился, полагая, что с человеком ему нетрудно будет справиться.

— Скажите, — продолжал он приставать к Александру Фомичу, — а где тот ночной шутник мог взять доспех? Может быть, у вас в зале?

«Крестоносец» выпятил вперед свою толстую нижнюю губу и с сомнением покрутил головой:

— Боюсь, что не мои доспехи он надел. Правда, у директора есть копии ключей всех помещений замка, но трудно представить того, кто ночью вдруг сюда пришел, надел вооружение, потом спустился по узкой винтовой лесенке, прошел через дворик замка... Нет, не может быть, не мой доспех надевал твой призрак. В другом месте его ищи.

Снова замолчали мастер и подмастерье. «Крестоносец» понимал, что Володю не просто занимает ночной пришелец, но даже мучит, что решить проблему мальчику чрезвычайно важно — от этого зависит многое. И Александр Фомич заговорил:

— Ну хорошо, давай моих ребяток повнимательней посмотрим. Может, и узнаешь свой доспех. А если признаешь, так другого решения и быть не может — директор приходил сюда и латы отсюда брал. Только на кой леший ему нужно было вас пугать? Поди, рекламу своему шоу хочет сделать. Ну да пойдем со мной — смотреть будешь.

Володя с готовностью пошел за «крестоносцем» к тому самому закутку, где стояли доспехи, и вновь Александр Фомич торжественно отдергивал занавески, поглядывая на мальчика, чтобы поймать произведенное впечатление. Сам «крестоносец» просто преобразился. Доспехи, по-видимому, были его любимым детищем, и он гордился тем, что возвратил им прежний вид, воинственный и даже жуткий.

— Ну вот, гляди, — протянул он руку к одному из рыцарей и ласково провел ладонью по испещренной чеканкой стали, — перед тобой венецианская броня начала шестнадцатого века, когда жители славной Венеции, отстаивая свою свободу, встретились при Аньядело с французами и почти что все погибли. Не эти латы ты видел на ночном пришельце?

— Нет, кажется, не эти, — сказал Володя. — У тех на плечах были высокие гребни.

— Ах, гребни! — воскликнул «крестоносец». — Ну вот, пожалуйста, миланская броня с наплечниками, имеющими гребни. Не этот ли?

Володя присмотрелся, но потом решительно замотал головой:

— Нет, у того кираса была с ребром посередине. И шлем не тот...

— Ну так сам смотри, — будто рассердился Александр Фомич. — Вот тебе нюрнбергские, аугсбургские, золингеновские доспехи со шлемами бургундского образца, имеющими ожерелье, вот так называемый готический доспех со шлемом-саладом, вот турнирная броня со шлемом «Жабья голова», вот прелестный «максимилиановский» доспех — просто шедевр эпохи Ренессанса. Вот английские латы со шлемом-бацинетом или «Песьей головой». А эти латы ковали в Инсбруке, и такой вот шлем называется «армэ». Ну, чего тебе еще угодно? Здесь собрана коллекция доспехов самых разных стилей, неужели ничего не признаешь?

Но Володя смотрел на этих молчаливых стальных «людей» и не мог узнать в них ночного пришельца.

— А в замке есть еще доспехи? — спросил он наконец, отказываясь признать в увиденных латах Рыцаря с железным клювом.

— Да, есть, — мрачновато ответил оружейник. — Я отремонтировал директору еще четыре брони. Две стоят в его кабинете, а две поставлены в галерее, что связывает северо-восточную и южную башни. По этой галерее почти никто не ходит. — И тут «крестоносец», которому, похоже, уже надоели Володины вопросы, прокричал: — А ну-ка, хватит языком болтать! Работа стоит, а он и треплется, и треплется! Иди к тискам, обтачивай болванку. Да побыстрей работай! Лодырничать будешь — десять горячих получишь сразу! У меня не детский сад с яслями, а средневековый оружейный цех!

ГЛАВА 9КОЛДУН

Вечером в охотничьем зале, за ужином, было оживленно. Все члены замкового братства уже знали о приходившем в номер «петербуржцев» привидении, поэтому кое-кто подходил к Володе и Виктории Сергеевне со словами сочувствия, другие обсуждали происшествие, третьи просто молчали и недовольно хмурились, не видя ничего приятного в том, что по замку бродит черт-те кто.

— А почему вы об этом случае в милицию не заявили? — жуя котлету, хмуро спросил у директора археолог Ковчун. — Это же уголовное преступление: открывают ночью двери, заходят в комнату — безобразие!

— На кого же мне заявлять? — оправдывался Петрусь Иваныч. — На призрака? Вы что, хотите, чтобы меня в «желтый дом» упекли?

В разговор вмешалась Эльза Жоржевна, нервно потиравшая руки:

— Вот, дожили, нечего сказать! Теперь в своей комнате нельзя найти покоя! — и тут же обращаясь к маме: — Скажите, как вы перенесли этот кошмар? Ведь это надо же — проснуться и увидеть призрак в доспехах! Ужас! И вы должны понимать, что гарантий никто не может дать, что сегодня ночью призрак не придет!

И мама спокойно отвечала жене директора:

— Если привидение придет еще раз, я не останусь в замке ни на один день. Впрочем, Петрусь Иваныч о моем решении уже знает и обещал принять меры.

Со своего места поднялась чопорная долговязая пани Ванда и, обратившись к маме, сказала:

— Хотите, я окроплю дверь вашей комнаты святой водой? Я слышала, что призраки терпеть не могут святой воды.

— Благодарю вас, пани Ванда, — отвечала Виктория Сергеевна уставшим голосом, — но я думаю, что ваша вода не подействует — приходил не призрак, а человек.

— Нет, что вы! — смотрела пани Ванда на маму с таким выражением на лице, будто та сказала непристойность. — Это не человек! В замке обитает привидение, которое решило нанести вам визит вежливости. Наше привидение отменно воспитано, не то что некоторые... — И пани Ванда выразительно посмотрела на Эльзу Жоржевну.

А Володя, поедая свою порцию котлет, с удовольствием слушал эти разговоры. Ему было приятно, что им повезло увидеть призрак и попасть в центр внимания этих почтенных обитателей плоцкой твердыни. Рядом с ним сидела Иринка, и их локти порой касались один другого, и от всего этого у Володи кружилась голова и очень хотелось щелкнуть в пятачок огромного кабана, голова которого висела прямо над ним.

После ужина, когда они с Иринкой опять пошли в фойе, чтобы посмотреть телевизор, сидя в мягких низких креслах, Володя был уверен, что уж сегодня он обязательно расскажет девочке о своих приключениях на острове. Но едва они уселись, и Володя уже собирался начать, как вдруг к ним подошли молодые реставраторы живописи Витя и Марина, которых директор представлял первоклассными мастерами, способными сделать отличные подделки.

— Ребята, а мы к вам, — обратился к Володе и Иринке бородатый Витя с видом заговорщика. — Поговорить надо.

Реставраторы-поддельщики сели рядом, и Витя заговорил, показав на свою коллегу:

— Вот мы с Мариной Анатольевной хотим дать вам один совет, не знаю, правда, как вы его воспримете. Так вот, у нас в замке привидениями ведает наш колдун Ржевусский Станислав Сильвестрович. Если вы хотите, чтобы на время вашего пребывания в замке призраки обходили вас стороной, то сходите к нему и поговорите с ним. Колдун он не злой и вас, я думаю, послушает.

Володя слушал Витю, цепенея. Кончики пальцев похолодели и как будто отнялись, а язык, если бы Володя даже захотел сказать, ни за что бы не повернулся — был твердым, как еловая шишка.

— Вы уж нам поверьте, — заговорила Марина. — Нам лично проделки колдуна уже не в новость — мы к ним привыкли. А уж вы как здесь жить будете, не знаю. Лучше всего сходить к горбуну. Пусть он своих питомцев пока под замок запрет. Мой вам совет.

— Сходите, сходите, — уговаривал Витя. — Это недалеко, в северной башне, но на самом верхнем ярусе.

И реставраторы-поддельщики тут же удалились, пожелав Володе и Иринке спокойной ночи со сновидениями, но без привидений.

— По-моему, они нас разыгрывали, — сказала Иринка после того, как реставраторы ушли. — А как жаль! — И девочка вздохнула.

— Чего тебе жаль? — спросил Володя, к которому возвратился дар речи. Того, что архивариус не может быть колдуном? Так я и от директора сегодня слышал об этом. Этот Ржевусский, горбун, занимается алхимией и черной магией. Петрусь Иваныч, правда, его помешанным считает, но вдруг он действительно колдун? Давай-ка сходим к нему в гости, поближе познакомимся. Я знаю, как в северную башню пройти. План замка я хорошенько изучил. Ну так что, идем? — И потом добавил, видя, что девочка не трогается с места: Поговоришь с горбуном — может, он сумеет дух твоей мамы вызвать.

И Иринка тут же поднялась.

Знала бы девочка, как не хотелось Володе идти к человеку, названному колдуном! Страх перед необъяснимыми силами черной магии, колдовства был куда сильней, чем перед любой опасностью, которую можно было объяснить. Здесь Володя чувствовал себя совершенно бессильным, потому что не имел средств борьбы с колдовством, но самолюбие все же гнало его вперед, чтобы хотя бы узнать в полной мере, как велика опасность.

По переходам дворца они прошли к галерее, соединявшей две башни, и скоро оказались перед узкой лестницей, ведущей наверх. Володя взял Иринку за руку, и сделал он это смело и просто, потому что был уверен в том, что девочка не может не бояться и ей нужен проводник и защитник. Пройдя два яруса, они оказались на площадке, очень узкой, несуразной формы. В толстой стене башни было пробито незастекленное оконце-амбразура, и когда мальчик с девочкой вступили на площадку, то раздалось громкое карканье — ворона, нашедшая приют в оконном проеме, испуганная людьми, с отвратительным скрежетом крыльев о камень тяжело взлетела, продолжая каркать. Володя и Иринка в испуге отпрянули в сторону.

Они стояли напротив двери, сколоченной из простых досок и обитой железными полосами, и Володя не знал наверняка, живет ли за этой дверью колдун Ржевусский, или он забрел совсем не туда, куда вел Иринку. На двери висело большое кованое кольцо, и надо было взяться за него и постучать, но сделать это Володя не спешил — ему просто было страшно стучать в эту дверь.

— Ну, что делать будем? — спросил он тихо у Иринки.

— Не знаю, — ответила девочка, которой тоже было не по себе.

Здесь, на площадке, не было никакого освещения, кроме того, что давало узкое оконце, но за стенами замка уже смеркалось, поэтому очень скоро эта узкая лесенка с площадкой могла погрузиться в совершенную темень. Надо было решаться, и Володя вначале решил прислушаться, что делается там, за дверью.

Он прижал ухо к холодным доскам, надеясь, что сквозь щель между ними просочится хоть какой-нибудь звук, и на самом деле услышал его: это было какое-то бормотание, но не ровное, а с резкими взвизгиваниями. Вначале он подумал, что кто-то пилит ножовкой фанеру, и у него что-то заедает, и пила не идет, а визжит, а потом снова пилит ровно. Но, прислушавшись, Володя понял, что слышит не визг ножовки, а человеческий голос, принадлежащий старику, скрипучий и неприятный. Мало того, голос этот произносил не членораздельные фразы, а неясное бормотание вроде молитв или заклинаний.

Мальчик буквально отпрянул от двери, точно заклинания эти были направлены на него и могли тотчас произвести над ним какое-нибудь действие, например, превратить в летучую мышь или в жука. Но взглянув на Иринку, мальчик тут же осознал, что девочка может увидеть его страх, а этого он себе никогда бы не простил. Поэтому Володя, забывая о бормотании, о колдунах и превращениях, решительно схватился за кольцо и громко забарабанил им в доску двери.

Ответа пришлось дожидаться совсем недолго — за дверью раздался скрипучий голос старика, встревоженный и негодующий одновременно:

— Кто там?!

И Володя ответил, неожиданно для себя проговорив непривычное обращение:

— Это мы, пан Ржевусский, Володя и Ирина из Петербурга!

— А вам чего угодно? — по-стариковски подозрительно спросил горбун.

— Мы хотели с вами посоветоваться... — И добавил, раскрывая карты: Насчет привидения, Рыцаря с железным клювом.

Молчание ответило Володе и Иринке. Похоже, старик раздумывал, впустить или не впустить непрошеных гостей. Но благопристойность, видно, взяла верх над нежеланием, и скоро заскрипел тяжелый засов, и дверь отворилась.

Нет, пан Ржевусский предстал перед мальчиком и девочкой не в своем обычном черном костюме с черным галстуком. Сейчас на его узких стариковских плечах висела черная шелковая мантия, расшитая непонятными то ли узорами, то ли письменами. В этой мантии, сгорбленный, с длинными седыми волосами и глазами, обведенными черными кругами, Ржевусский выглядел настоящим чародеем.

— Ну, так и быть, пройдите, — пригласил он гостей жестом руки в свою комнату.

Володя быстро окинул ее взглядом — это было небольшое помещение со сводчатым потолком, и мальчик почему-то решил, что раньше в этой комнате хранились бочки с порохом. Оконцем здесь служила лишь одна узкая амбразура. Все здесь было просто и даже убого, за исключением нескольких полок с толстыми старинными книжками в богатых переплетах. Но главной примечательностью комнаты Ржевусского являлся его огромный стол, такой большой, что Володя первым делом с удивлением подумал, как же занесли сюда это чудовище?

А стол на самом деле был замечательным и не только своими размерами! Чего здесь только не было: и огромный глобус, и груда книг, и череп, и старинные канделябры, и застекленные коробки с насекомыми и минералами, и пучки каких-то трав. Но главное то, что стол был уставлен химической посудой с разноцветными жидкостями, а две-три колбы еще дымились, источая настоящее зловоние, такое, что хотелось поскорее уйти отсюда или, по крайней мере, покрепче зажать нос.

«Да, не врал директор! — думал про себя Володя, пораженный обстановкой. — Он же алхимией здесь занимается! Колдун!» А когда мальчик, повернув голову, увидел в дальнем полутемном углу комнаты скелет человека, сомнений уже не оставалось.

— Ну и чем же я могу вам служить? — улыбался горбун улыбкой чародея Дроссельмейера.

И Володя остановился в нерешительности, понимая, что задать вопрос, ради которого он шел сюда, будет трудно. Как же спрашивать: не отвечаете ли вы за призраки, так, что ли? Но мальчику помогла Иринка, которая поправила очки на своем крошечном носике и деликатно начала:

— Понимаете, Станислав Сильвестрович, к нам сегодня ночью приходило привидение или, не знаю, как сказать, фигура, может быть... в доспехах. Вот мы и пришли у вас спросить, возможно ли такое или нам просто показалось?

Станислав Сильвестрович затрясся в тихом трескучем смехе, и было что-то дьявольское, неуместно-неприятное в том, как смеялся горбун. Его седые волосы тряслись, глазки сузились до щелочек, тонкие губы растянулись чуть не до ушей, а подбородок вылез еще дальше вперед.

— О да, конечно, разумеется! — проскрипел наконец горбун, сдерживая смех. — К кому же еще идти с таким вопросом! Ведь я, только я в замке общаюсь с призраками. Мало того, я повелитель привидений! Ха-ха, вам стоит лишь дождаться полночи, и вы увидите, как я это делаю! Сюда, сюда, друзья мои! Вы увидите, как я вызываю души мертвых! Вы увидите, как они закружатся здесь в хороводе и станут плясать под мою дудку! Сюда! Сюда!

И пан Ржевусский, схватив Володю и Иринку за руки, потащил их к столу, потом, быстро чиркнув спичкой, зажег спиртовку и поставил на нее одну из колб.

— Малхуд! Иесот! Сиферот! Бина! Гедула! — воздев руки, произнес колдун непонятные слова-заклинания.

Жидкость в колбе быстро начала бурлить и из зеленой превратилась в красную. Володе стало так страшно, что, казалось, через минуту он выбежит из этой жуткой комнаты прочь. Однако опять спасла Иринка, испугавшаяся, видно, сильнее мальчика.

— Прошу вас, прекратите, прекратите! — заверещала она. — Зачем вы это делаете?! Я не хочу, не хочу!

Колдуна крик девочки немного отрезвил. Он строго посмотрел на своих гостей, погасил спиртовку и уже безо всякой экзальтации в голосе, скорее даже скучным тоном спросил:

— Так чего же вы все-таки от меня хотели? Ведь я вначале подумал, что вы по наущению директора ко мне пришли, подглядывать. Вот и решил я вас напугать немного. Вы, молодой человек, — обратился старик к Володе, — были свидетелем моего вчерашнего позора, когда пан Петрусь орал на меня, как ломовой извозчик на свою непослушную скотину. А я не заслужил того, я старый человек. Что ж с того, что я немного занимаюсь алхимией? Этой наукой наук занимались весьма почтенные и мудрые люди. А ведь я, скажу вам по секрету, — и горбун зачем-то оглянулся по сторонам, — уже близок к тому, чтобы открыть то, о чем мечтали алхимики всех веков и всех стран! Я на пороге открытия философского камня! Да, да, я не лгу вам!

Володя смотрел на старика с изумлением и почти с испугом. Мальчику казалось, что он стоит рядом с умалишенным, а поэтому было и страшно, и больно, и неприятно. Он читал, что философский камень — это вздор и галиматья, что современный химик давным-давно перестал мечтать об этой блажи, а теперь перед ним стоял человек, утверждавший, что философский камень им уже почти добыт.

— И вы будете при его помощи, — спросил Володя, — превращать неблагородные металлы в золото?

Старик-архивариус снисходительно улыбнулся:

— Зачем мне золото? Разве нужно мне оно, когда я уже ничего не смогу приобрести для себя, жалкой развалины? Мне нужно другое — молодость! О, как я завидую тебе, юноша! У тебя впереди вся жизнь, так постарайся потратить ее на что-нибудь... настоящее, полезное тебе и людям. Тогда, возможно, тебе не придется подобно доктору Фаусту и мне искать средство для возвращения молодости. О, я так надеюсь на свой чудодейственный напиток, на золотую тинктуру, на аурум потабиле, способный отдать мне назад мои годы!

Володе стало жаль старика. Теперь он не выглядел опасным колдуном, но казался обыкновенным жалким стариком, горбатым и к тому же, как видно, с поврежденным рассудком.

— Неужели вы думаете, что напрасно прожили свою жизнь? — спросила Тролль, которую волновало то же чувство, что и Володю.

— Да, напрасно! — твердо сказал Ржевусский. — Я очень мало сделал, очень мало успел! — И тут же он посмотрел на своих гостей неприязненно: — А ну-ка скажите, вы что, на самом деле пришли сюда, чтобы шпионить за мной по поручению директора? Ну что ж, идите, донесите на меня! Скажите, что Ржевусский снова занимался опытами! Ведь пан Петрусь так боится, что я сожгу весь замок!

— Нет, что вы! — поспешил заверить горбуна Володя. — Мы не от директора. Просто тогда, в столовой, вы говорили, что уверены в существовании призрака в доспехах.

— Да, я говорил об этом, — кивнул старик.

— Так вот, вы слышали, наверно, что прошлой ночью к нам приходило привидение? Это не то, случайно, о котором знаете и вы?

— Юноша, — серьезно сказал старик, — я ведь не знаю, что видели вы, но, судя по тому, как описывали ваше видение коллеги сегодня за обедом, в столовой, я скажу определенно: к царству теней ваш ночной гость никакого отношения не имеет. Ну где вы слышали о том, чтобы призрак издавал лязгающий звук, подобный шуму трактора, плохо смазанного притом? Нет, все, что вы видели, это не более чем проделки какого-нибудь шутника, а вполне возможно, даже вора. У вас ничего не пропало?

— Мы не проверяли... — промямлил Володя.

— Так вот проверьте! — наставительно предложил горбун. — А что касается моего призрака, то я когда-то после долгих ночных бдений с моими книгами и растворами увидел у себя в комнате полупрозрачное, эфирное видение, скользнувшее, как тень, и тут же растворившееся во мраке. Представьте, я смог разглядеть доспехи... А ваш призрак — это жалкий самозванец, которого следует поймать и сдать в милицию.

Тут в разговор вмешалась Иринка, до этого стоявшая, потупившись, — она была огорчена тем, что так обманулась в колдуне:

— И все-таки, скажите, вы верите в то, что наши души продолжают жить и после смерти?

Архивариус взглянул на девочку и сразу догадался, что вопрос задала она очень важный для себя, а поэтому ответил ей очень серьезно, положив руку с длинными узловатыми пальцами на плечо Иринки:

— Девушка, я не только верю — я знаю, что души наши, освободившись от тел, продолжают жить рядом с Богом. Только с этим миром они расстаются почти всегда. Им нечего делать среди нас, грубых и телесных, одержимых плотскими стремлениями, суетливыми желаниями, похотью, стяжанием, завистью и прочими мирскими чувствами. В этой жизни мы и не можем быть другими, но в жизни иной, духовной, то, что кажется нам сейчас невидимым, — наши души, свободны и счастливы...

Иринка все прекрасно поняла. Ей было вполне достаточно объяснения горбуна. Но Володю оно не слишком устроило, потому что показалось каким-то неопределенным и совсем не отвечающим на вопрос: существуют ли привидения. Но он поблагодарил Ржевусского, извинился за поздний и неожиданный визит, дернул Иринку за рукав, и они ушли, хотя девочке очень хотелось остаться и поговорить со стариком о душах, о философском камне и о том, как надо жить, чтобы не стремиться в старости все начать сначала.

ГЛАВА 10А ГОДИТСЯ ЛИ ДОСПЕХ ДЛЯ АРХЕОЛОГА?

Ночь прошла спокойно, хотя Володя то и дело просыпался, боясь увидеть у своей постели железного монстра — то ли человека, то ли призрака. Да, он боялся его, и мальчика уже точила мысль о том, что если он не победит Рыцаря с железным клювом, то все его подвиги в прошлом будут перечеркнуты осознанием своей слабости, победившей его здесь, в Плоцком замке. А в том, что призрак пожалует снова, Володя был уверен.

На следующий день он с усердием работал над болванкой, которая, по замыслу «крестоносца», должна была превратиться в рукоять меча. И действительно, он выполнил работу с честью, так что мастер даже похвалил Володю и зачем-то стукнул его своим могучим кулаком промеж лопаток.

И Иринка работала тоже. Под руководством Виктории Сергеевны она разбирала ящики с предметами, которые позднее должны были стать экспонатами музея, протирала, где надо, пыль, наклеивала бирки и своей работой была довольна. Эльза Жоржевна, так не понравившаяся девочке с первого вечера своей барской спесью, заглядывала в хранилище редко, зато довольно часто приходил Петрусь Иваныч. Он интересовался, как идет дело, не нужно ли помочь, и Виктория Сергеевна, как заметила Иринка, всегда встречала директора с удовольствием, улыбалась Петрусю Иванычу и даже, как думала девочка, кокетничала с ним.

И вот сегодня Виктория Сергеевна послала Иринку к пани Ванде за ветошью для протирания экспонатов, но Тролль кастеляншу нашла не сразу и замешкалась с возвращением. Когда же она пришла в хранилище, то не увидела Виктории Сергеевны, зато услышала доносившийся из-за стеллажа тихий голос Петруся Иваныча, который говорил:

— Я прошу вас, решайтесь, у вас такой шанс! Вы, наверное, думаете, что я шучу? Нет, Виктория, это не шутки! Я вас впервые увидел на конференции в Москве, вы делали доклад, и я сразу же понял, что мне без вас не обойтись! Ну, если хотите, я признаюсь — влюбился в вас, как мальчишка! Решайтесь! Вы станете хозяйкой замка, герцогиней! Представьте только, как мы с вами встречаем туристов! Об этом может мечтать любая женщина! Вы будете заниматься наукой, если захотите, и в то же время будете повелительницей!

— Но ведь вы женаты... — едва слышно ответила Виктория Сергеевна.

— О, это пустяки! — горячо отвечал пылкий директор. — Я давно уже не люблю Эльзу, и она знает об этом. А ваш кузнец! Разве он пара вам?! Ну, так вы решились?!

— Я подумаю... — сказала Виктория Сергеевна. — А сейчас уходите.

— Хорошо, хорошо, я уйду! — согласился директор, и едва Иринка успела юркнуть за стеллаж, как мимо нее буквально пронесся влюбленный хозяин замка, взлохмаченный и взволнованный.

Едва Виктория Сергеевна посмотрела на Иринку, появившуюся из-за стеллажа, как по ее испуганным глазам все поняла. Девочка смотрела на нее растерянно, хотела что-то сказать, но не могла.

— Ты что... подслушивала? — спросила Виктория Сергеевна, отводя взгляд.

— Нет, я нечаянно, — пролепетала девочка. — Я вошла и услышала...

— Ну ты, конечно, понимаешь, что об этом никому говорить нельзя, смущенно сказала Виктория Сергеевна. — Он ведь просто сумасшедший. Здесь все в этом замке сумасшедшие.

— Да, я понимаю, — кивнула Тролль. — Только зачем вы сказали: «Я подумаю»?

— Для того, чтобы этот человек поскорей меня оставил.

— А вот моя мама никогда бы не сказала так — она очень любила папу...

— Знаешь что! — вспылила Виктория Сергеевна. — У тебя еще нос не дорос меня упрекать! Иди, продолжай работу!

И Тролль, державшая в руках ветошь, пошла к своему рабочему месту, сказав напоследок:

— А нос у меня вполне нормальный. Мне уже тринадцать скоро, и я все понимаю...

Случилось это незадолго до обеда, поэтому Иринка и Володина мама пришли в охотничий зал с такими постными лицами, будто их весь день катали на карусели. Едва Володя взглянул на «женщин», как сразу догадался, что между ними пробежала кошка, да не одна, а не меньше дюжины.

— Что-нибудь случилось? — спросил он у мамы, наливавшей ему суп из изящной фарфоровой супницы.

— Ну что ты! — попыталась улыбнуться мама. — Ешь, ешь, а то остынет. Впрочем, суп и так уже холодный. Надо будет сказать об этом пани Ванде...

Потом Володя тихонько толкнул локтем Иринку и задал тот же вопрос, но девочка лишь промычала что-то — отстань, дескать, и не мешай-ка есть. Но после того, как вышли из столовой, собираясь снова идти к рабочим местам, Володя прицепился к девочке клещом:

— Слушай! Ну ты мне скажешь, что все-таки случилось? Мама тебя обидела, так ведь?

— Нет, не обидела, — сказала Тролль, отводя глаза. — Это я ее скорей обидела, — а потом добавила: — Володя, а ведь я догадываюсь, кто приходил к вам ночью...

И вот в этот самый важный момент, когда девочка уже собиралась, как показалось Володе, назвать того, кто шлялся по замку под видом призрака, к ним подошли жизнерадостные реставраторы Витя и Марина. Они улыбались, потому что отлично поели и даже держали по паре булочек, завернутых в салфетку.

— Ну как? — спросил Витя. — Были у Ржевусского?

— Разговаривали с ним? — подхватила Марина в тон речи своего коллеги.

— Да, были, — серьезно отвечал Володя. — Только вы напрасно думали о нем, что он способен привидениями управлять. Ничего такого он не умеет.

— Ну как же! — был покороблен реставратор. — Он же чернокнижник! Маг! Впрочем, ладно! Вот вам, ребята, другой совет, более верный. — И Витя с видом воришки посмотрел по сторонам. — Вы ведь с археологом Ковчуном знакомы? Так вот, я почти уверен в том, что это он, надев доспех, приперся к вам ночью. Спросите, зачем он это сделал? Отвечу! Вы всегда смотрите в корень и кумекайте, кому все это было нужно. Получается, что никому, кроме Ковчуна!

Володя с недоверием посмотрел на Витю:

— Но ведь он такой... зануда!

Витю поддержала Марина:

— А все от занудства и получилось!

— Конечно, от занудства! — продолжал Витя. — Этот Ковчун ужасно недоволен тем, что отняли его работу по созданию экспозиции! Он же просто мечтал об этой работе да и сделал уже кое-что! А тут приезжает твоя мама и начинает все по-своему кроить и составлять. Понятно, что Ковчун страшно обижен!

А теперь заговорила Марина:

— Вот он и решил вас попугать! Ночью надел доспех, — а их в замке немало, на каждом углу стоят, — и пришел к вам под видом призрака! Думал, что вы поскорее уберетесь из такого нечистого места, как Плоцкий замок, а он снова главным археологом будет! Все просто и логично!

Володя был ошарашен. На самом деле он часто ловил на себе злые взгляды Ковчуна, а что говорить о маме! Ее он, наверно, просто ненавидел! Да, эта версия казалась мальчику очень правдоподобной, и он сказал:

— Спасибо за подсказку. Я присмотрюсь к вашему Ковчуну.

— Присмотрись, присмотрись! — хлопнул его Витя по плечу и, подмигнув, пошел с Мариной прочь.

Володя стоял и молчал, переваривая Витины слова. На душе было гадко, скверно. «И почему люди такие завистливые? — думал он. — Еще бы поблагодарил, раз работы убавилось, так нет же!»

— Ну и как тебе версия? — спросил Володя у Иринки, тоже молчавшей.

— А я думаю, что они просто издеваются над нами: вчера — колдун, сегодня — Ковчун, а завтра, наверно, пани Ванду в доспех нарядят. Врут они все. Я думаю, что не археолог это был...

— А кто же?

Девочка замялась:

— Пока я не могу тебе сказать...

— Ну так и молчала бы! — неожиданно для себя разозлился Володя. Строишь из себя всезнайку! Да откуда знать-то тебе?! Иди-ка лучше горшки свои протирать!

Иринка сильно обиделась. За стеклами очков даже сверкнули слезы, и девочка сказала, на самом деле собираясь идти:

— Хорошо, я уйду! А ты до посинения за призраком своим гоняться будешь! Ничего не понимаешь ты! Ничего не видишь! Глупый ты еще! — И она ушла.

А Володя еще долго стоял, точно получил пощечину. И именно теперь, как никогда прежде, он хотел найти привидение, чтобы оправдать себя в своих собственных глазах и в глазах девочки, считавшей его глупым, но все же так нравившейся ему.

***

Остаток рабочего дня он трудился совсем без удовольствия и, значит, без прилежания, так что заслужил строгий выговор от «крестоносца», протянувшего Володю к тому же веревкой по спине. А был он так рассеян потому, что все время думал, как же поступить ему теперь, когда уже рассеялись сомнения в том, что ночным пришельцем мог быть только человек, а не призрак.

Выйдя из рыцарского зала, Володя перешел замковый дворик, поднялся по дворцовой лестнице, а потом по одному из коридоров взял круто вправо, чтобы попасть в галерею замковой стены, что связывала северо-восточную башню, в которой он и жил, с башней южной. Где-то здесь, как говорил оружейник, должен был стоять доспех, даже два доспеха, и один из них наверняка служил тому, кто притворялся привидением.

В этом сводчатом коридоре, служившем когда-то боевой галереей башни, было прохладно и сумрачно. Свет из узких бойниц падал на пол, уложенный щербатыми каменными плитами, желтыми пятнами в виде ласточкиных хвостов, и Володя шел по этим хвостам, загипнотизированный видом двух железных фигур, стоящих в конце галереи. И вот он уже приблизился к одному из доспехов и тут же признал в этом рыцарском облачении те латы, что были на незваном ночном пришельце!

Да, это были они! Володя вглядывался в сталь брони и отчетливо узнавал детали, запечатлевшиеся в его памяти, точно оттиск монеты на глине. Вот и высокие ребра наплечников, а вот ребро кирасы. Мальчик узнал и раструбы боевых перчаток, выкованных с острым углом, и чеканный орнамент на полукружьях пластин, прикрывавших подмышечные щели. Только шлем был другой формы. На нем не было длинного клюва на забрале, очень похожего на грачиный, но теперь Володя был склонен думать, что клюв ему просто привиделся, — во всем прочем доспех не отличался от вооружения «призрака». Правда, не доставало еще и плюмажа из страусовых перьев, но Володя нашел на макушке шлема трубку для перьев и успокоил себя тем, что «привидение» засовывало перья перед тем, как отправиться в свой ночной поход, а заодно набрасывало на плечи легкий плащ.

Володя, нервно кусая губы, стоял перед доспехом, смотрел в узкие щели забрала, которые, чем дольше глядел на них, напоминали мальчику чьи-то недобрые глаза, и думал: «Теперь главное — узнать, подойдет ли доспех археологу. Доспех-то маленький. Рыцари средневековья, я слышал, небольшого роста были. Это в двадцатом веке народ подрос... Ну вот, надо Ковчуна как-нибудь измерить. Если подойдет ему доспех — значит, призраком был Ковчун, который нас из зависти из замка выжить хочет! Да, измерить, измерить вначале надо Ковчуна! Только как же мне его измерить?»

Ковчуна Володя разыскал за замковой стеной, у подошвы южной башни. Здесь, неподалеку от рва, окружавшего замок, велись раскопки, и какие-то неизвестные Володе люди, обнаженные по пояс и с носилками в руках, копошились на дне и по краям раскопа, предназначенного, как объяснили мальчику, открыть старейший культурный слой плоцкого городища. Из раскопа доносился знакомый Володе неприятный голос Ковчуна, ставший еще более гадким после того, как мальчик узнал об открытом недоброжелании археолога к своим конкурентам. Ковчун раздраженно кричал на кого-то:

— Лопух!! Я же говорил тебе, олуху царя небесного, углублять в этом откосе только на полметра! Так что же ты мне, пень дубовый, целых полтора засадил?!

— Но я и назад могу вашу землю вернуть, — отвечал чей-то смущенный голос. — Подсыпем...

— Болван!! — взвизгивал Ковчун. — На кой ляд мне твоя земля теперь нужна! Ты же часть культурного слоя убрал! А ну пошел прочь отсюда, пень еловый!

Володя чувствовал, что пришел некстати, но все-таки начал спускаться в раскоп, понадеявшись на авось и на собственную ловкость. У него в кармане лежал моток тонкой веревки, и мальчик знал, как он распорядится ею.

Ковчун, мужчина среднего мужского роста, но коренастый, так что название «пень» подходило скорей к нему самому, увидев Володю, нахмурился и отвернулся.

— Чего тебе? — спросил коротко, когда мальчик встал рядом с ним.

Володя, делая вид, что очень робеет, сказал:

— Да вот, взглянуть хотел, как вы тут работаете...

— А нечего смотреть! — отрезал Ковчун и даже взмахнул рукой, словно рубил что-то невидимое. — Ходят тут всякие! Поезжай к себе в Петербург да и шлындай там, где вздумается!

Володе было безразлично, что говорит злой Ковчун, — он буквально вгрызся в него взглядом, пытаясь на глазок прикинуть, насколько годен для археолога доспех, увиденный недавно. У Ковчуна были широкие плечи и брюшко, и по этим габаритам он никак не подходил бы для тех лат. Но вот росточком вполне годился, и все же во что бы то ни стало нужно было Ковчуна измерить, а потом решать, что делать с «привидением».

Володя вынул веревку и, улучив момент, когда археолог повернулся к нему спиной, быстро подошел к нему и поднял распущенную веревку на уровень макушки его головы, а потом нагнулся, чтобы схватить веревку там, где она коснулась пяток Ковчуна. Археолог даже не заметил маневра Володи, а мальчик, торжествуя, завязал на веревке первый узелок.

Володе еще очень хотелось измерить размах «археологических» плеч, но Ковчун уже повернулся к нему лицом и хмуро следил за манипуляциями Володи.

— Эй, ты что здесь вытворяешь? — спросил он грозно. — Ты зачем сюда пришел? Вымериваешь, подглядываешь?! Ах вот ты какой! Мать послала?! Чужие методы крадете, воры питерские! А ну, вон отсюда!

Но Володя не ушел. Напротив, он подошел к Ковчуну поближе и быстро приложил кусок веревки к его плечам и тут же убрал ее — размер был снят!

— Ты что? Ты что?! — просто обомлел Ковчун, пораженный дерзостью Володи. — Одурел, что ли?

Но мальчик уже выбирался из раскопа, очень довольный своей ловкостью. На прощание он махнул рукой и крикнул:

— Костюмчик вам пришлю из Питера! В крапинку!

— Ах ты!.. Сегодня же директору пожалуюсь! Издевается еще! — кричал Ковчун вдогонку, но Володи и след простыл.

Мальчик бежал по коридорам замка, чтобы поскорей проверить, годится ли доспех для археолога, еще раз доказавшего сейчас, что он терпеть не может тех, кто якобы отнял его работу. Тонкая веревка с двумя узелками сейчас казалась Володе спасительной нитью, способной вывести его из лабиринта тайны, мучившей его. «Сейчас, сейчас! — говорил Володя сам себе. — Я все сейчас пойму! Конечно, это он, Ковчун, нас выгнать хочет! Но я его разоблачу! Разоблачу!»

И вот он стоял напротив железного монстра, дрожащими пальцами разматывая веревку. В том месте, где был узелок, приложил веревку к гребню шлема, отпустив свободный конец к стопам доспеха, чешуйчатым, с длинными остроконечными носками — оказалось, что веревка была длиннее доспеха сантиметров на пятнадцать.

Володя проверил — не ошибся ли он? Но все было правильно — Ковчун, даже с учетом своей низкорослости, не подходил к доспеху. Вернее, латы не подошли бы для него. Володя, волнуясь, измерил веревкой размах рыцарских плеч — и здесь Ковчун превосходил статью давно истлевшего в могиле хозяина лат.

«Да что же это! — рассердился чуть ли не до слез Володя. — На карлика, что ли, этот доспех? Он ведь никому из замка не подойдет! Так кого же я видел тогда, ночью? Человека в латах или на самом деле призрак?» И Володя, огорченный, обескураженный, поплелся по галерее прочь от доспеха, не разгадавшего мучившую мальчика загадку, а еще более запутавшего ее.

ГЛАВА 11БОЙ С ПРИЗРАКОМ

— Дамы и господа! — торжественно обратился к членам замкового братства Петрусь Иваныч, пропавший неизвестно куда на целых два дня и появившийся в замке неожиданно к самому ужину. — Я только что из Минска и встречался там с руководителями общества спиритов!

Реставратор Витя захлопал в ладоши и шутливо сказал:

— Великолепно! Сегодня мы будем вызывать дух Хрущева или Брежнева! Уж они-то знают, как долго будет продолжаться перестройка!

Кое-кто из сидевших за столом рассмеялся, но директору шутка не понравилась, и он заявил:

— Никого мы вызывать не будем! У нас уже все имеется в наличии. Я рассказал спиритам о нашем привидении, и они заинтересовались им! Во всяком случае скоро к нам прибудет сам Иеремия Барский, специалист по полтергейсту и некромантии, чтобы на месте изучить явление. Но они уже пообещали мне опубликовать в своем печатном органе сообщение о нашем призраке! Вы представляете, какую рекламу сделает Плоцкому замку Рыцарь с железным клювом! Да к нам со всего света повалят туристы!

Директор был так счастлив и так доволен собой, как не был счастлив, наверное, Коперник или Эйнштейн, сделав открытия. В Минске он, видно, не только общался со спиритами, но и посетил модный магазин, потому что на нем красовался шикарный пиджак — бордовый с желтой искрой. Петрусь Иваныч расхаживал по столовой, подходил к каждому из членов братства, похлопывал по плечам, приобнимал от избытка чувств и всем говорил, что еще немного полгода-год — и все станут настоящими предпринимателями, держателями акций Плоцкого замка, а может быть, и акционерного туристского общества, которому он уже придумал название — «Рыцарь в железным клювом»!

— Ну как, звучит?! — спрашивал директор и сам отвечал: — Еще как звучит!

Но не все радовались вместе с паном Петрусем. Археолог Ковчун, например, поднялся и ушел, сказав, что и слушать не хочет об этой блажи. А Готфрид Бульонский сегодня снова сидел в подпитии, и ему было безразлично все, о чем говорил директор. Он, правда, иногда похохатывал, чем вызывал гнев Эльзы Жоржевны, которой нравились идеи мужа, а порой вдруг начинал гудеть: «Уу-у-у!», а потом говорил: «Я привидение! Я привидение!» Но эти выходки не очень огорчали увлеченного своими мечтаниями Петруся Иваныча.

После ужина Володя снова увлек Иринку в холл с телевизором. Рассказывать об измерениях археолога ему не хотелось — Володя догадывался, что его сознанию трудно постигнуть природу того ночного видения, и последние два дня он старался не думать о Рыцаре с железным клювом.

— Давай я расскажу тебе о том, что со мной случилось в лагере, попытался было Володя в который уже раз поведать девочке о своих приключениях на острове, но она снова его прервала:

— Нет, постой, скажи мне лучше вот что... — и Тролль замялась, не решаясь продолжать.

— Что сказать? — насторожился Володя, почувствовав, что девочка хочет спросить о чем-то очень важном.

— Скажи, твой папа любит маму?

Володя опешил, никак не ожидая такого вопроса, но ответил быстро:

— Да, очень любит.

— А ты любишь папу?

— Ну да! Как же мне не любить отца, что за вопросы!

— Очень любишь? — допытывалась Тролль.

— Очень.

И Иринка замолчала, но ненадолго, а потом сказала взволнованным голосом:

— А если ты любишь папу, то должен будешь его спасти. Я ведь знаю, как они страдают, когда мамы нет... Сегодня, а может, завтра ночью призрак снова к вам придет... Я думаю, что тебе не нужно его бояться, — он не к тебе придет.

Володя остолбенело смотрел на Иринку, говорившую то, что ему было совершенно непонятно — ни единого слова, но в лице девочки светилась какая-то значительность и даже правда, что Володя буквально не мог отвести взгляда от ее взволнованного лица.

— О чем ты... при чем здесь папа... почему сегодня?.. — пробормотал мальчик, но Иринка молча поднялась и вышла из комнаты, где работал телевизор.

Подобно лунатику прослонялся Володя по коридорам замка несколько часов, остававшиеся до сна, размышляя над словами Иринки и стараясь понять их смысл. Одно было ясно — девочка точно знала происхождение Рыцаря с железным клювом и что его приход к ним в комнату был неслучаен. Рыцарь, догадывался Володя, имел какое-то отношение к его семье, к его самым близким людям, и от посещения ночного гостя зависело их благополучие.

Володя пришел в свою комнату уже в начале двенадцатого, и мама, читавшая лежа, спросила у него:

— Где ты был?

— Смотрел телевизор, — машинально ответил Володя.

— Ну ладно, пусть будет так, — вздохнула мама, хотя она прекрасно знала о том, что Володи не было в фойе.

А мальчик разделся и лег, и свет скоро погас, уступив владения луне, светившей на вороненой стали неба ярким серебряным клеймом. Володя знал, что этой ночью призрак снова будет стоять у его постели, но мальчик почему-то был спокоен, хотя и не знал пока, что он будет делать. Ему просто хотелось застать момент его появления — от того, как оно произойдет, зависело дальнейшее...

Володя лежал в постели и ощущал себя посреди двух бездн. Одна простиралась за стеной замка и представлялась ему сейчас черным пространством мира, пугающего, чужого, но все-таки реального и настоящего. С этим миром Володя хоть и не был пока накоротке и плохо знал его, однако был знаком и не очень страшился его. Но второй бездной являлся мир, простиравшийся в другой стороне — внутри замка, где все было в ненастоящем, каком-то таинственном, давно уже умершем мире, а поэтому неприятном и даже злом.

Как ни старался Володя не спать, полудрема вскоре одолела его, и он не помнил, как долго находился в этом состоянии полусна. Пробудился мальчик совсем лишь тогда, когда услышал скрежет ключа в замке — очень тихий скрежет, точно ключ перед этим хорошенько смазали жиром. Володя сразу понял, кто это, и сердце его заколотилось так сильно, что готово было вырваться наружу.

И вот уже медленно распахнулась дверь, и лязг стальных пластин доспеха возвестил Володе о приходе Рыцаря. Звон, которым сопровождался каждый шаг пришельца, приближался, и вот уже его фигура, уродливая, мрачная своей молчаливостью, освещалась светом луны. Так же, как и в прошлый раз, над шлемом колыхались страусовые перья, а плечи покрывал легкий плащ. Длинный птичий клюв забрала казался готовым впиться в людей. В руке пришельца был зажат большой рыцарский меч.

Володя смотрел на вошедшего полуприкрытыми глазами, боясь того, что Рыцарь может заметить, как за ним следят, но пришелец, похоже, даже не смотрел в сторону Володи. Железный монстр между тем медленно поднял руку с мечом и протянул свое оружие по направлению к спящей маме, и мальчику вдруг показалось, что призрак хочет пронзить ее мечом. Володя хотел было закричать, но Рыцарь уже отдернул руку — ему довольно было лишь тронуть спящую женщину клинком. И мама, проснувшаяся и пока не понимающая ничего, повернулась на спину, тихо простонала сквозь непокинувший ее сон и тут, увидев призрак, резко вскрикнула и, закрываясь одеялом, моментально привстала на постели.

— Кто вы?! Зачем вы пришли?! — прокричала мама с жалобой в голосе. Уходите! Я прошу вас, уходите! Ну зачем вы нас мучите?!

Володя увидел, что Рыцарь сделал предупреждающий жест, словно грозил рукой с зажатым мечом, а потом медленно стал поворачиваться лицом к выходу, намереваясь уйти. Вот уже его железная рука потянулась к двери, чтобы раскрыть ее пошире, вот уже призрак протиснулся в дверной проем, погромыхивая металлом и шурша материей плаща. И тут Володю пронзила мысль: «Нельзя дать ему уйти! Надо задержать или узнать, куда пойдет! Надо! Надо! Надо!» И Володя, сбросив с постели свои голые ноги, не одеваясь, пошел к выходу.

— Куда ты?! — с ужасом вскрикнула мама. — Не ходи! Не ходи туда! Он убьет тебя, убьет!

Но Володя, не обращая внимания на просьбы матери, уже выходил в коридор.

Мальчик увидел Рыцаря выходящим из квадратного холла, по стенам которого располагались двери гостиничных номеров. Призрак уже собирался пройти в галерею, и Володя видел, как развевался его легкий серый плащ и подрагивали перья султана при каждом его тяжелом шаге. И странно — Рыцарь словно услышал шаги своего преследователя или просто почувствовал его присутствие, но перед тем, как скрыться в галерее, он вдруг обернулся и застыл на месте, увидев мальчика. На Володю смотрели узкие щели забрала, и теперь мальчик знал, что за ними живут сейчас чьи-то глаза, глаза живого человека...

— Кто ты?! — спросил Володя, и почему-то мальчик тут же ободрился от собственного голоса, прозвучавшего решительно и даже грозно.

Но Рыцарь не ответил ему, а, постояв подобно изваянию немного, стал медленно подходить к Володе, и меч в его руке угрожающе поднялся. Да, Володя мог тогда спрятаться за дверь и держать ее потом изо всех сил, но разве простил бы он потом себе бегство? А Рыцарь медленной тяжелой поступью, издавая при каждом шаге железный лязг, шел к Володе. Краем глаза мальчик видел, что открылась соседняя дверь и выглянула Иринка, что за спиной у него стоит мама, с ужасом смотрящая на приближающегося монстра. И Володя решился.

Он молнией кинулся к противоположной стене холла, на которой висели две алебарды. Володя однажды уже пробовал вынимать это тяжелое оружие из металлических петель, что прикрепляли алебарды к стене, и теперь требовалось только освободить оружие так быстро, чтобы Рыцарь не успел настичь его прежде, чем он окажется вооруженным. И Володе это удалось Рыцарю было трудно быстро повернуться почти назад, поэтому мальчик уже держал алебарду наперевес тогда, когда Рыцарь снова занял боевую позицию.

Володя смотрел в отвратительные, злые щели забрала с уродливым железным носом и хоть и знал, что доспехом облечен человек, но никакой жалости не испытывал к этому чудовищу из металла, лишенному человеческого облика. К тому же Рыцарь все наступал на Володю, повернув к мальчику острие своего длинного меча. Володя стоял, прижатый к стене, с которой снял алебарду. Но вот мальчик снова рванулся в сторону, зная, что Рыцарь не сможет быстро повернуться. И тогда, когда призрак замер в нелепой, неуклюжей позе, силясь повернуться лицом к своему противнику, Володя ударил его алебардой по стальному затылку, и Рыцарь, издав слабый стон, рухнул на пол с грохотом и лязгом.

Володя смотрел на поверженного противника, и теперь Рыцарь не казался ни грозным, ни страшным. Рядом с мальчиком стояли Иринка и мама, с ужасом смотревшие на распростертого «призрака». Рядом с его железной рукой лежал меч, плащ был скомкан, одно перо сломалось. Но Володя смотрел на забрало Рыцаря и не узнавал его — оно было лишено длинного грачиного клюва.

«Но где же клюв? — недоумевал Володя, но, посмотрев в сторону, увидел грубо сделанную жестянку с прикрепленными к ней веревочками. — А вот и клюв! — равнодушно подумал Володя. — Как просто можно было превратиться в Рыцаря с железным клювом!» И мальчик улыбнулся. Потом он наклонился к шлему лежащего Рыцаря, отодвинул крючки забрала и со скрипом поднял его.

— Эльза Жоржевна! — воскликнула мама, увидев того, кто скрывался под броней доспеха.

— А я знала, что это она... — сказала Иринка. — Надо людей позвать, ей, наверно, плохо.

Володя, потрясенный, готовый разрыдаться, смотрел на лицо директорской жены, и ему было до жути обидно, что все обернулось так глупо и пришлось воевать с женщиной. В трусах, с огромной алебардой в руках, он на самом деле выглядел не слишком воинственно. Но все-таки другое чувство, чувство радости и удовлетворения собой от победы не над мнимым призраком, но над страхом, начинало потихоньку греть его сознание.

— Надо Петруся Иваныча позвать, — сказал он мрачно. — Пускай посмотрит, при помощи кого он замку рекламу собирался делать...

Потом Володя подошел к стене, повесил алебарду и, сказав: «Все, спать иду», побрел к своей комнате...

И В ЗАКЛЮЧЕНИЕ