– Бегите!
Я смутно узнаю этот зычный мужской голос. Я сегодня его уже слышала.
Цьяши реагирует первой: вонзает в землю клинки, хватает нас за одежду и устремляется вперед. Широким прыжком мы минуем последних змей и приземляемся с еще не застывшего мха на холодный белый покров. Ноги тут же предательски разъезжаются, и мы падаем почти одновременно. Цьяши бранится, беззастенчиво потирая ушибленный зад, Кьори молниеносно вскидывает голову. Проследив ее взгляд, я вижу: тень, прежде парившая над лесом, спускается, а вскоре и приземляется поблизости. Забавно… меня снова спас огромный мангуст.
Он еще крупнее Шику и защищен такой же броней, к которой, правда, добавлена деталь: подобие то ли уздечки, то ли намордника. Видно, всадник использовал ее, чтобы животное не кидалось на змей, и, видно, оно недовольно: фыркает, дергает ушами. Всадник развязывает какие-то узелки и снимает с мангуста конструкцию из ремней и заклепок. Я машинально слежу за ловкими движениями пальцев ― бледных, но с коричневатыми ногтями; ветер играет цветами в зачесанных зеленых волосах. Передо мной Вайю из рода Черной Орхидеи. Спешившись, он идет к нам.
– Как я и ожидал, у вас неприятности. ― Тон ровен, но только глухой не уловил бы там гнева. ― Жрица, потерявшая свирель. ― Кьори виновато трет разбитую коленку. ― Воин, бросивший оружие. ― Цьяши оборачивается на едва заметные надо льдом рукояти клинков и неразборчиво что-то бубнит. ― И… обманщица. Может, объяснишь, зачем явилась вместо сестры? Я знаю ее достаточно, чтобы не перепутать ни с кем.
Ни с кем, я осознала это еще при встрече. Поэтому ныне я не удивлена, не сбита с толку, готова ко всему. Наверное, он ждал, что пристыдит и напугает меня, вот только я уже достаточно стыдилась и пугалась. Слова скорее будят гнев; вместо того чтобы отвести глаза, я поднимаюсь ― первой из нас троих ― и выпрямляюсь. Ноги разъезжаются, а как же холодно разбитым стопам, которые совсем не спасают обмотки… Но, отгоняя все это, я говорю:
– Обманщица, сэр? Простите, но, видимо, вы не понимаете ситуацию. Я пришла далеко не по своему желанию, а лишь выполняя просьбу Джейн. Предсмертную просьбу. Мою сестру убили, слухи правдивы. И если бы не я, в ваших рядах уже сегодня воцарилось бы смятение.
Кажется, последнего он не слышит: пошатывается еще на «убили». Выдержка впервые изменяет Вайю; он не сразу справляется с собой, не сразу принимает спокойный вид. Сначала в бездонном взоре распускается боль, и я ощущаю нестерпимо сладкий цветочный запах. Запах этой боли.
– Вот как? Что ж… Я этого опасался, но как же не хотел терять надежду…
В очередной раз я наблюдаю, как весть о гибели моей сестры буквально ломает кого-то. В очередной раз испытываю спонтанную жалость ― наверное, потому столь острую, что часть ее обращена ко мне самой. Есть нечто неодолимое в желании делить скорбь, мучить ею других так, как мучаешься сам. Не решаюсь ни ответить Вайю, ни коснуться его плеча в знак ободрения. Он тоже неподвижен.
– Если тебе нужно знать, ― тонкие губы с усилием размыкаются вновь, ― я был наставником Жанны. Со дня, как она пожелала биться за нас.
– Я догадалась, сэр.
Снова мы молчим: он, еще недавно готовый корить меня, и я, еще недавно трепетавшая перед ним. Молчат и две девушки, по-прежнему сидящие и потирающие ушибленные места. Наконец, совладав с горем, Вайю подает руку сначала Кьори, потом Цьяши, и обе поднимаются. Гибкая Лоза направляется к клинкам: поднимает за рукояти, расшатав треснувший лед. Когда она возвращается, волоча их, лезвия скрипуче процарапывают за ее спиной длинный след.
– Надо идти. ― Вайю хмуро наблюдает за этим. ― Он стает быстро. Экиланы используют его, лишь чтобы ненадолго отвлечь противника.
– Славно, что ты нашел именно такое перо. ― Кьори оправляет одежды, интонация пугливо-заискивающая. ― Змеи не боятся холода, ты даже не повредил им.
– Я не находил. Это из ее трофеев. ― Вайю кивает на Цьяши.
Та, спохватившись, косится на торчащую посреди поляны стрелу.
– Кстати, я прихватила кое-что еще, с трупа Великого Советника. Пойду заберу…
Она, оскальзываясь, косолапит теперь туда, где бросила награбленное добро. Вайю удерживает ее за плечо; лицо впервые озаряется радостью, пусть и мрачной.
– Труп Великого Советника? Бесшумный Лис что, убит? Это… ты с ним справилась?
Гибкая Лоза оборачивается на нас с немой мольбой, которую я легко понимаю. Ей явно хочется блеснуть перед Вайю, она уже открывает рот с самодовольным видом, но Кьори, либо не понявшая, либо не согласная, отвечает за нее:
– Здесь был… ― она медлит, ― Мэчитехьо. Он убил того экилана. Выдрал ему сердце.
– Сам? ― Вайю словно не верит ушам. ― Выдрал сердце? Не… выпил его время?
– Да, убил без ножа, ― подтверждает Цьяши, с досадой косясь на Кьори. ― Они, знаешь, ругались, хотя мы не поняли, из-за чего.
– Ругались, ― раздумчиво повторяет Вайю и потирает лоб. ― Интересно… что вообще Злое Сердце делал здесь? Какие такие вещи он не может поручить другим?
– Искал что-то, ― опять удовлетворяет его любопытство Цьяши и опять не полностью. ― Но мы не поняли, что. Дуреха-жрица боится, что наш Саркофаг, но едва ли…
– Не зови меня так! ― возмущается Кьори, но, спохватившись, отгоняет обиду. ― Вайю, они вели странные речи. Я правда боюсь, что светоч в…
Вайю кидает взгляд на меня, потом на дальние тики.
– Позже. Мы еще обсудим это, Кьори, и я внимательно тебя выслушаю. Сейчас скажи: что Эйриш решил по поводу девушки?
– Велит вернуть ее домой, ― устало отзывается жрица. ― И… велел ей самой что-то еще. Правда, Эмма? Что он сказал тебе наедине?
Трое ждут, и я в замешательстве. Вспоминаю указание: «Не размыкай губ» и обещание: «Скоро я к тебе приду». Перевожу взор вниз, на лед. Лед этот скрывает мох, мох ― землю, земля ― Саркофаг. Мертвый Эйриш здесь, рядом, и… что бы Кьори ни говорила об очарованном сне, я почему-то не сомневаюсь: каждое мое слово будет услышано.
– Благословил. И предупредил, что дома могут стеречь опасности. Это все.
Все, что вам нужно знать для вашего же блага, как бы я ни хотела сбросить свой груз. Я замолкаю под острым взглядом Вайю, гадаю, поверил ли он: именно его вера наиболее важна. Мы встречаемся глазами, и я упрямо поджимаю губы.
– Что ж. ― Он, сдавшись, кивает на мангуста. ― Я готов сам доставить ее к Омуту. Пусть полетает. Жанна всегда мечтала… ― вновь скорбь проступает на лице, ― поделиться с сестрой если не секретами, но хотя бы волшебством Агир-Шуакк. И пока… ― появляется грустная улыбка, ― Эмма видела не лучшие проявления этого волшебства.
Предложение не вызывает ничего, кроме тревоги. Я не хочу куда-либо идти с Вайю, не хочу вести с ним лишних разговоров. Не потому, что не доверяю, ― хотя мы и не знакомы вовсе, а лишь связаны общим горем. Скорее потому, что боюсь быть пойманной на какой-нибудь лжи. Он очень умен, и лучше мне к нему не приближаться.
– Нужно вернуть ей одежду, ― робко возражает Кьори. ― Хотя бы… ― видимо, она вспоминает, в каком виде застала меня, ― то, что от этой одежды осталось.
– Лохмотья, ― подтверждает Цьяши. ― Пусть забирает, мало ли какую заразу принесла из своего мира. Так что, Вайю, ― она напористо хлопает его повыше колена, ― сначала подкинешь нас в убежище, а потом решим, кто отвезет ее к воле Омута.
Он колеблется, но наконец соглашается.
– Как угодно. Нет! ― Снова он удерживает Цьяши, шагнувшую было к торчащей стреле. ― За трофеями вернетесь потом, раз тебе доставляет такое удовольствие рубить ветки. Лучше лететь поскорее. Ты все равно ничего не достанешь из-подо льда.
Гибкая Лоза что-то бурчит и получает весьма неожиданный подзатыльник.
– Ай!
– Я даю тебе определенную свободу и не призываю к порядку при других, ― сухо откликается Вайю. ― Но не забывай, что ты ― моя ученица. Летим.
На упряжи мангуста я теперь замечаю несколько желтых перышек, явно зачарованных. Мы все забираемся на длинную спину животного, и оно взмывает в воздух. Меня посадили сразу за Вайю, в которого можно крепко вцепиться, а сзади Кьори. Мне не страшно, но нет и восторга или трепета. Осознание ― я летаю, я поднимаюсь к небу, как птица! ― напоминает вяло плещущуюся на дне рассудка воду. Я измучилась, устала. Разглядывая сверху тропические леса, я не любуюсь, а ощущаю спонтанную жалость: как все эти несчастные, особенно слабые, вроде змеиной жрицы, живут в таких условиях? Каково быть вырванными из нормальной жизни, ведь она была нормальной до прихода экиланов. Впрочем… девушки, с которыми я разделила путешествие, родились, уже не зная нормальности. Вайю, вероятнее всего, тоже.
Наставник Джейн весь путь мрачно молчит, молчит, и когда мы приземляемся возле опутанного лианами бурелома. Говорит мне лишь одно: «Переоденься, и я тебя отвезу». Кьори с Цьяши переглядываются, но ― к моей панике и обиде ― не спорят, не выказывают желания меня проводить. Мы опять пробираемся сквозь ветки и долго лезем по укрепленным земляным тоннелям, затем спутницы оставляют меня в первом же помещении, заставленном ящиками. Цьяши бросает: «Прощай, не-Жанна!»; Кьори: «Я скоро приду». В ожидании я, не заботясь ни о чистоте, ни об удобстве, просто сползаю по стене на пол и прячу лицо в ладонях. Тяжело думать, тяжело даже дышать, хотя в прошлое пребывание в убежищах я этого не замечала.
Возвращается Кьори, приносит мое траурное платье. Кто-то в наше отсутствие слегка почистил его и подлатал. Кровь и следы древесного сока, конечно, остались, но выглядят менее жутко. Я благодарно улыбаюсь и начинаю снимать облачение.
Кьори помогает сменить наряд. Чуткое Сердце молчит, и мне это не нравится. Когда платье надето, я разворачиваюсь к жрице и опускаю руки ей на плечи.
– Я благодарна тебе, ― произношу с усилием, успела охрипнуть, пока мы не говорили. ― Если бы не ты, я пропала бы или хуже ― потеряла бы рассудок. Ты замечательная, и я… я очень счастлива, что у моей бедной сестры была такая подруга.