На красной подкладке тоже земля. Присев, я щурюсь, пытаюсь рассмотреть обломки крышки. Чем ее рубили? И зачем, когда гроб можно было вскрыть? Обломков много. И… мне кажется, или местами они обуглились?
– Попахивает чертовщиной. ― Ларсен чуть отступает. ― Сильно попахивает, я не просто так просил тебя искать следы от самого входа. Их ведь нет?
– Ничего выдающегося. ― Я выпрямляюсь.
Нэйт выразительно оглядывает почву возле своих сапог.
– Тут не пройти просто так, да еще с ношей, верно? И если бы следы замели, ты бы понял?
– Пожалуй. ― Тоже отступаю. ― Здесь живого места нет. Если бы кто-то ступил с этого участка на траву, на подошвы налипла бы хоть пара комьев и осталась бы на тропах.
– Или это был индеец, умник вроде тебя?.. ― Ларсен вдруг хмыкает. Кидаю на него колючий взгляд, он пожимает плечами. ― Не злись. Так или иначе, трюк не проделать кому попало, не говоря о том, что кому могло понадобиться тело недельной давности?.. Вспоминая некоторые газетные истории, романтичные и не очень, я объяснил бы похищение свежего трупа, но…
– Хватит, умоляю.
– Извини. Я часто шучу, просто чтобы не спятить.
Продолжаю мрачно на него смотреть. Сердце учащенно стучит, кулаки сжимаются. Мисс Джейн. Кто сделал такое с мисс Джейн? Кто настолько не уважает Господа, что совершил подобное, кто проделал это с такой ловкостью, что я не вижу ни малейшей подсказки?
– Осмотрюсь еще раз. Я должен что-то обнаружить. Ты идешь со мной, след в след.
– Так точно, о мудрый дикарь.
Но, промерив землю шагами следующие полчаса, мы не находим ничего. Кладбище не выдает недавнего присутствия чужака. Благоухают цветы, чисты от земли заросшие тропинки, и нигде не спрятаны лопаты с налипшими комьями. А еще не осквернено ни единой могилы. Кто-то приходил только к мисс Джейн. За мисс Джейн.
– А знаешь, ― Ларсен заговаривает, вернувшись к яме, ― есть у нас ловкачи. И появились как раз недавно.
– Цирковые? ― безошибочно угадываю мысль. ― А зачем бы им такое?
Немигающий взгляд Нэйта устремлен на гроб. Не сомневаюсь, он тоже видит обугленные обломки. Видит, но оставляет мысль при себе.
– Не моя работа выведывать. Я могу только чуть внимательнее слушать исповеди.
– Что ж. ― Вздохнув, отворачиваюсь от могилы. ― Вот и слушай. Прочее ― мое дело.
И я сделаю все возможное. Оровилл ― дикий город, на нем немало прегрешений, но одно я знаю точно: против Бога тут грешили мало, почитали его, пусть на свой манер. Мертвецы всегда оставались в своих могилах. Что же случилось?
Я устало зажмуриваюсь. Преподобный опускает руку мне на плечо.
– Не время унывать. Эта история может разжечь у нас второй Салем35. Поэтому предлагаю быстро позвать надежных парней и привести все в порядок, насколько возможно.
– А семья? ― Снова встречаюсь с ним глазами. ― Они наверняка придут в ближайшее время. Они заметят.
– Им лучше все рассказать, иначе шума поднимется только больше. Думаю, мы подберем нужные выражения, чтобы Генри Бернфилд нас понял. Он не дурак.
Еще какое-то время стоим молча. Скалящиеся обломки в разверстой пустоте гроба напоминают зубы. Наконец мы идем к кладбищенским воротам. Нужно без лишнего шума найти лопаты. Отыскать Лэра и Дэйва ― они не сболтнут лишнего. И хотя бы для себя решить, что лучше ― думать о похищении тела Джейн Бернфилд как о проявлении человеческого богохульства или дьявольских козней?
Обугленные обломки. Словно след удара молнии. А ведь в Оровилле уже полторы недели не было грозы.
7Недоговоренное[Эйриш Своевольный Нрав]
– Так что ты скажешь мне, Эмма?
Я с трудом скрываю жадное волнение в голосе, а девушка напротив вовсе не прячет дрожи рук. Эмма бледна, щеки потеряли последний румянец. Бедная дурочка. За минувшие часы она совсем измучила себя.
– Да, ― слова неважно даются ей. ― Я… согласна. Я должна понять, что случилось с моей… ― из груди рвется хрип, тень задушенного рыдания, ― …с телом моей сестры.
Это не дает покоя и мне. Я даже не удивлен, что, стоило мне возникнуть в комнате, Эмма бросилась на меня и стала колотить кулаками по груди. «Ты украл ее! Ты!» ― исступленно повторяла она, а я стоял и не пытался мешать ей, пока не затихла сама. Ведь весть поразила и меня. Смутные предчувствия, зародившиеся в связи с гибелью Жанны, оказались не просто предчувствиями. Звезды предупреждали: грядет беда. В план ― воскреснуть и положить конец войне, ― кто-то вмешался, неизвестно с чьей стороны, кому зачем-то понадобилось…
– Мы выясним. Обещаю.
…выкрасть труп. Надругаться над могилой. Юная Эмма подумала на меня, решила, что это мой способ заполучить ее в союзники. Видно, я произвожу скверное впечатление, раз вызываю такие подозрения. Кажется, она не до конца верит мне до сих пор. Так и есть: схватив меня за рубашку, она встает на носки, заглядывает в мои глаза мокрыми от слез глазами и требует:
– Клянитесь. Клянитесь сейчас же! Что вы не мстите ей, или мне, или…
– Не мщу. Не смел бы. Она сделала для моего народа слишком много. Клянусь.
Вымученно улыбаясь, я провожу по волосам Эммы кончиками пальцев. Она тут же шарахается, испуганная, как дикий зверек. Как она жалка ― сутулая, неопрятная, блеклая. Ее сестра… клянусь, ее сестра была совсем иной. Проклятье, каким помощником стала бы мне Жанна ― остроумная, убедительная, смелая! Что досталось мне теперь? Подобие, к тому же безнадежно падшее духом! Но я продолжаю смотреть с улыбкой, надеясь, что девочка не захлебнется сквозящей в этой улыбке жалостью.
– Эмма, послушай. ― Я делаю к ней шаг. ― Я буду полезен среди живых. Правда. И, как я уже сказал, для тебя и доктора все кончится благополучно. Эмма. ― Я протягиваю к ней руку. ― У меня есть грехи. Немало.
Но я никогда не лгу.
Не лгу. Иногда лишь… недоговариваю.
Она смотрит не мне в лицо, а на простертую ладонь. Сдавленно повторяет «Согласна», но не подает руку в ответ. Она только спрашивает, внезапно опять меняя обращение:
– Как ты думаешь, Эйриш, кто ее убил? И тот ли, кто убил, украл…
Она не может закончить. Второе преступление для нее если не страшнее, то ничуть не легче первого: люди удивительно щепетильны насчет останков. В нашем мире мы сжигаем мертвецов и сбрасываем пепел с краев мира, отправляем в бесконечное странствие по звездному космосу. Люди же строят своим мертвым душные города и приходят в ужас, если кто-то прикасается к ним. Джейн, Жанна… Наверняка она предпочла бы наше погребение тому, что получила; небо она всегда любила больше, чем прах. Если бы все не сложилось так, мне действительно следовало бы украсть ее и похоронить, как хоронят у нас героев. Но мысль лучше спрятать, потому что она уже неосуществима и потому что доверие Эммы хрупко.
– Я не знаю, одно ли существо это сделало, Эмма. Не знаю.
Впрочем, я сомневаюсь. Ведь существо, отнявшее жизнь Жанны, очень жалеет о своем поступке и вряд ли совершило бы новое прегрешение. Да, малышка. Я уже знаю имя убийцы и назову его тебе. Отведу тебя на зрелищную казнь, а возможно, даже дам столкнуть ничтожество, сломавшее жизнь тебе и испортившее мои планы, с края мира. Но пока…
– Возможно, Злое Сердце расскажет нам об этом в свой смертный час.
…Но пока мне нужна жизнь этого существа, прости. Нужна, ведь оно ― частица плана, с самого начала. Да и наша бесценная Джейн оказалась не так свята, как притворялась. Поэтому… ненавидь вождя, Эмма. Ненавидь вождя, что есть сил, подозревай его. В конце концов, он тоже заслуживает ненависти и, как говорят сыщики вашей планеты, не имеет алиби.
– Я верю тебе, Эйриш. ― Эмма делает вдох и все же позволяет слегка пожать ее руку. ― Верю и сделаю все, что смогу. Доктор Мильтон… мы поговорим с ним сейчас?
Я хотел бы поступить так, и потому что каждый час умножает муки моего народа, и из страха, что девочка передумает. Но утром Мильтон отбыл в соседний городок, где вспыхнул тиф. Я не смею торопить его возвращение, это было бы скверным началом. В спасении жизней Мильтон всегда верен себе, а я должен быть верен ему. Остается ждать. И думать, минута за минутой, как потом увести его за собой поскорее.
– Когда он вернется. Надеюсь, через пару дней; он собирался лишь отвезти лекарства и оценить обстановку. Как мучительно тянуть…
– Мучительно, ― эхом повторяет она, бледнея. ― Ждать… я сойду с ума.
– Что ж, лично я дам пока еще пару представлений. Нужно же на что-то жить.
Она отвечает нервным, недоверчивым, но почти живым смешком.
– Но ты ведь волшебник или что-то вроде того. И принц.
– Не здесь. Здесь я лишь бродячий иллюзионист, охочий до долларов.
И мне это нравится; если бы ты представляла, как нравится. Сколько бы я отдал, чтобы не считать минуты, прежде чем откроются раны. Чтобы не лгать в очередной раз Бранденбергу, будто валялся в каюте с похмельем, а не корчился в луже крови в гробу. Чтобы стать частью этого мира, а не его вечным гостем и чтобы судьба родины перестала висеть камнем на моей шее. Булыжник проигранной войны тяжелее всех грузов, с которыми меня швыряют в реку. И он сводит меня с ума.
– Ты не исчезнешь? ― тихо спрашивает Эмма. ― Я сообщу, если узнаю о прибытии доктора первой.
Она бросает взгляд ниже моей груди. Видимо, ночью она испугалась так, что ждет крови каждую секунду, как и я сам. Опять натянуто улыбаюсь.
– У меня достаточно времени. И я надеюсь, следующее мое возвращение в Саркофаг будет последним. Ты ведь придешь ко мне. Вы придете.
Каждым словом я стараюсь глубже проникнуть ей в сердце, в рассудок, в душу, плевать. Пусть, пусть помнит, что дала обещание; пусть не подведет. Забавно… в Мильтоне я не сомневаюсь ни на миг, хотя ему еще даже неизвестно, о чем мы вот-вот будем просить в два голоса, два безумных голоса с двух сторон Омута.
– Да, придем, ― блекло откликается Эмма, садится на постель и прижимает к груди какую-то деревянную игрушку с тумбочки. ― Джейн бы справилась. Я знаю.