Фатин делила с ним радости и страдания. Она была удивительной подругой: чуткой, внимательной и сердечной. Ее радовало каждое новое стихотворение, а новые пьесы вызывали буйный восторг. Ее ничуть не смущала перспектива покинуть Каир и вместе с театром аль-Хамиси отправиться в провинцию. Ее устраивала любая роль, какую ей предлагал обожаемый драматург. Она не боялась говорить о своей любви и преданности. Не боялась расточать похвалы. Она верила, что искреннее слово и доброе отношение — это бальзам, который поможет аль-Хамиси обрести новые силы для борьбы и творчества.
Друзья поэта, знающие его как неутомимого труженика, отшельника и аскета, с восторгом встречали эту веселую и счастливую пару. Их дом был открыт для друзей, для молодых поэтов, которых опекал аль-Хамиси: помогал деньгами, устраивал на работу, редактировал. Он никогда не забывал те дни, когда старый мудрый Халиль Мутран открыл ему свое сердце и так бережно поддержал в трудное время. Теперь настала его пора опекать молодых начинающих. Фатин пожелала принять самое горячее участие в судьбе молодых писателей, которые обращались к аль-Хамиси за помощью. Фатин удивлялась: когда муж успевает сделать так много важных дел? Когда умудряется писать? И как у него сочетаются бесконечные заботы, тревоги, споры и самые ответственные общественные дела с веселым настроением и таким заразительным смехом, что всякий — самый хмурый человек — оживет?
Как прекрасна эта духовная связь! Как удивительно хороша эта дружба двух любящих сердец. Аль-Хамиси пишет стихи о счастье. Они пришли к нему в часы, озаренные светом любви. Ему казалось, что никогда прежде он не видел таких восходов и закатов. Никогда прежде птицы не пели так восхитительно. «Они поют так, как им положено петь в раю», — говорил он Фатин. И города вдруг показались еще красивей. Он полон сил и новых замыслов.
Я живу,
Упоение светом
До краев затопило меня.
Дни идут.
Я пытаюсь понять
Тайну, скрытую в шествии этом.
Но конец его тает в веках.
В неизвестность уводит дорога,
Словно лик недоступного бога,
Жизнь скрывает свой смысл в тайниках.
Я пою в иллюзорном раю
Соловьем, захлебнувшимся страстью…
Я живу,
Я хмелею от счастья…
Прошло несколько лет после женитьбы на Фатин. Аль-Хамиси уже привык к домашнему уюту, к ласковому и заботливому отношению своей подруги. Его восхищал ее характер, необыкновенно спокойный. Оптимистическое отношение к многочисленным трудностям помогало поэту стойко переносить постоянное гонение. Его преследовали угрозы и неприятности, связанные с тем, что аль-Хамиси не мог примириться с отсутствием демократии. Он постоянно умудрялся печатать что-то недозволенное, «порочное», как считал невежественный министр информации. Аль-Хамиси находил утешение в поэзии, в бесконечном восторженном обращении к природе. Он говорил своему другу Мухаймару:
— Все прекрасное в нашей жизни дарит нам природа. Я убежден, что красота земная и человеческая тесно связаны.
Как, встретившись, заря и темнота
Рождают в небе дивные цвета,
Так встреча двух людей несет разгадку
Той тайны, что в природе разлита.
— В твоей поэзии, друг мой аль-Хамиси, они очень связаны. Это чудесно! Я восхищаюсь твоей Фатин и всегда радуюсь, когда вижу рядом ваши сияющие лица. Вы созданы друг для друга. Встреча ваша так закономерна. Я не могу себе представить тебя без Фатин. Она словно приподняла темную вуаль, прикрывающую твою душу, сняла скорбь и печаль, связанную с одиночеством. И вот перед нами счастливое семейство. Дай вам бог долгих радостных и безмятежных лет! Как это нужно твоему таланту и твоей общественной деятельности! Человек не может жить в одних горестях. А их так много в нашей жизни, в нашем несправедливом обществе. Сколько душевных сил отнимает неравная борьба за справедливое устройство государства.
— Ты прав, Мухаймар! Фатин озарила мне жизнь и стала моей верной помощницей в общественных делах. Да и в театре она мне товарищ, беспредельно преданный моим замыслам. Мне выпало великое счастье!
Когда министерство культуры закрыло театр аль-Хамиси в Каире, поэт решил предложить свои гастроли драматическому театру в аль-Мансуре. Перед отъездом, прощаясь с Фатин, аль-Хамиси вспомнил дни своей юности, когда посещение театра было самой большой радостью в его одинокой, неустроенной жизни.
— Там ты впервые увидел «Ромео и Джульетту»? — спросила Фатин. — Это просто счастье приехать в город своего детства и в том театре, который принес первые радости, первые открытия великого искусства, поставить свои пьесы. Как я буду стараться сыграть с увлечением, вдохновенно! И как хорошо, что музыка, которую ты мне вчера сыграл, позволит создать настроение, подобное золоченой раме для хорошей картины. Поезжай, мой друг! Договаривайся! А я буду готовиться к отъезду.
Аль-Хамиси получил приглашение театра аль-Мансуры показать все спектакли своего репертуара. Перед возвращением в Каир он получил телеграмму, которая его очень встревожила: «Приезжайте немедленно». Телеграмма за подписью горничной была необычна. Он подумал, возможно, Фатин заболела, а горничная, отправляя телеграмму, решила, что может подписаться своим именем.
Тревога не оставляла его всю дорогу. Наконец-то он у дверей своего дома, дрожащей рукой вытаскивает ключ. Он входит в тихий пустой дом. На кухне рыдающая горничная.
Его Фатин, его любовь, его счастье… Все кануло в бездну. Случайно взорвался газ в квартире. Фатин не стало.
Горе поэта безгранично. Не было на свете человека более несчастного, более потрясенного. Как жить? Как жестока судьба! Снова одиночество и печаль — его неразлучные спутники.
Аль-Хамиси простился с подругой своих счастливых дней и закрылся в затемненной комнате. При свечах, перед портретом любимой Фатин он изливал свое горе в стихах. За три дня он написал одну из самых прекрасных книг. «Книга любви» потрясла тысячи сердец. Она вызвала сочувствие страданиям человека и великого поэта.
…Любовь моя осталась сиротой.
Когда навек любимую теряем,
Печален наш удел, — ведь вместе с той,
Единственною, жизнь казалась раем,
Симфонией любви и красоты,
И танцем — тем, в котором мы кружились,
И ритмом — тем, в котором вдруг забились
Два любящие сердца, две мечты.
Весь мир звенел натянутой струной,
Любовь была поэмой небывалой,
Неведомою силою шальной,
Сорвавшею с той жизни покрывало.
Любовь была нектаром и цветком,
Любовь побегом юным прорастала,
Она была Сезанновым мазком
И пеньем птиц…
И вот тебя не стало…
Я зажигаю памяти свечу
Своей тоской,
И в колебаньях света
Я вижу нашу встречу. И за это
Бесчисленными ранами плачу.
Приди! В своей душе тебя укрою,
Мы станем ночью… облаком… зарею…
Ты любила безмолвный хорал
Ликования красок и света.
Изумленно на таинство это
Я твоими глазами взирал.
Нет, не умерли краски с тобой,
В них черты незабвенные вижу,
И они помогают мне выжить
Усмиряя саднящую боль.
Нет, не умерли краски,
Живут
В блеске льда и в рубиновых гранях,
Ослепительной вспышкою ранят
И слезами горячими жгут!..
О Фатин!
Едва лишь из запущенного сада
Седая ночь заученно придет,
С кадильницей свершая свой обход,
Едва пахнет сырых туманов ладан
И память торопливый бред прервет,
Луна моя, судьба моя,
Я жду,
Душистой миррой тело натираю
И лучшие одежды выбираю:
Ведь эту ночь с тобой я проведу.
О Фатин!
Мрак надо мною крылья распростер,
И ждет меня в пути моем унылом
Глухое одиночество — шатер
Отшельника, утратившего силы.
Как я тоскую по твоим глазам,
По свету их.
О боже, как хочу я
В них утонуть, чтоб, скорбь мою врачуя,
Твоей любви целительный бальзам
Облек меня волшебной синевою.
О солнце над лазурною волною,
Как я хотел бы стать хоть чем-нибудь
В твоей стране,
Куда заказан путь.
Я стал бы соловьем в твоем саду,
Где солнце облака вплетает в косы,
Где в розовых кустах искрятся росы,—
Я пел бы там…
Но где тебя найду?
Болит
Незаживающая рана:
Зачем из жизни
Ты ушла так рано?
…Из нитей сердца
Я соткал мольбу
Холмам и птицам,
Звездам и рассветам,
Чтобы мою печальную судьбу
Узнали все влюбленные поэты,
Чтоб знали,
Как несчастен человек,
Любимую утративший навек.
Изгнание
1970 году умер Гамаль Абдель Насер. К власти пришел Анвар Садат, сторонник проамериканской ориентации. Те перемены к лучшему, которые были достигнуты в годы правления Насера и должны были облегчить жизнь порабощенного феллаха и рабочего, те реформы, которые должны были способствовать развитию государственной промышленности Египта, — все подверглось пересмотру. Земли, конфискованные у феодалов после революционного переворота и отданные феллахам, были отобраны и возвращены помещикам. Частный капитал получил небывалое развитие. Капиталисты Европы и Америки открыли новые банки и вскоре стали хозяевами экономики Египта. Демократические свободы, завоеванные революцией, были отвергнуты Садатом, арестованы прогрессивные деятели, посвятившие свою жизнь борьбе за социальную справедливость, прерваны связи со странами социализма, высланы из Египта инженеры, строители Асуанской плотины, ученые, военные советники, закрыто Общество египетско-советской дружбы. Об этих переменах, которые нанесли огромный урон стране, аль-Хамиси писал с гневом и возмущением.