о посидеть в одиночестве, думая о своем.
Однако Уолтер не принял чужеземной веры, к вящему беспокойству и недоумению своих гостеприимных хозяев, хотя, разумеется, ему пришлось согласиться на убийство. У юноши не было выбора – в противном случае погиб бы оружейник Пью. Выбирая между смертью незнакомого богача и приемного отца… Словом, деваться некуда.
Поначалу Уолтер упорно твердил своим похитителям, что он христианин, а одна из десяти заповедей Божьих запрещает убийство. Мусульмане расхохотались и сообщили ему, что когда христианские рыцари и их солдаты впервые захватили Иерусалим, то вырезали все местное население, как мусульман, так и евреев, не вспомнив ни разу ни о каких заповедях.
– Да, но они были воинами! Я ведь не солдат. Я подмастерье, ремесленник. И руки нужны мне для дела.
– Ты делаешь мечи. И у них есть лишь одно предназначение – убивать людей. Если бы ты делал плуги или загоны, твои руки были бы чисты, но ты создаешь оружие, которое используется в войне. Не будем продолжать этот нелепый спор. Твои руки уже успели запачкаться.
Уолтер не смог ничего на это возразить, хотя раньше он никогда не считал, что его ремесло греховно.
Ему назвали имя жертвы. Уолтер слышал об этом человеке, но никогда не видел его. Юноша много лет прожил в Иерусалиме, но жизнь редко сталкивает простого кузнеца вроде него с высокородными вельможами. Даже если сам Уолтер или его отец когда-то ковали меч для этого человека, вне всякого сомнения, заказ принес кто-то другой, и он же забрал готовое изделие – возможно, раб или слуга.
– И когда я должен убить его? – спросил он ассасинов.
– Тебе назовут час. Но пока забудь об этом. Ты можешь вернуться в Иерусалим. Мы дадим тебе проводника.
– Мне не нужен проводник. Я сам доберусь до города.
– Как пожелаешь. Ты знаешь обратный путь?
– Я найду дорогу.
На самом деле Уолтера уже мутило от людей, в обществе которых он провел последние три месяца. Ему хотелось побыть одному – не в одиночестве сидеть в клетке, а почувствовать единение с природой. Там можно будет решить, как быть дальше – вернуться в Иерусалим или покончить с собой. Если он выберет второй вариант, у ассасинов не будет причин убивать его отца. За это его уже никто не накажет. Нельзя сделать с мертвым ничего более страшного, чем то, что он сделал с собой сам.
Ему дали припасов, подробно объяснили дорогу и назвали слово, которое следует произнести, если в пути кто-то нападет на него – бандит, кочевник или другой путник. По этому паролю возможный грабитель сразу же поймет, что за спиной худого чужеземного юнца стоят могущественнейшие люди. Ассасинов боялись по всему Востоку. Их дурная слава прокатилась по берегам Евфрата к самому устью Тигра, от Филадельфии до земель за пределами Персии, о них знали на далеких берегах Черного моря, в степях, где собирались монгольские орды, возможно, даже у границ Татарской империи. Ни один человек в здравом уме не стал бы связываться с Уолтером, едва услышав их тайное слово.
Разумеется, всегда оставался шанс наткнуться на буйного безумца, но с тем же успехом юноша мог свалиться в озеро и утонуть или оступиться на скалах и разбиться о землю. Случайность есть случайность. Против безумия надежной защиты еще не придумали.
Уолтер спустился с зеленых холмов на пыльные равнины, направляясь к сухим, скалистым горам, отделявшим его от Иерусалима. Поначалу дорога была утоптанной, и следовать полученным указаниям оказалось несложно, но, в конце концов, он заблудился в тернистых лабиринтах и сухих устьях давно пересохших рек. Припасы подходили к концу, и Уолтер начал голодать. Наконец ему посчастливилось убить горного козла, юноша зажарил его и съел за один присест. Он спал в нишах и пил из грязных луж. Потом начался дождь и уничтожил все следы на узких тропах, по которым он пробирался. Он опустился на сухое бревно и погрузился в отчаяние, готовый проститься с жизнью. Больше часа он сидел уставившись на голое, лишенное листьев дерево, резко выделяющееся на фоне красного песка.
Внезапно на ветвях появился странный силуэт, сидящий на корточках и неуловимо напоминавший демона. Сначала показался кокон яркого огня, не производившего дыма и, похоже, не способного даже опалить кору дерева. Затем в стороны прыснули разноцветные языки пламени, будто кто-то разбил яйцо и разломил скорлупу на две половинки. И на дереве возникло странное существо.
Уолтер вскочил с места, указав на него трясущимся пальцем.
– Вы демон, сэр, посланный, чтобы утащить меня в ад?
Лицо неизвестного исказила презрительная гримаса.
– Какого я цвета? – спросило существо.
– Я бы сказал, голубоватого, хотя сейчас, когда солнце за вашей спиной, я, кажется, вижу прямо сквозь вас.
– А демоны красные и непрозрачные.
– В самом деле? Я не подумал об этом.
– Вот в том и беда с глупыми мальчишками: они никогда не думают как следует, а тут же хватаются за самый очевидный вариант. Какой формы у меня уши?
– Заостренные, как наконечники копий.
– Какого цвета глаза?
– Фиолетовые.
– А зубы? Какого цвета мои зубы?
– Желтые.
– А, – пробормотал неизвестный, ковыряясь в зубах длинным ногтем, – наверное, я что-то не то съел… Но ничего, они вернут себе нормальный белый цвет.
– Но если вы и в самом деле не демон, – осторожно произнес Уолтер, – то кто же вы?
– Джинн. Ты знаешь что-нибудь о таких созданиях?
– На базаре мне доводилось слышать разговоры о джиннах. Все джинны такого же цвета?
– Некоторые синие, другие зеленые.
– И чего ты хочешь от меня?
– Я бы сказал, что все совсем наоборот – это же не я заблудился.
Уолтер был одновременно поражен и заинтригован появлением странного существа. Он действительно многое слышал о джиннах, знал: хотя те живут в пустыне, они являются лишь некоторым людям при строго определенных обстоятельствах. И еще Уолтер знал, что джинн не показывается простым смертным, только тем, кого уже коснулось колдовство. Насколько юноша помнил, он ни разу не оказывался рядом с чародеями, занятыми своим неблагодарным черным ремеслом. Он вел обычную жизнь, полную тяжелого труда и никак не связанную со сверхъестественными силами Вселенной. Однако сейчас это уродливое создание беседовало с ним, предлагая помощь.
– Но почему я? Что я такого сделал, чтобы заслужить твое внимание? – поинтересовался Уолтер.
– Так ты не знаешь?! – с искренним удивлением воскликнул джинн. – Я поражен.
– А что во мне особенного?
Джинн непреклонно скрестил руки на груди.
– Об этом я тебе не должен рассказывать.
– Ладно. Но ты действительно можешь показать мне верный путь через горы?
– Разумеется. Для этого я здесь.
С легким шорохом джинн слетел вниз с дерева и приземлился перед Уолтером, а затем принялся рисовать на земле карту сучком дерева. Юноша внимательно смотрел на нее, слушая разъяснения нежданного помощника, а затем поблагодарил его и спросил, не согласится ли тот составить ему компанию.
– Нет, мой дом здесь, между тем деревом и дальней скалой.
– И ты никогда не уходишь отсюда?
– Ухожу, когда приходят ветры.
– И куда ты тогда отправляешься?
– Туда, куда меня ведут.
Они расстались. Уолтер приободрился, он давно уже не испытывал такого душевного подъема. Джинн не только показал ему дорогу, но и вдохнул в него незнакомое доселе ликование, не походившее ни на одно чувство, которое Уолтер когда-либо испытывал. Ему было знакомо удовольствие, вызываемое пением христианских гимнов, своеобразный религиозный экстаз. Он знал упоение от выкованного доброго меча. Он знал счастье, наполнявшее душу при мысли о том, что у него есть приемный отец, искренне привязанный к своему сыну. Однако новое чувство отличалось от них. Оно походило на опьянение, словно Уолтер выпил чашу чая из счастья, которое распространилось на каждую клеточку тела, проникнув вглубь и напитав собой даже самую душу.
Той же ночью юношу остановили разбойники, пока он пробирался по узкому горному перевалу. Едва услышав тайное слово, они растворились в темноте с воплями ужаса. Один из них даже выронил второпях сумку с финиками. Уолтер с огромным удовольствием съел их на завтрак на следующее утро.
В один прекрасный день он подошел к воротам Иерусалима. Проталкиваясь через толпу, Уолтер добрался до мастерской своего отца и вошел.
Снова увидев сына, кузнец побелел и выронил железные клещи, с грохотом ударившиеся о каменный пол.
– Уолтер, сын мой, ты ли это?
– Я, отец.
– Где же ты был?
Уолтер представлял себе это мгновение с того дня, как его наконец выпустили из крепости ассасинов. В голове кружились дюжины возможных объяснений и оправданий. Он отдавал предпочтение леденящей кровь истории о том, как его захватил в рабство капитан корабля и заставил, надрываясь, грести вместе с другими. Но теперь, глядя в лицо отца, Уолтер обнаружил, что не в силах лгать. По крайней мере о том, где его держали все это время.
– Меня похитили, отец. Меня похитили ассасины. Они забрали меня в свою крепость. – Уолтер вспомнил испытания, через которые ему пришлось пройти, и, не выдержав, разрыдался. – Они бросили меня в темницу под залом, и я жил на объедках и грязной воде, бегущей по стенам.
Пью обхватил юношу за плечи и с беспокойством оглядел его с головы до ног, выискивая возможные раны.
– Тебя много били, сын мой? Они пытали тебя? Как тебе удалось сбежать и зачем тебя похитили?
– Я не знаю, зачем понадобился им, потому что, в конце концов, они меня сами отпустили. Боюсь, у ассасинов действительно были какие-то планы на мой счет, но по какой-то причине я им так и не пригодился. Может, они хотели отправить меня куда-нибудь с сообщением или заставить ковать мечи. Я этого так и не узнал.
– Но они не причинили тебе вреда?
– Они не тронули меня и пальцем, но…
Пью крепко прижал к груди приемного сына.
– Да-да, это было чудовищным испытанием для разума, невыносимым. Оказаться в темнице! Мой бедный сын, я понимаю, что ты теперь почти взрослый мужчина, но для меня ты навсегда останешься ребенком. Ты, должно быть, верил, что скоро умрешь и мы больше никогда не увидимся! Я понимаю, ты еще немного не в себе от перенесенных страданий. Так плачь, сын мой, плачь. Не думай о том, что такое поведение не подобает мужчине, стоящему перед собственным отцом. Отец все понимает. Дух так же уязвим, как и тело, страдания разума столь же тяжелы, как и физические муки. Я все понимаю. – И он снова крепко обнял сына.