Уолтер отстранился, чувствуя себя виноватым. Ему не хотелось обманывать доброго оружейника, и вместе с тем не мог сказать ему правду. Она убила бы Пью. В буквальном смысле. Потому что Уолтер был уверен, отец не позволит ему ради него совершить убийство. Он скажет: «К черту этих ассасинов, пусть попробуют добраться до меня» – и не позволит сыну исполнить задуманное.
Поэтому юноша умолчал о том поручении, которое ему дали ассасины, надеясь, что они никогда не появятся, чтобы заставить его исполнить обещанное. В конце концов, человек, который им нужен, может преждевременно скончаться от болезни или старости, а то и погибнуть на войне. Его может заколоть разбойник на улице. Со временем может случиться все, что угодно.
– Ничего, отец, по крайней мере, теперь я дома. – Он стащил грязную, покрытую красной пылью тунику и продолжил: – И готов взяться за дело. Я соскучился по своей работе у горна. Ты совсем забросил мехи. Давай-ка я… – Уолтер склонился к кожаным мехам и вскоре раздул такой жаркий огонь, что пламя стало не желтым, а обжигающе белым. – Давай лучше быстрее забудем о том, что было. Кстати, что на ужин?
Старый оружейник пристально вгляделся в черты сына, а затем произнес:
– Вареные красные луцианы. Ты их любишь.
– Обожаю, отец. Я мечтал о вареной рыбе, сидя в той жуткой крепости. Мне не давали ничего, кроме сушеной козлятины.
– Тогда поешь омаров и моллюсков, есть еще креветки, пойманные в Красном море…
Уолтер рассмеялся, и его слезы высохли.
– Перестань, отец. Ты меня совсем закормишь. Посмотри лучше, моим рукам не терпится взяться за этот меч. Он еще не закончен. Можно мне продолжить работу? Прошу тебя! Душа тоскует по знакомому делу.
Кузнец улыбнулся:
– Работай, мальчик мой. Пойду куплю хлеба – я и сам умираю от голода. С тех пор как ты исчез, я почти ничего не ел, сам не свой от беспокойства. Теперь, когда ты дома, я чувствую, что в животе совсем пусто и рот наполняется слюной. Хлеб, фрукты и халва. Да, можешь сам закончить меч.
Как только отец ушел, Уолтер надел поношенный кожаный фартук и внимательно осмотрел железный прут. Изготовить один-единственный меч – задача не из легких. Его не сделаешь из более-менее годного куска металла. Сначала железную заготовку нарезают на полосы, которые сворачивают в прутья. Их, в свою очередь, раскаляют и скручивают в спираль, которую затем расплющивают молотом. Три таких переплетенных заготовки молот превращает в металлические полосы, покрытые своеобразным узором. Потом оружейник раскаляет их и соединяет в кованый сердечник. И уже этой широкой, длинной железной полоске придается форма меча. Затем для кромки добавляются две стальные полосы с двух сторон, после чего готовый клинок затачивают и полируют.
Его отец неплохо поработал – переплетенные винтом прутья уже расплющены молотом. Стало видно, что эти полосы с красивым лиственным орнаментом превратятся в прекрасный меч. Он взял молот. Тот был привычно тяжелым и удобно лег в ладонь. По телу прошла знакомая волна предвкушения. Уолтер занимался любимым делом – создавал из бесформенного куска металла прекрасное оружие. Остался только звон молота, мерно опускающегося на покорно подающееся железо, лежащее на ровной поверхности наковальни.
Да, это действительно было смертоносное произведение искусства. Уолтер вспомнил слова ассасинов – в предназначении меча трудно усомниться, но это никак не касалось самого ремесленника. Для кузнеца важно одно – является ли законченный клинок прочным, сбалансированным, ровным и будет ли узор на лезвии притягивать восхищенные взгляды. Будущий владелец должен гордиться своим приобретением и любоваться им так же, как бронзовой статуей, или чудесным гобеленом, или картиной, созданной гениальным живописцем. Оружейник тоже может быть гением – в своей области.
Молот ударил сплетенные железные прутья со звоном, который мог бы издать церковный колокол.
Глава 17Сокол
Теперь, когда Эндрю стал оруженосцем сэра Джона из Реймса, он уже не ночевал в королевской часовне. Вместо этого он, по заведенному порядку, возвращался в комнатку в покоях своего господина, чтобы всегда находиться рядом, если ему что-то понадобится. Сэр Джон, однако, был вполне самодостаточным человеком, не слишком утруждавшим слуг. Он сам мылся, одевался и приносил себе еду. Более того, он даже сам ухаживал за своим скакуном, огромным черным жеребцом по кличке Самарканд, который яростно кусал любого осмелившегося приблизиться к нему, кроме своего хозяина.
Эндрю полагалось следить за доспехами своего господина, содержать их в чистоте и полировать все части, которые нуждались в уходе. Сэр Джон продолжал подшучивать над юношей, спрашивая, нельзя ли низменному и жалкому рыцарю вроде него удостоиться чести отполировать доспехи, доставшиеся его оруженосцу. Шутки на эту тему все время приводили Эндрю в смятение, но это, похоже, только вдохновляло его господина на новые остроумные замечания.
Однажды утром в начале декабря Эндрю проснулся и напился из кувшина, вода в котором оказалась обжигающе ледяной. К тому времени, как Томас вернулся с базара, он успел одеться и бродил по комнате, топая ногами, чтобы хоть немного согреться – камни, из которых был сложен замок, быстро теряли тепло. В течение жарких летних месяцев здесь царила приятная прохлада, но с наступлением зимы комната превратилась в ледяную пещеру, где царил пронизывающий до самых костей холод. Здесь не было камина, поэтому Эндрю оставалось только мерзнуть до прихода лета.
– Что ты принес, Томас? – спросил Эндрю. – Я вижу гусиные яйца. Еще теплые?
– Только что из кастрюли. Сварены вкрутую. И хлеб прямиком из печи. Он был таким горячим, что жег руки. Я едва его донес.
Друзья уселись завтракать. Эндрю съел пять гусиных яиц под удивленным взглядом Томаса.
– Тебе станет потом плохо, Эндрю.
– Вечно ты портишь маленькие удовольствия, Томас, не даешь мне чревоугодничать. Неудивительно, что ты стал ангелом.
– Съешь по крайней мере немного кресса. Зелень полезна для пищеварения.
– И кто это сказал?
– Так говорили все древнегреческие философы.
– Полагаю, они прожили до ста лет?
– Некоторые из них – да, хотя другие покончили с собой, не успев достигнуть этого почтенного возраста. Я же рассказывал тебе о Сократе?
– Ты сказал, что у него не осталось выбора – он находился в тюрьме.
– Верно.
– А что случилось с тем, кто жил в бочке?
– С Диогеном?
– Да, мне нравится история, в которой он говорит царю, чтобы тот убрался подальше и не заслонял согревающее его солнце.
Эндрю невольно задрожал от холода, подумав о солнце. Как бы ему хотелось, чтобы сейчас было лето! Он уже забыл, как ненавидел удушающую жару знойных месяцев.
Эндрю принялся за работу, счищая присохшую и почерневшую кровь с доспехов своего господина. Она была пролита во время битвы при Монжигаре, и юноша не знал, кому не повезло – самому сэру Джону или же одному из сарацин, которых он отправил в мир иной. Эндрю показалась очень странной мысль о том, что благородная христианская кровь его господина ничем не отличается от сарацинской. Что ж, если разница и существовала, то она незаметна глазу. Алая поначалу, кровь быстро бурела, засыхала и превращалась в черное вещество, которое так трудно выскрести из многочисленных желобков и сгибов. Если смешать капли из вен христианина и неверующего, получится однородная масса. Значит, под кожей все люди совершенно одинаковы.
Он усердно трудился на протяжении двух часов, когда случилось кое-что неожиданное. Раздалось громкое, вдумчивое урчание. Эндрю схватился за живот и взглянул на Томаса.
– Мои кишки! Кажется, они шевелятся!
– Тебе очень повезет, если они и впрямь зашевелятся после того, как ты съел пять сваренных вкрутую гусиных яиц.
– Ох, ты прав, Томас. Такое чувство, будто у меня в животе огромный ком глины. Он словно провернулся, как движется земля. Боюсь, – продолжил он, ощупывая руками живот, надувшийся, как барабан, – я уже не присяду в отхожем месте, или, во всяком случае, это случится нескоро. И в тот день, я думаю, меня ждет дикая боль. Почему ты позволил мне съесть столько яиц, Томас?
– Я пытался тебя остановить, но ты не желал меня слушать!
– Ты должен заставить меня слушать. По-моему, ты дурак, но я еще больший дурак. И так всегда, когда дело доходит до еды. Дай-ка мне горчицы и кресса. Нужно добавить зелени, чтобы уже съеденное начало двигаться. Да, целый пучок, будь так добр. И еще один. Да, да. Почему ты так на меня смотришь?
– Ты совсем не боишься перестараться?
– А нужно, скажи мне, ради бога? Похоже, ты настоящий эксперт во всем, что происходит у меня в животе. И что теперь делать? Сначала я съел слишком много одного, теперь другого. Живот начинает болеть! Видишь, как он раздулся? Томас, что мне делать? От этого есть лекарство?
– От этого недуга – безусловно, но не следует принимать слишком много. Подожди, я сейчас достану свою сумку. И вот еще, не отходи слишком далеко от уборной, когда выпьешь лекарство. – Томас говорил о дворцовом туалете. – Выпей одну ложку – вот так. А теперь будь готов к тому, что тебе придется посетить уборную в любой момент в течение часа. Это очень сильная смесь копытня и кое-каких восточных трав. Что, уже? Так быстро? Эндрю, твое тело реагирует на все с весьма тревожной скоростью. Ты уверен?..
Но юноша уже выскочил из комнаты и стремглав понесся по коридору. В переходе он миновал Джона из Реймса, который предостерегающе поднял палец, но, если он хотел задержать своего оруженосца для срочного поручения, рыцарю не повезло. Остановить Эндрю оказалось невозможно. Однако когда юноша добрался до уборной, дверь оказалась заперта изнутри.
Эндрю забарабанил кулаком по толстым дубовым доскам:
– Откройте! Мне нужно… я должен войти! Откройте, говорю вам!
– Я занят, – проворчал низкий и весьма раздраженный голос, приглушенный толстой дверью. – Клянусь небом, в этом замке нет покоя!