Поэтому Эндрю вернулся в свою комнату, с трудом удерживаясь на ногах, цепляясь за стены коридоров, чтобы не упасть. Дело даже не в том, что у него подгибались колени – сама эта поза казалась слишком неестественной. Ему хотелось вернуться на четвереньки при первой же возможности. Эндрю боролся с искушением всеми силами рассудка. Не следовало подчиняться усвоенным за эти месяцы собачьим привычкам. Напротив, нужно было избавиться от них как можно быстрее.
– Что это ты делаешь, бездомный пес?! – воскликнул голос за его спиной. – Поживее-ка становись на четвереньки, как тебе и полагается!
Резкий пинок отозвался болью в спине Эндрю.
Он развернулся, вне себя от боли и ярости, и обнаружил, что его ударил чумазый мальчишка с кухни, который теперь нагло усмехался, довольный собой.
– Джозеф, – предупредил Эндрю, – я бы на твоем месте не стал продолжать в том же духе.
– Почему это, ты, рыцарь-полукровка?
– Потому что я поставлю тебя на место. Я прощаю тебе этот последний удар как напоминание о том, чем я был. Нанеси еще один – и тебе придется возвращаться на кухню с разбитым носом.
К ним подошел подметальщик, в чьи обязанности входила уборка коридоров и общих комнат, которыми пользовались тамплиеры. Он бросил взгляд на Эндрю, затем на Джозефа и, похоже, сразу понял, что завязалась ссора. По всей видимости, парнишка уже знал о происшедшей перемене, потому что его глаза округлились от ужаса, стоило кухонному мальчишке снова пнуть молодого рыцаря в бедро.
– Ха! – воскликнул он. – Опускайся на четвереньки, ты, грязный пес!
– Джозеф… – Подметальщик, видно, собирался предупредить своего товарища, но уже было слишком поздно. Тот растянулся на полу, из сломанного носа хлестала кровь. Эндрю потирал костяшки пальцев.
– Прости, Джозеф, мне запрещено мстить за то, как вы обращались со мной, пока я был собакой. Но теперь я вновь человек, а ты пнул меня после того, как мне были возвращены рыцарский титул и все привилегии. Советую тебе пойти и приложить что-нибудь холодное к носу.
Подметальщик проводил своего товарища на кухню, утверждая, будто он горячо ему сочувствует, но позже принялся со смехом рассказывать эту историю прислуге. Приняв горячую ванну, как следует позавтракав и посетив цирюльника, Эндрю направился в конюшню проведать Чародея. Конь, казалось, был искренне рад видеть своего хозяина, не зная, почему тот опозорен, поскольку иной причины столь долгой разлуки быть не могло. Эндрю отправился в город немного прокатиться, затем заехал на чай к Хасану и его семье, рассказав им о своих злоключениях, после чего вернулся в замок и узнал, что Пью, кузнец, скончался на месте, узнав о преступлении, едва не совершенном его сыном.
– Посерел, как вчерашний хлеб, – произнес Джон из Реймса. – Потерял сознание и ударился головой о наковальню.
– Бедняга, – пробормотал Эндрю. – Узнать, что его сын оказался убийцей!..
– Мальчишка, конечно, был ему приемным сыном, – продолжал Джон. – Видно, дело в плохой наследственности. Никогда не знаешь, от кого родились такие вот сироты, верно? Им следует благодарить небо за то, что попали в ученики к хорошему ремесленнику и научились чему-то полезному, но плохая кровь все равно берет свое. Наверное, парень – бастард какого-нибудь вора или разбойника. Как бы то ни было, очень скоро он присоединится к своему бедному отцу, когда его вздернут на виселице.
Несмотря на это, никто не узнал, почему Уолтер Пьюсон решил убить Одо. Дело в деньгах? Или он пытался отомстить за что-то? Ответов на эти вопросы не нашлось. Мальчишка отказывался говорить даже под пытками. Никто не сообщил ему о смерти отца. Эту новость приберегали напоследок. В арсенале палача еще осталось несколько фокусов, которые тот хотел испытать на пленнике.
В Утремере были в ходу пытки, неизвестные в Европе. Здешние заплечных дел мастера с большим рвением обучались чужим секретам, благо им хватало возможностей применить свои новые знания на практике. Вопли жертвы были музыкой для ушей тюремщиков. Они забавлялись с раскаленным железом, крутым кипятком, клещами, острыми ножами, солью, едкими жидкостями, тяжелыми камнями, коробками, утыканными острыми шипами, и другими игрушками. Однако существовала пытка, которую особенно любил заплечных дел мастер, трудившийся в темнице Одо де Сент-Амана. Жертва глотала толстую веревку, пока та не выходила с другого конца, таким образом нанизав на себя все внутренности. Тогда бедолагу подвешивали за нее, как на вертеле, над дымящимися углями.
Оставалось надеяться только на то, что человек, причинявший другим подобные мучения на земле, попадет прямиком в ад, где ему придется вечно расплачиваться за свершенное зло.
Эндрю было даже жаль Уолтера Пьюсона. Конечно, не следует бегать по чужим замкам и убивать великих лордов, но все-таки попасть в лапы заплечных дел мастера в качестве новой игрушки – страшная участь. Юный рыцарь направился прямиком к Одо и попросил разрешения посетить пленника.
– Вдруг мне удастся вытащить из него признание? Быть может, я узнаю, почему он пытался совершить столь страшное преступление? – произнес Эндрю. – Тогда можно будет спокойно повесить его и покончить с этой историей.
Одо пожал плечами:
– Как пожелаешь. Я лично предпочел бы, чтобы юнец еще немного помучился, но признаюсь, мне весьма любопытно, какие причины могли толкнуть его на преступление.
Эндрю получил разрешение войти в камеру, где держали несостоявшегося убийцу. Тот лежал скорчившись на грязной соломе, наклонив голову, скованный цепями. Юноша поднял глаза на вошедшего рыцаря, часто моргая от света лампы – в камере не было окон. Эндрю сел перед пленником и пристально посмотрел на него.
– Как твоя рука? – спросил он, искренне обеспокоенный. – Та, которую я прокусил.
– Так это был ты? Ты выглядел совсем по-другому. Я думал, ты – животное. Ты был похож на бешеную собаку – знаешь, из тех, которые передают безумие людям. Ты безумен?
– Немного, и не так, как собаки.
– Очень жаль, – пробормотал Уолтер, – ведь такая болезнь быстро свела бы меня в могилу, где я больше всего на свете желал бы оказаться.
– Безумие, которое разносят собаки, – отвратительная смерть, есть куда более приятные способы.
– Мне сгодится любой, поскольку я связан и скован по рукам и ногам и не могу умереть от удушья, как бы сильно того ни хотел.
– Возможно, я смогу тебе помочь, если ты мне скажешь, почему пытался убить магистра храма Соломона.
– Что? – неразборчиво пробормотал Уолтер. – Хочешь знать, почему я это сделал?
– Признание спасет тебя от новой боли и страданий.
– Если… если я тебе скажу, это может навредить невинному старому человеку, – отозвался Уолтер. – Я скорее буду и дальше терпеть укусы раскаленного железа, но не допущу, чтобы с ним что-то случилось.
– Ты говоришь о Пью, оружейнике?
– Да.
Эндрю взял на себя смелость рассказать пленнику кое о чем:
– Он умер, Уолтер, едва услышав о твоем преступлении. Кажется, сердце разорвалось у него в груди.
Уолтер разразился слезами:
– Господи, благослови моего отца – прими его в свои объятия, Господи! Пресвятой Иисусе, почему он должен был умереть? Он ведь никому никогда не причинял вреда…
Эндрю терпеливо ждал, выслушивая поток горестных слов и рыданий, пока он наконец не иссяк.
– Что ж, в таком случае, – с яростью произнес Уолтер, наконец перестав плакать, – я все тебе скажу. Меня вынудили на это проклятые ассасины. Они сказали, что прикончат меня и моего отца, если я не убью Одо де Сент-Амана. Они хотели отомстить за то, что Уолтер де Меснил не так давно расправился с их послами. Уолтер де Меснил! Меня даже зовут так же, как того убийцу!
– Да, но, насколько мне известно, Уолтер де Меснил совершил то убийство по своей собственной воле, по крайней мере, никто не отдавал ему такой приказ.
– Ассасины в это не верят. Они считают, что тот действовал по приказу магистра храма.
Пока Уолтер, полный гнева и ярости, проговаривал эту фразу со всей злостью и ядом юноши, с которым обошлись дурно и несправедливо, Эндрю взглянул на ноги пленника. Толстые железные кольца обхватывали лодыжки, цепи приковывали их к полу. Но свет лампы выхватил из темноты кое-что еще, совершенно поразившее посетителя. Эндрю, не веря собственным глазам, уставился на странные отметины.
– Откуда они у тебя? – воскликнул он, вскакивая на ноги.
– Что? – спросил удивленный Уолтер, глядя на оковы. – Тюремщики надели их на меня, снова бросив в эту камеру.
– Нет! Не оковы! Эти темные пятна у тебя на ногах!
– Родимые пятна? Мне сказали, что они оставлены руками ведьмы.
– Кто тебе это сказал? – резко бросил Эндрю.
– Высокий, темный незнакомец однажды ночью явился ко мне, когда еще я был маленьким и жил в Англии. Он сказал, что мать родила меня среди зимних снегов, и поблизости не было никого, кто мог бы помочь, кроме жены чародея. Эта женщина вытащила меня из чрева матери, и ее руки выжгли отметины у меня на ногах.
– Ты лжешь! – вскричал юный рыцарь, в ужасе от слов пленника. – Как такое может быть? Ведь это я тот ребенок, которого жена чародея вытащила из чрева матери!
Уолтер покачал головой, тоже сконфуженный.
– Я ничего не понимаю, – произнес он. – Я просто повторил тебе слова, сказанные высоким незнакомцем.
– А как он выглядел, этот твой незнакомец?
И Уолтер описал чародея, который жил в лесу неподалеку от деревни Крессинг.
В разуме Эндрю бурлили самые невероятные предположения. Он не мог понять, что происходит. Может, это какое-то колдовство, неизвестная злая магия Востока? Откуда Уолтер мог узнать о том, как он, Эндрю, появился на свет? Может, Гарольд, сын мясника, каким-то образом связан с этим учеником оружейника?
– Мне следовало бы убить тебя, – произнес Эндрю, раздираемый сомнениями. – Я мог бы сделать это прямо сейчас, вот этим мечом.
– Прошу тебя, не медли, – спокойно отозвался Уолтер. – Это положило бы конец моим несчастьям.