За исключением тех случаев, когда я смотрелся в воду или в зеркало, где я, конечно же, не мог видеть свое отражение в полный рост, я никогда раньше не имел возможности лицезреть полностью обнаженного маннамави. За время нашего короткого свидания Тор ошеломил меня, с гордостью продемонстрировав мне то, что я мог бы назвать своей сутью, и я в ответ, хотя и без лишних слов, отплатил ему тем же, и таким образом мы, два маннамави, сразу же распознали это друг в друге.
Теперь, глядя на полностью раздетого Тора, я решил, что его пышные приподнятые груди, возможно, чуть полнее моих, а ареолы вокруг сосков больше, темнее и более женственные. Пупок Тора был таким же глубоким и незаметным, как и у меня; лобок был покрыт более курчавыми волосами и имел более ярко выраженную дельтовидную форму. Я не мог сравнить наши ягодицы, потому что никогда не видел своих собственных, но надеялся, что и мои такие же твердые, такого же персикового цвета и так же мило очерчены. Мужской орган Тора в этот момент стоял, словно приглашая обследовать его, но был короче и толще моего в состоянии возбуждения — я мог бы сказать, что он был плотным и больше походил на сильно выросшие женские гениталии — и скорее был направлен вперед, а не вверх. За ним не было мошонки с яичками, а только раздвоенный мешочек, как и у меня, у Тора он в этот момент слегка выпячивался и был приоткрыт, словно губы, раскрытые для поцелуя…
Теперь и я был раздет тоже и, конечно же, демонстрировал такие же признаки возбуждения, но Тор восхищенно смотрел только на мою шею.
— Я так рад, что у тебя есть ожерелье Венеры.
— Что?
— Тебе не сказали, что оно у тебя есть? Ты не заметил у меня такого?
— У меня нет ничего подобного. Всего лишь гусиная кожа от возбуждения. Я не знаю, что такое ожерелье Венеры.
— Это небольшая складка, которая окружает твою шею, вот здесь. — Тор проследил ее кончиком пальца, заставив мою кожу сморщиться. — У мужчин его нет, только у некоторых женщин. И по крайней мере, у нас, двух счастливых маннамави. Это не морщина, потому что она становится видна еще в детском возрасте, задолго до того, как девочка заслужит ее.
— Что значит — заслужит?
— Ожерелье Венеры — это некий знак непомерного аппетита в плотских утехах. Разве ты не видел женщин, которые носят ленту на шее, вот здесь? Они из целомудрия стараются скрыть это, — рассмеялся Тор, — или, наоборот, притворяются, что у них есть такое ожерелье.
Хотя я не заметил у нас похожих ожерелий Венеры, однако мне сразу бросилось в глаза одно различие между нами. На моем собственном теле были только обычные метки от прошлых несчастий — маленький шрам, который разделил левую бровь (это меня когда-то давно ударил дубиной тот крестьянин-бургунд), крестообразный шрам на правой руке (в том месте, где Теодорих вырезал след змеиного укуса). А вот верхняя часть спины Тора, между лопатками, была изуродована настоящим отвратительным шрамом. Он был ослепительно белым, кривым и таким старым, что Тор, должно быть, приобрел его еще в детстве. Шрам этот был размером с мою ладонь и вряд ли возник в результате несчастного случая, потому что по форме напоминал стиснутый крест: его четыре луча представляли собой молот бога Тора в круге. Мне было больно даже смотреть на шрам, я словно бы ощущал обжигающую боль, представляя, как его вырезали или выжигали на нежной детской коже Тора.
Я спросил:
— Как ты получил этот шрам?
— Это память о моем самом первом любовнике-мужчине, — ответил Тор беззаботно, словно все это не имело никакого значения. — Я был тогда еще очень молод и не отличался постоянством. А он был страшно ревнив и не умел прощать. Вот и поставил мне, так сказать, позорное клеймо.
— Почему же любовник отметил тебя жреческим крестом?
Он беспечно пожал плечами:
— Из иронии, полагаю. Потому что молот Тора, который вешают над новобрачными, обеспечивает верность. Но я стараюсь извлечь выгоду из всего, что попадается у меня на пути. Этот шрам навел меня на мысль взять имя Тор в качестве моего мужского имени.
— Да, кстати, ты сказал, что твое женское имя — Геновефа. Как долго ты его носишь?
— Сколько себя помню. Монашки дали мне его в младенчестве. Они назвали меня так в честь королевы, супруги великого воина-визигота Алариха.
— Интересно, — заметил я. — Я получил свои имена по-другому. Мужское имя Торн я ношу с детства, а позднее сам выбрал себе женское имя Веледа.
Тор одарил меня приглашающей улыбкой и интимной лаской.
— Ты нервничаешь, Торн-Веледа? Поэтому ты продолжаешь говорить? Успокойся! Эта ночь наконец наступила. Вот и все! Давай ляжем и проверим то, что обещает нам ожерелье Венеры.
Мы легли, и я сказал, слегка дрожа:
— Я думал, что опытен и мудр. Но это… такое со мной в первый раз…
— Акх, для меня это тоже впервые. И vái! Насколько я знаю, подобное, может быть, вообще происходит впервые в человеческой истории. Итак… в этот первый раз… кем мы будем? Ты будешь Торном или Веледой? А кем мне быть — Тором или Геновефой?
— Я… честно, я даже не знаю, с чего начать…
— Давай обнимем друг друга и начнем с поцелуев, а затем просто посмотрим, что произойдет…
Мы совсем недолго занимались этим, пока один из нас, не помню кто, не рассмеялся тихонько и не пробормотал:
— Это довольно трудно — прижимать тебя к себе так крепко, как мне бы хотелось.
— Да. Что-то мешает.
— На самом деле мешают две вещи.
— Они жаждут получить удовлетворение.
— И очень настойчиво, не так ли?
— Мы должны угодить по крайней мере одному из них.
— Да. Этому. Твоему.
— Да… А-а-х…
Я вынужден признаться, что, когда мы с Тором соединились, мои любовные воспоминания о наслаждении, которое доставляли мне прежние возлюбленные, стали меркнуть и тускнеть. Удовольствие, что я совсем недавно вкушал со Сванильдой, в сравнении с тем, которым я теперь наслаждался, стало казаться слишком примитивным. То же самое относится и ко всем другим отношениям, которые были у меня в прошлой жизни, — с Видамером, Ренатой, Нарань, Доной, Дейдамией и со всеми остальными, чьих имен я не помнил, даже с Гудинандом, воспоминание о котором я бережно, словно сокровище, всегда хранил в памяти.
Нужно сказать, что независимо от того, кто из нас в данный момент считает себя мужчиной, а кто — женщиной, физическая любовь означает взаимное возбуждение и удовлетворение и одновременно овладевает обоими маннамави, причем это не просто способность попробовать почти все возможные вариации и комбинации. Совершенно очевидно, что разнообразные наслаждения длятся почти бесконечно. Хотя наши мужские органы и должны, подобно органам обычного мужчины, прерываться на отдых и восстановление, зато наши женские органы, как и у всякой обычной женщины, могут функционировать почти бесконечно, не истощаясь при этом ни физически, ни эмоционально. Возможно, это происходило потому, что, как сказал Тор, мы оба могли похвастаться ожерельем Венеры и потому были более чувственными, чем большинство представительниц слабого пола.
Это, так сказать, внешняя сторона, а ведь есть еще и то, что проявляется не так явно: я имею в виду степень возбуждения, страсти, экстаза, которых достигают два маннамави во время любовных объятий. Я не в силах в достаточной мере описать это, скажу лишь, что возможно достичь троекратного пика восприятия — вы способны себе такое представить? — во время совокупления мужчины с женщиной, мужчины с мужчиной или женщины с женщиной. Прежде во время любовных игр с другими партнерами я иногда доставлял себе дополнительное удовольствие, представляя себя или каждого из нас кем-нибудь другим, а то и сразу несколькими людьми. Но мы-то с Тором на самом деле были такими! Каждый из нас был физически, в буквальном смысле, двумя людьми одновременно. Так что не будет преувеличением сказать, что, когда мы с ним резвились в постели, удовольствие получали сразу четверо.
— Давай теперь сделаем это иначе, — бывало, предлагали мы друг другу.
— Давай. Вот так, да?
— Да… А-ах…
И все-таки что-то омрачало в ту ночь мою радость и мешало мне развлекаться от всего сердца: какая-то смутная тревога затаилась где-то в самом сокровенном уголке моей души. С того самого момента, как Сванильда обратила внимание на сходство наших имен — Тор и Торн, я был… как бы это лучше выразиться: взволнован, напуган, встревожен? Всякий раз, когда упоминалось имя Тора, мне делалось не по себе. Но почему? Может, я просто интуитивно чувствовал, кем окажется этот человек в действительности? Однако разве я встревожился и напугался, когда обнаружилось, что он тоже маннамави? Да ничего подобного — напротив, я с детства страстно желал повстречать такое же существо, как я сам.
Может, тогда у меня возникло предчувствие, что нас с Тором ожидает нечто ужасное? Едва ли я верил в это. Если и существовали в мире двое людей, предназначенных самой природой доставить радость друг другу, привязаться друг к другу, то это были мы, Тор и Торн. И уж разумеется, самого Тора никакие дурные предчувствия не беспокоили. Ведь впервые услышав о моем существовании — всего лишь получив намек, что, возможно, есть еще один маннамави, его ровесник, который живет в той же стране, что и он сам, — Тор немедленно отправился на поиски.
Все это, как выяснилось, было делом рук Видамера. Помните того посланца от визиготов Аквитании, который в первый же день визита к своему двоюродному брату Теодориху в Новы провел в постели несколько счастливых часов с некоей горожанкой по имени Веледа, а затем в тот же вечер столкнулся при королевском дворе с весьма подозрительным herizogo по имени Торн?
На прощание Видамер сказал мне, что все это хорошенько обдумает и запомнит.
Уж не знаю, догадался ли он о настоящей связи между Торном и Веледой. В любом случае позднее, на празднике в своем родном городе Толосе[32], возможно хлебнув лишнего, Видамер позволил себе несколько замечаний по поводу двух загадочных людей, с которыми он повстречался в Новы. А один из гостей, присутствовавших на этом празднике, услышав его высказывания, тут же уловил то, чего не смог понять Видамер, догадавшись относительно природы этих людей, вернее, одного-единственного человека. Уже на следующее утро Тор оседлал лошадь и отправился на восток, в Новы. Узнав, что я в отъезде, он последовал за мной и прод