Когда родители домой вернулись, они прямо не знали, что мне сказать. Ну до слёз я их довёл. Ревели они у меня в три ручья вместе со мной.
За эти свои слёзы и ещё за самовар – ему студенты подарили на день рождения – отец меня в угол поставил. На целый месяц. Так я и жил в своём углу. Выходил оттуда только в детский сад. Домой приду – снова брысь в свой угол! Пока в углу стоял, придумал в стене дырку сверлить. У меня большущий гвоздь был. Я его выменял на морковку. Целый месяц в углу дыру сверлил. Однажды засунул в неё гвоздь, а мне кто-то по гвоздю с той стороны: бах-трах! И гвоздь назад выскочил. Я его опять туда. А там опять: бах-трах! Потом я взял и подглядел в дырку, а там темно. И кто-то шевелится. Оказалось, глаз там чей-то. Глаз тот был… не знаю чей. Так мы с ним в той дырке и не познакомились. Но зато он меня через ту дырку «морскими камушками» кормил. Мне уже и скучно-то перестало быть. Отец даже заволновался, чего я такой тихий стал, подошёл ко мне и увидел ту дырку. В тот же день он цементом её залил. Эй, Лаврушка, давай с тобой мир! Я же тебя по глазу сейчас узнал, пока ты на меня смотрел сквозь пальцы. Это же ты, оказывается, там был, Коля!
МЫ ПОПЛЫВЕМ…
Трагическая неудача с ВЛАДАНВАСОМ и другими возможными, но так и не родившимися роботами (которые, однако, навсегда остались в памяти первоклассников) не сломила и не пошатнула содружество изобретателей. Эта неудача, наоборот, укрепила его, так как Андрюшка с Васей без устали теперь радовались, что можно по-прежнему скакать на любимых своих трояках и больше не думать об этих ужасных пятёрках.
Влад в отличие от них из трагической неудачи извлёк для себя урок: к своей великой досаде, он наконец понял, как мало знает и ещё меньше умеет, так что браться за что-нибудь серьёзное глупо. Это открытие невольно заставило его приналечь на математику и даже заняться физикой. Когда он теперь завалил письменный стол всевозможными учебниками по физике и математике, у него волосы на голове зашевелились. Он, оказывается, вообще ничего не знал, а полез изобретать робота! Да с его знаниями впору было тогда изобретать спичечный коробок, да и то бы нипочём не изобрёл! Так сказал себе Влад. То же самое повторил он Андрюшке с Васей, но друзья ему не поверили.
– Ты на себя поклёп возводишь, – возмутились они. – Да ты, с твоими способностями, такое можешь изобрести, только держись!
И действительно, в скором времени Влад с его способностями и с бывшими канцлерами вновь занялся изобретательством, но уже не роботостроением, а всего-навсего кораблестроением. Это было всё-таки попроще. Тем более никакой-такой корабль, оказывается, не надо было изобретать. Он был уже изобретён и требовал только…
– Влад, а Влад! – закричал однажды Боря Бобриков и махнул Владу издали рукой, чтобы он подошёл поближе к первому «б». Но Влад махнул ему рукой встречно: мол, беги ко мне сам. Боря тут же к нему примчался.
– Что я нашёл, Влад! Что я, ты думаешь, нашёл? Отгадай. Нипочём не догадаешься, что я нашёл у нас на пустыре за домами!
– Ну уж! Сейчас отгадаем втроём.
С Андрюшкиной помощью и с помощью Васи Влад стал добросовестно перебирать всё то, что можно было найти на пустыре за домами, начиная от флаконов из-под одеколона и кончая платяным шкафом. Боря каждый раз радостно восклицал:
– А вот и не то! А вот и не догадался!
Когда бурная фантазия Влада стала ослабевать и под конец совсем ослабла, Боря спросил:
– Сдаёшься?
Влад посмотрел на Андрюшку с Васей, и те устало ему кивнули:
– Сдаёмся.
Тут Боря, уже почти сам себе не веря, стал им рассказывать, как вчера на пустыре за домами он видел брошенное там… ПАРУСНО-МОТОРНОЕ СУДНО, но без парусов и мотора.
– Влад, мы его починим, спустим на воду… давай? И мы на нём поплывём… давай? Мы назовём его «Вальс», а у Кшиштофа Барановского «Полонез» назывался.
Именно тогда Боря и рассказал им про Кшиштофа, и про яхту его «Полонез», и про мыс знаменитый Горн. Вот где Влад удивился. Вот он когда по-настоящему зауважал Борю и даже хлопнул его очень осторожно по плечу.
– Мы поплывём! – сказал ему Влад. – А ты будешь у нас КАПИТАНОМ.
Боря об этом и мечтать-то не мог. Он не поверил своим ушам. Своим ушам не поверили также Андрюшка с Васей. Они сочли себя ужасно оскорблёнными.
– Почему он капитан, а не ты? Не мы, в конце концов? Мы старше, умнее, опытнее! – возмутились они. – Под началом у первоклассника? Да это же просто курам на смех. Не поплывём!
Боря с ними тоже без лишних слов согласился. Ну какой он капитан? Он согласен на «Вальсе» быть ЮНГОИ Бобриковым. Он так и сказал:
– Влад, и правда, ну какой я капитан? Я буду юнгой. Канцлеры правы.
Но Влад был непреклонен.
– Нет, ты капитан – и никаких разговоров. Ты нашёл. Ты придумал. Ты мечтал. А мы только тебе поможем осуществить мечту. Для нас это большая честь. А по-другому будет нечестно. Честно, канцлеры. Верьте мне!
И как всегда, они ему быстро поверили.
Они были так возбуждены, так хотели поскорее взглянуть на «Вальс» и начать его ремонтировать, что тут же решили…
– Айда, мотанём с математики, – предложил Вася.
Влад хотел уже было согласиться с ним, как только что согласился Андрюшка, но тут мимо них прошла Шмелёва и услышала это. После того разговора они на Шмелёву больше не обращали внимания – обиделись и начисто разочаровались в ней. Она тоже к ним ни за чем не обращалась: как будто их нет. А тут она перед ними остановилась, и Влад вдруг заметил, что Шмелёву не узнать: что-то с ней стало не так, не трещала попусту, замечаний им не делала. И что вообще было очень странным – в последнее время он часто ловил на себе её изучающий взгляд, вот и сейчас она опять смотрела на него большими глазами. Раньше с ней такого никогда не было. Вдруг ни с того ни с сего он покраснел. Пришлось даже отвернуться от мальчишек, чтобы ничего не заметили.
– Мотать не будем. Зачем мотать? – сказал он неузнаваемым, не своим, а каким-то деревянным голосом. – Мы после уроков на пустырь пойдём. И Бобр-Добр к нам присоединится. Присоединишься, Бобр?
– Ага, присоединюсь, – подтвердил Боря и убежал.
Влад долго смотрел ему вслед, боясь повернуться к друзьям.
– Ну вот, – заворчали мальчишки, – как мимо прошла Шмелёва, так ты уже сам не свой и даже уже не мотаешь.
Они заметили!
– При чём тут Шмелёва? – с трудом выговорил он. – Шмелёва с Катамарановым, а мы втроём сами по себе. Ну сами посудите: осталось две математики. Без математики, поверьте мне, никакой «Вальс» не провести по морю. Про астрономию слыхали?
Про астрономию они не слыхали и сейчас впервые в жизни услышали от него. Он долго про астрономию распространялся.
– Так вот астрономия – вся на математике, – закончил он. – Кругом одна сплошная математика.
– А как же тогда звёзды? – удивился Вася. – Они что, по-твоему, на математике держатся?
– Всё на математике держится, – сказал Влад, уже окончательно пришедший в себя. – Даже ты, Вася.
– А уж это ты, Влад, загнул, согласись. Я держусь без всякой математики. У меня по ней одни «шары».
– Я что хочу сказать… когда я во все те учебники, ну которые у меня по столу разбросаны, заглянул… такое понял, вернее, так ничего не понял, что даже страшно мне стало, какой я нуль. Умру, а разберусь во всём!
– А как же мы? – доверчиво спросил Андрюшка. – Уж если ты нуль…
– Не бойтесь. Я вас не брошу. Будем заниматься вместе.
– Ну а когда мы всё-таки поплывём? – спросил Андрюшка и вздохнул. – Так хочется поплыть…
– Мы завтра поплывём, – успокоил его Вася. – На контрольной по математике. Я, во всяком случае, обязательно.
– Да хватит нам всем на математике плавать, надоело! – возмутился вдруг Влад. – Вот я за нас теперь троих возьмусь, пусть даже и без помощи ВЛАДАНВАСА. А то ведь вправду никогда не поплывём на «Вальсе». Куда нам, таким чурбанам, плыть на нём по морям, по волнам!
Андрюшка с Васей удивлённо переглянулись: чурбанам? Хо-хо! Это что-то совсем уже новенькое. Это же слова ни капли не Влада. Это Шмелёвой слова. Ну, Шмелёва, что с человеком вдруг сделала: не узнать человека!
НЕ БРОСАЙТЕ СЛОВ НА ВЕТЕР
Раз Олежка, мой друг, ничего не рассказал про Сабаккио, я тоже не буду рассказывать, кончилось всё давно. И следов даже не осталось. Я свою кольчугу давно уже выбросил. Меча у меня тоже нет, сломался. А щит я отдал Павлику, Оли Лебедевой братишке. Так что, видите, почти никаких следов. Вы же сами и без меня знаете, что там у нас было и чего не было. Так что не расспрашивайте меня, не распытывайте – не бросайте слов на ветер.
«Не бросай слов на ветер» – это моя бабушка так всегда говорит мне. Я раньше не понимал, что это значит. Вот про «не бросай слов на ветер» могу вам рассказать. Это только одного меня касается. А Сабаккио касается не только меня. Вдруг я кому-нибудь наврежу, скажу не так, как было. Может, мне кажется, что так было, а ему, тому, покажется, что было не так. Вот у меня так сколько раз было, особенно в детстве. Например, что-нибудь натворю, а самому кажется, что ничего особенного не произошло, а бабушка уже расстроилась. Мне, конечно, сразу жалко её станет, старенькая всё-таки, и я начинаю хныкать: «Не буду, бабушка, больше. Прости, пожалуйста». А бабушка мне и говорит: «Я-то тебя прощу, милок, мне нетрудно. Только уж ты больше слов на ветер не бросай».
Так вот про «не бросай слов на ветер» я вам и расскажу. Это со мной в конце первого класса было. Был тогда май месяц, жарища. Помните ту жарищу? Мне до сих пор жарко, как вспомню. А я как раз, ну, как все вы, конечно, должен был переходить во второй класс. Два дня осталось до перехода. А когда переходишь во второй класс, сразу чувствуешь себя другим человеком. Сразу хочется куда-нибудь в кино пойти или на аттракционы, если не уехали за город купаться. А мы тогда не уехали. Из-за моей сестры Риты. Она всех нас наказала. Так папа сказал. А наказала нас Рита своим сочинением: не написала его вовремя, а сдавать ей завтра, в понедельник. Мама рассердилась на неё. И вот мы все остались дома.