Рыцари былого и грядущего. Том I — страница 79 из 126

Минут пять они с игуменом шагали молча. Чуткий отец Даниил понимал, что в душе рыцаря сейчас происходит что-то очень важное и не тревожил его разговором. Наконец, он решил, что настало время прервать молчание:

– А я ведь, рыцарь, очень мало знаю про вашего-нашего Гуго Великого. Не мог бы ты рассказать мне о нём?

Де Пейн, в своё время ловивший каждое слово о каждом из вождей крестового похода, именно про графа Вермандуа знал весьма не много, но он рассказал, что знал:

– Король Филипп не мог участвовать в крестовом походе, потому что находился под церковным отлучением. Не подумай, он не совершил ничего откровенно богопротивного. Была какая-то неурядица то ли с заключением, то ли с расторжением брака, римский папа на него прогневался, так что французскую армию пришлось возглавить графу Вермандуа, его брату. Когда армии крестоносцев достигли пределов Восточной империи, франки много ссорились с греками, даже до боевых столкновений доходило. Но Гуго де Вермандуа весьма пришёлся ко двору греческому императору и целый год пользовался его гостеприимством. Раньше я не понимал, почему именно у французской армии были такие хорошие отношения с греками. Я узнавал – в греческих хрониках нет ни одного упрёка поведению французов, хотя на упрёки в адрес других крестоносцев греки не скупились. Теперь я понял, что граф Гуго имел православное воспитание и всех своих настраивал на подчёркнутую почтительность к восточному христианству. Французским крестоносцам было даже позволено посещать основные храмы Константинополя – знак большого благоволения со стороны греков. Так граф Гуго смог прикоснуться к вере своей царственной матушки. Гуго принёс присягу императору Алексею Комнину, он сражался в составе войск императора и проявил чудеса храбрости. После битвы при Дорилее император назвал Гуго великим рыцарем. Так и пошло – Гуго Великий.

Под Антиохией, во время смертельной схватки с Кербогой, Гуго Великий со своими французами был поставлен впереди войска. Он шёл на верную смерть. И там он проявил чудеса храбрости. Не погиб, но был страшно изранен. Сам император Алексей с величайшим почётом отправил израненного Гуго на родину. Франция встретила его как победителя и героя. Только и разговоров было, что про Гуго Великого.

Он долго лечился, а в 1101 году вновь пошёл на Иерусалим. Но в Каппадокии войско крестоносцев было разбито. Гуго вновь получил страшные раны, однако не погиб на поле боя. Он умер спустя несколько месяцев от ран. Замечательная смерть для христианина, не правда ли, отец? Господь не позволил своему верному паладину сгинуть в горячке боя и дал ещё несколько месяцев для покаяния и молитв, для очищения души.

– Истинно так, сын мой, истинно так.

– Я всегда очень жалел, что такой великий герой не участвовал в штурме Иерусалима. Вот кто был в высшей степени достоин стать ближайшим соратником Годфруа Бульонского! А сейчас подумал – если бы Гуго Великий взошёл на стены Иерусалима вместе с великим лотарингцем, его имя прославилось бы куда больше, и к его родословию проявили бы гораздо большее внимание. Он прославил бы народ русов! Ведь это не пустяк – внук величайшего князя русов – величайший герой крестового похода.

– Да… не пустяк… Но не горюй, мой добрый рыцарь. Промысел Божий, видимо, в том, что имени русскому рано ещё звучать слишком громко. Но придёт время, не сомневайся – русский народ скажет своё слово, и это слово прозвучит на весь мир. Тогда и про Гуго Великого вспомнят. Ведь он – живое воплощение союза между франками и русами. Святого и героического союза. Сейчас, чувствую – не пришло ещё время.

– А не знаешь ли, отец, когда умерла королева Анна? Интересно, провожала ли она своего великого сына в крестовый поход?

– Пытался узнать, но это доподлинно не известно. Впрочем, в 1096 году королева была ещё жива, так что сына в поход, видимо, провожала. А потом встречала израненного и целовала его святые раны. Анна Ярославна было очень набожна.

– Жаль, что народ русов у нас так мало знают.

– Да мы и сами-то про себя не лишка знаем. Но есть у меня в Киеве друг сердечный, монах Нестор, летописцем его кличут. Он сейчас русскую летопись составляет. Если живым вернусь на землю Русскую, как я хотел бы переправить тебе, благочестивый рыцарь, нашу русскую летопись! Нестор, наверное, уже закончил её.

– Да, я был бы счастлив побольше узнать о неведомом христианском народе, у которого – вера неповреждённая. А монах Нестор, он в монастыре живёт? Что за монастырь?

– Великая Киевская Лавра! Какие там молитвенные монахи, Гуго! Я-то, черниговский мужичёк, ничтожен перед ними. Там, в нашей Лавре, монахи славят Господа в подземном безмолвии, в пещерах, которые сами вырыли.

– Монахи живут под землёй? Воистину, земля русов полна духовных чудес, неслыханных у нас на Западе. А скажите мне, отец, нет ли у вас монахов-воинов?

– Про таковых не слышал. Наши воины христолюбивы, но если уж уходят в монахи, меча в руки не берут. Хотя, есть у меня мальчонка один знакомый, Илюша. По-вашему его звали бы Илия де Муром. Он муромский. Илюша мечтает о ратном служении Христу, но и с мечтой о монашестве тоже не хочет расставаться. Я не знаю, что ему посоветовать. Вот вы бы с ним друг друга поняли.

– Был бы счастлив видеть в своём охранном отряде рыцаря русов Илию де Мурома. Когда вернёшься на родину – присылай его к нам. Расскажи, что мы тут очень чтим вашу веру православную. Вообще, расскажи ему о нашем отряде воинов-монахов. Если он в Иерусалим не соберётся, передай мой совет: он может, воинствуя и не принимая монашества, соблюдать монашеские обеты. Пусть у себя на Руси, так же, как и мы здесь, сражается с разбойниками, христиан защищает. У вас ведь, наверное, тоже хватает разбойников?

– Да уж, хватает. Один Соловей Одихмантьевич чего стоит, прохода никому не даёт. А Илюше мне и правда будет что рассказать. Думаю, что ему по сердцу придутся слова христолюбивого иерусалимского рыцаря.

Гуго и отец Даниил добрались, наконец, до храма Гроба Господня. Их встретил ключарь. Гуго тихим повелительным голосом отчеканил:

– Именем короля Балдуина и во славу Христову приказываю дозволить аббату руссов установить своё кадило над Гробом Господним.

Ключарь на секунду замер в глубоком поклоне и тотчас молчаливым жестом предложил им проследовать в храм. Отец Даниил виновато улыбнулся:

– А у меня ведь и нет ещё кадила-то. Заранее не стал покупать, решил, что не стоит этого делать, пока не получу разрешения.

– Приходи сегодня вечером, святой отец, – монотонно и бесстрастно проронил ключарь, почти не отрывавший глаза от пола, – храм открою, сделаешь всё, что тебе надлежит.

– Да, надо мне поспешить на базар. Куплю самое большое стеклянное кадило и лучшего деревянного масла. И тогда вся земля Русская моими грешными руками со слезами и любовью почтит то место святое и честное, где лежало пречистое Тело Господа нашего Иисуса Христа, – когда игумен говорил о Боге, его речь совершенно менялась, и Гуго вновь увидел перед собой не маленького тщедушного человечка, а вдохновенного поэта Христова.

– Увидимся ли мы ещё, батьюшка? – спросил Гуго и сам удивился тому, что его голос прозвучал весьма печально, – Мне о многом хотелось бы поговорить с вами. Главное – о вере православной. Я полюбил вашу чистую веру, но знаю о ней очень мало, а другие вообще ничего не знают. Греческие монахи, с которыми доводилось разговаривать – мастера проклинать римского первосвященника, а о своей вере ничего толком сказать не умеют.

– Ах, Гуго, Гуго… Был ли ты когда-нибудь в Лавре святого Саввы?

– Не приходилось. Когда мне…

– Вот и не суди о греческих монахах. Ты ещё не видел настоящих. Они большие богословы, не чета мне, убогому. Я сейчас там у них в Лавре живу, услаждаю свою душу христолюбием греческих иноков. Приходи ко мне в Лавру на светлой седмице. Потолкуем.


***


Утром в великую субботу бесчисленное множество людей собрались перед храмом Воскресения Христова. Пришли египетские и сирийские христиане, паломники из франков и норманов, множество греков и армян, а ещё пришли мало кому ведомые георгиане10 – мужественные, немного мрачноватые, чернобородые. Казалось, что вся необъятная христианская вселенная послала сюда своих лучших сынов.

Теснота около храма стояла невообразимая. Многие уже начинали задыхаться от давки, но никто не раздражался и не сердился на толкающихся соседей. Всех охватило радостное и светлое, миролюбивое и дружелюбное настроение. Незнакомые люди улыбались друг другу, как родные братья. У всех в руках были незажжённые свечи, ждали открытия церковных дверей. Вскоре должен был появиться король Балдуин со своей свитой.

Удивительная, фантастическая атмосфера Пасхи всегда потрясала душу рыцаря де Пейна до самых глубин. Люди в пасхальную ночь поразительно изменялись к лучшему – вокруг можно было видеть только искренних и ревностных христиан. Радость самым немыслимым образом смешивалась с покаянным настроем человеческих душ. Счастливые люди глубоко ощущали, что недостойны этого счастья, вспоминая свои многочисленные грехи. И сейчас Гуго отовсюду слышал шёпот: «Господи, помилуй». Эти слова повторялись на всех языках, но чаще по-гречески: «Кирие элеисон». И Гуго тоже стал шептать покаянные слова на языке веры православной. «Прости меня, Господи, за мою жестокость и бессердечие, за то, что мало в моём сердце любви, за то, что непрерывно проливаю кровь людей, которые, может быть, лучше меня, хотя они и разбойники…» – по лицу Гуго потекли слёзы, очистительные и благодатные, словно милосердие Божие вместе со слезами выводило из его души всю накопившуюся там скверну. Гуго и сам не сразу заметил, что кается в своих грехах вслух, принародно, но это никого не удивляло, потому что слова покаяния неслись отовсюду и многие заливались слезами так же, как и он.

Тихой радостью приветствовали христиане появление короля Балдуина и его вассалов. Никто не крикнул, как обычно, «Да здравствует король!», потому что все от короля до последнего нищего сегодня приветствовали только Христа. Иногда можно было слышать возгласы: «Да здравствует Бог – Святая Любовь». На всю жизнь врезались эти слова в сердце Гуго, и потом он не раз ещё восклицал в гуще боя: «Да здравствует Бог – Святая Любовь».