Дмитрий продолжил презентацию образцов оружия:
– Снайперская винтовка «Вальтер 2000». Разработка немецкой фирмы «Карл Вальтер Ваффенфабрик». Этот экземпляр ты и тем более не полчил бы возможности лицезреть, если бы финансовые операции службы сэра Эдварда не были столь успешны. Дорогущая, зараза. По данным моей службы на конец прошлого года выпущено не более 150-и экземпляров.
– И сколько из них закупил Орден?
– Андрюха, я надеюсь, что ты спросил об этом ради хохмы. Количество закупленного оружия позволяет судить о численном составе подразделения, а тебе должно быть известно, к какой категории относится подобная информация.
– Простите, мессир.
– Да ничего. Хохмить ты можешь и дальше. А вот мой любимый «Зиг-Зауэр 226», – Дмитрий взял в руки пистолет достаточно обычной формы. Впрочем, профессиональный взгляд сразу же отмечал в нём некоторые детали, не присущие заурядному оружию. – Швейцарец. Потом познакомишься с итальянскими «Береттами», выберешь, что тебе больше по душе. А я предпочитаю швейцарца. Калибр – 9 мм, магазин – 15 патронов. «Зиг-Зауэр» дороже «Беретты».
– Я смотрю, в Ордене предпочитают германское оружие?
– Тому есть причины. Германские оружейники – поэты. Они, порою, создают великолепные образцы из одной только «любви к искусству», совершенно невзирая на то, что с коммерческой точки зрения эти проекты заведомо провальны. Немцы зачастую просто не морочат себя «балансом цены и качества», чем так сильно озабочены американцы, нацеленные в первую очередь на производство ширпотреба. Естественно, Ордену Храма ближе германский подход – элитный, индивидуальный, в определённом смысле – рыцарский. Кроме того, германское оружие очень надёжно благодаря простоте конструкторских идей. Элитность в сочетании с простотой – это по-рыцарски. Американцы, к примеру, хоть и примитивны, но отнюдь не просты. Родить простую конструкторскую идею штатовский мозг совершенно не в состоянии. На характеристиках оружия это весьма заметно сказывается. К примеру, американская винтовка М-16 – сложна, а потому ненадёжна. Одна только кнопочка, созданная на случай, если патрон при поступлении в патронник заклинит, заставляет любого серьёзного оружейника прыснуть от смеха. Ты понимаешь, о чём речь?
– Надеюсь, что да, мессир. Рыцарская ментальность порождена средневековьем, но она может свободно проявлять себя в наши дни. У американцев души совершенно не рыцарские, всё в них выстроено на уравнительных, антиэлитных принципах, отсюда и ширпотреб. Они не могут создать стрелковое оружие, достойное настоящего рыцаря. Между тем, Германию создала Пруссия, а Пруссию создал Тевтонский Орден. И вот сегодня мы имеем стрелковые разработки «Хеклера и Коха» – оружие достойное аристократов. А если выбирать между «Зиг-Зауэром» и «Береттой», мне кажется, только прирождённый плебей выберет «Беретту». Торгаши могли создать оружие, достойное лишь бандитов.
При последних словах Сиверцева сэр Эдвард ещё раз прищёлкнул языком, как будто его угостили новым блюдом, вкус которого сразу и не оценишь, но оно стоит того, чтобы распробовать его получше. Потомок рода Лоуренсов вообще очень внимательно слушал и Дмитрия, и Андрея, как будто он был послушником, который присутствовал при разговоре двух рыцарей.
***
– Мессир, прошу понять меня правильно, но что-то мне шепчет, что боевую подготовку мне лучше всего проходить у сэра Эдварда Лоуренса. Впрочем, как скажите, – Сиверцев выговорил это с явным чувством неловкости.
– Не извиняйся, Андрей. Отнюдь не расцениваю твоё желание, как попытку переметнуться. Кстати, ты всерьёз думаешь, что Лоуренс случайно оказался в зале тренировок, когда мы с тобой пришли туда? Всё так, как надо.
– Кроме того, мне хотелось бы получше разобраться в финансово-хозяйственной стороне деятельности Ордена Христа и Храма, а ведь, надо полагать, великий командор Иерусалима – лучший консультант по этой группе вопросов?
– Да уж, надо полагать.
***
Взгляд сэра Эдварда Лоуренса проникал в душу, словно жидкий азот. Никогда раньше Андрею не приходилось испытывать на себе действие столь обжигающего холода. Человеку, на которого так смотрят, не может быть хорошо. Чистые голубые глаза британца были обречены порождать тревогу и дискомфорт в любом, на кого он смотрел. И всё же Андрею раз за разом хотелось встретиться с этим взглядом и выдержать его, как профессионал-фехтовальщик ждёт – не дождётся встречи с опасным противником, хотя эта встреча может породить последствия как минимум весьма болезненные.
Андрей всегда симпатизировал французам и никогда не любил англичан, а сэр Эдвард был вылеплен из самой что ни на есть концентрированной британской субстанции. Это-то и отталкивало, но оно же и манило, как неизвестная планета. С океанами из жидкого азота. Это был не франк. Англосакс – совсем другая порода. И всё-таки это был достовернейший рыцарь. Понять его, означало постичь другую, очень важную составляющую современного рыцарства.
Ещё Андрея привлекла своей причудливостью мысль о том, что он проходит боевое обучение у профессионального финансиста. О жизни до Ордена здесь бесполезно было кого-либо спрашивать, во всяком случае – пока, но от некоторых провоцирующих вопросов Андрей не хотел себя удерживать. Однажды, когда они отстрелялись в тире и Лоуренс выдал очередную порцию своих хладнокровно-вежливых, но совершенно убийственных замечаний и пожеланий, Сиверцев совершенно неожиданно спросил его в лоб:
– Сэр Эдвард, если честно, мне представляется довольно странным то, что финансист высокого уровня имеет столь серьёзную, отнюдь не любительскую боевую подготовку. О том, что такое владение оружием невозможно без боевой практики, я даже не стану говорить. Зачем это банкиру? Наверное, каждому стоило бы совершенствоваться в своём деле, а финансовые операции мало похожи на боевые.
Вопрос прозвучал почти нагло. Сэр Эдвард, слегка подняв бровь, не удостоив Сиверцева даже поворота головы, и ответил безукоризненно спокойно и вежливо:
– Меня удивляет терпение, которое проявил мистер Сиверцев, столь долго удерживая себя от вопроса, лежащего на поверхности.
– В случае необходимости ваш покорный слуга способен проявить ещё куда большее терпение, – Андрей произнёс эти мало значащие слова настолько точно скопировав интонацию Лоуренса, что тот всё же повернул голову в сторону послушника, и Андрей вдруг с удивлением увидел, что в холодных глазах британца промелькнули тёплые искорки.
– Присядем? – небрежно обронил Лоуренс.
– Да, сэр, – Андрей так же добавил в почтительность своей интонации немного небрежности.
Лоуренс заговорил, как всегда спокойно и даже тише обычного, но с удивительным для него романтическим воодушевлением:
– В двадцатом веке окончательно утвердился новый тип банкира. Это мышь, торопливо и суетливо поедающая чужое зерно. Постоянно бегающие глазки, тихое шуршание маленьких лапок, много мелких хаотических движений и беспокойно шмыгающий носик – вот что такое современная финансовая мышь. Мелочное вороватое ничтожество, существо, совершенно лишённое благородства и не имеющее никаких представлений о чести. Двадцатый век убедил нас в том, что банкир может быть только таким. Но это не так. Могут существовать различные стили поведения на финансовом рынке, хотя стиль вороватой мыши на сегодня – преобладающий и доминирующий.
– Это, как различные манеры боя?
– Совершенно верно. Ты знаешь – иной боевой стиль полностью строится на обмане и подлости. А рыцарский стиль имеет в своей основе ставку на прямое, линейное применение максимальной силы. К стратегическим схемам это имеет ещё большее отношение, чем к рукопашным схваткам.
– А в итоге на поле боя побеждает тот, кто умеет обманывать. Непробиваемая концентрированная мощь спотыкается о множество маленьких ловушек и, распыляясь, исчезает. Разве в сфере финансов не точно так же? «Не обманешь – не продашь». И уж тем более это, надо полагать, распространяется на тех, кто торгует деньгами, то есть на банкиров.
– Мистер Сиверцев, вы сами верите в то, что говорите? – леденящий взгляд голубых глаз проник в самые потаённые глубины души русского офицера. Андрей уже приготовился выдать развёрнутый объёмный ответ: «С одной стороны… с другой стороны… при этом надо учитывать…» Но под взглядом Лоуренса оказалось возможным ответить только одним словом:
– Нет…
– Очень хорошо. Значит, можем продолжать. Для начала вам надо совершенно незыблемо усвоить один постулат: психотип, который возник в XVIII веке и окончательно сформировался в XX-м, не является ни единственно возможным, ни оптимальным. Более того – он ущербен. В основе этого психотипа лежит ложная аксиома: «Нечестно, следовательно эффективно». На этом ущербном принципе строится большинство военных доктрин и финансовых систем нашей эпохи. И тем не менее, даже в нашу эпоху возможна эффективная деятельность, основанная на принципе диаметрально противоположном, выработанном в эпоху Высокого Средневековья: «Честно, значит эффективно».
– Если я правильно вас понял, надо искать оптимальный баланс между честностью и эффективностью?
– Нет, вы поняли меня совершенно неправильно. Между честностью и эффективностью никогда не надо искать баланс, потому что это вообще не противоположные понятия. Что такое стремление к подобному балансу? Поиск ответа на вопрос, сколько подлости может позволить себе честный человек, чтобы не проиграть? Мы, тамплиеры, ещё в средние века дали ответ на этот вопрос – честный человек ни при каких условиях не может позволить себе ни грамма подлости, и при этом он может быть вполне успешен, как на войне, так и в финансах.
– Но разве не является нормой стремление ввести противника в заблуждение относительно своих подлинных намерений? Да я, кстати, и не усматриваю в этом ничего подлого.
– Согласен. Храмовник может обмануть противника, хотя и этим своим правом не станет слишком злоупотреблять, потому что ставка на силу гораздо эффективнее, чем ставка на обман. Но храмовник никогда не обманет партнёра или союзника. Вообще никогда. Храмовник может быть жестоким, но не может быть подлым. При этом общеизвестно, что именно храмовники всегда были максимально у