– Мой кооператив не имеет проблем с обеспечением безопасности, – предприниматель твёрдо и немного насмешливо глянул на странного посетителя.
«Не рассмеялся и не послал куда подальше, – подумал Ставров, – значит, чувствует тему».
– Не проблема, конечно, отдавать за безопасность 15 процентов с прибыли. А завтра, может, станет 25? И никаких гарантий. Ты думаешь, что имеешь крышу? Это крыша имеет тебя.
– Ты кто такой, мужик?
– Офицер. Афганец. Трёхлетний опыт непрерывных боевых действий. Могу подтянуть для твоей охраны таких же боевых мужиков. Мы не предлагаем себя в качестве крыши. Мы будем охраной в штате твоего предприятия. Работать будем за зарплату. Твои расходы на безопасность снизятся минимум в 10 раз.
– Пойдём-ка в подсобку. Примем по коньячку.
В подсобке кооператор извлёк из сейфа бутылку коньяка и с насмешкой сказал:
– «Хенесси». Пробовал такой?
– Не приходилось, – по-детски улыбнулся Ставров.
– Тебе не стоит привыкать к такому коньяку, но с одной дозы не подсядешь, так что давай.
Выпили. Присели. Хозяин закурил.
– Ты знаешь, кто меня крышует?
– Шерхан, – Ставров опять улыбнулся.
– И ты думаешь устоять против пацанов Шерхана? Они покромсают твоих вояк в лапшу, а меня обложат дополнительной данью, а то и вовсе точку сожгут, чтобы другим не повадно было рыпаться.
– Блатные – не бойцы против людей с реальным боевым опытом. У нас очень хорошие шансы на то, чтобы смять пацанов Шерхана. И ещё вот что учти – Шерхан сам по себе, если его смять – никто не заступится. И тогда ты сможешь стать реальным хозяином своего дела.
– Заманчиво, – опять усмехнулся кооператор, – только ставка очень большая. Вы проиграете – мне конец. К тому же Шерхан – пацан правильный. Его быки не беспредельничают, грех жаловаться. А от добра добра не ищут.
– Одна только маленькая деталь. Ты для Шерхана не только не мужчина, но и вообще не человек, потому что ты – барыга. У тебя дети есть?
– Двое.
– Жаль, что у твоих детей нет отца. Отцом может быть только мужчина.
Кооператор побледнел, на его скулах заходили желваки. Он молчал, понимая, что вполне заслужил оскорбление и крыть ему нечем. Потом всё же заговорил:
– А почему ты не хочешь создать свою бригаду? Многие афганцы так и делают. Зачем тебе горбатиться за зарплату? Ты какой-то непонятный, а от всего непонятного я стараюсь держаться подальше.
– А мне не нравится бандитский порядок. Плохой порядок. Неправильный. Нельзя относиться к людям, как к баранам. Я хочу работать на человека, которого уважаю. На равных – без «барыг» и без «быков». А много денег не надо. Они ничего не дают. В жизни есть вещи куда получше твоего дорогого коньяка, причём – совершенно бесплатно. Но это долгий разговор. Ты принимаешь моё предложение?
– Приходи завтра в это же время. Обсудим детали.
***
Ставров не мало узнал о Шерхане, но никогда раньше не видел его. Сейчас его поразило лицо этого человека. Совершенно не бандитское лицо, без тени наглого тупого высокомерия, без гнилой улыбочки, столь свойственной блатным. Очень спокойное лицо совершенно бесстрашного воина. В глазах – сталь, а на губах – грустная улыбка.
Ставров с пятью афганцами перегородили вход в магазин. Шерхан подтянулся так же с пятью быками. Лидеры сделали по несколько шагов навстречу друг другу.
– Ты кто? – равнодушно спросил Шерхан.
– Ставров, – офицер слегка пожал плечами.
– Неплохо для начала, – Шерхан тяжело вздохнул. – Хочешь взять эту точку под себя?
– Уже взял.
– Сильно сказано. А чем за базар ответишь?
– Кровью. Или своей, или твоей.
– Уважаю, – так же равнодушно обронил Шерхан и подал знак своим.
С двух сторон одновременно щелкнули затворы пистолетов и блеснула сталь ножей.
Опус второй. Путь Шерхана
Такое погоняло просто так не получить. Шурка стал Шерханом после охоты, на которую они отправились с пацанами. Охотиться всерьёз никто не собирался, больше дурачились. И надо же так было случится, что эта почти бессмысленная забава превратилась в реальное дело.
Пацаны травили анекдоты и ржали, Шурка больше молчал, вяло прочёсывая взглядом лес. И вот увидел, что на него большими упругими прыжками несётся огромный волк. Волк нёсся именно на него, словно выбрал единственного достойного противника. Шурка даже не вздрогнул, его губы медленно растянулись в улыбке, словно он всю жизнь ждал этой встречи. Ружьё он держал на изготовку, оставалось лишь взвести курки и вмазать дуплетом по волку, но это ему и в голову не пришло. Он отбросил ружьё, как ненужный предмет, который будет мешать ему в единоборстве, и рефлекторно принял стойку. Шурка почему-то знал, как держать руки и что надо делать, чтобы победить волка. Хищник прыгнул, оскалив пасть, приготовившись сомкнуть челюсти на горле человека. Как изумительны были жёлтые глаза могучего животного… Пальцы человека сомкнулись на мощной шее волка. Правильная стойка помогла Шурке почти полностью погасить силу прыжка, но он всё-таки не удержался на ногах, и они упали на землю. Волк так и не смог дотянуться зубами до человеческого горла. Железные пальцы сокрушили волчью дыхалку. Через минуту всё было кончено.
Шурка поднялся на ноги и, не отрываясь, смотрел на поверженного противника. Волчья туша выглядела теперь какой-то бессмысленной, а мёртвый оскал – глупым. Только что в этом благородном звере было всё, а теперь ничего нет. Шурка всем нутром ощутил, как отвратительно убийство. В те несколько секунд, когда волк летел на него, Шурка успел его полюбить. Но у них не было шансов подружиться. Кто-то должен был умереть. От этой мысли стало невыносимо тошно, хоть волком вой. И завыл бы, обязательно завыл бы, если бы не пацаны, которые оцепенели неподалёку.
Пацаны, все, как один – ребята очень смелые, явно были в шоке и не знали, что сказать. Наконец, один из них выдавил из себя:
– Ну ты… Шерхан.
Шурка молча глянул на товарища, на губах победителя играла недобрая волчья улыбка, словно в него вошла душа поверженного зверя. Всем было не по себе, но пацаны чувствовали, что молчать нельзя. Один из них брякнул:
– Щас шкуру снимем, классный у тебя будет трофей.
– Толян, а ты хотел бы, чтобы с тебя, с мёртвого, после разборки шкуру сняли?
Пацаны напряжённо хихикнули.
– А чё делать будем, Шерхан?
– Похороним. Ройте яму. Сил моих нет смотреть на мёртвого волка.
Вот так Шурка и стал Шерханом.
***
Его отец погиб, когда ему было 6 лет. Отец был офицером, кажется, какого-то спецназа и погиб где-то в Африке. Шурка толком ничего про отца не знал и помнил его лишь по двум коротким отпускам между длительными командировками. Помнил, например, как они вместе ходили в зоопарк, и отец с детским восхищение смотрел на зверей, рассказывая сыну про характер каждого зверя.
– Папа, а мне их жалко. Мы их как будто в плен взяли, и они мучаются.
– Ты прав, сынок, – отец тяжело вздохнул. – Сильного и вольного зверя горько видеть в плену. Но они и в плену остаются собой. Мы многому можем у них научиться. Только надо уметь видеть.
Потом, уже взрослым, Шерхан любил бывать в зоопарке. Он учился у зверей, внимательно наблюдая на их поведением, и вспоминал отца.
Отец учил его: будь сильным, будь храбрым, будь справедливым, никогда не ври.
– Совсем-совсем никогда? А я сделаю что-нибудь неправильно, скажу тебе правду, и ты меня накажешь.
– Накажу, – вздохнув, согласился отец. – А ты боишься наказания? Запомни, сынок, врут только трусы.
– А быть справедливым – это как?
– Это когда всё по заслугам. За хороший поступок – награда, за плохой – наказание. Если кто-то страдает без вины – это несправедливо. Или, например, человек ничего хорошего не сделал, а ему – бочку варенья и корзину печенья. Тоже несправедливо.
Так мало было этих разговоров с отцом, а потому память о каждом из них стала драгоценной. Отец погиб, мать, страдавшая врождённой болезнью сердца, не выдержала горя и вскоре умерла. Шурка попал в детский дом.
Здесь всё было несправедливо. Старшие ребята били младших, издевались над ними, отбирали немногочисленные и убогие ценности. Воспитатели были равнодушны и грубы. Шурка покорялся до времени и тем, и другим, но твёрдо знал, что когда вырастет и накопит силу – всё будет по-другому. Он не обидит и не унизит никого из тех, кто слабее его, он будет их защищать, и воспитатели тоже узнают, что несправедливость по отношению к детям не останется безнаказанной.
Так и вышло. К 14-и годам он обладал среди воспитанников детского дома непререкаемым авторитетом. Для младших Шурка стал олицетворением высшей правды. Он не только никого из них не обижал, но и помогал разруливать конфликты, постоянно возникавшие в детской среде. Все знали, что Шурка не только справедлив, но и жесток. К жестокости он привык, будучи неоднократно и бесчеловечно битым старшими ребятами, когда ещё был маленьким. Жестокость казалось ему нормой, он лишь полагал, что она должна быть справедливой. Однажды к нему притащили десятилетнего мальчонку, который что-то украл у своего товарища. Шурка помрачнел, как грозовая туча и начал медленно ронять увесистые слова:
– Что же ты, гнида, у своих крадёшь, товарищей обижаешь? Украл бы у Кабана – он всё равно не человек, у него можно. Но ты боишься Кабана, а друзей, значит, не боишься? Снимайте с него штаны.
Шурка достал из-под подушки солдатский ремень, намотал его на руку и начал охаживать наказуемого металлической бляхой по голой заднице. Бил в полную силу, долго, явно не получая от этого никакого удовольствия, но что поделаешь – работа есть работа. На дикие вопли не обращал внимания. Наказанный пацанёнок потом очень долго не только сидеть не мог, но даже ходил с трудом. После нескольких подобных экзекуций мелкие кражи в детском доме полностью прекратились.
Кабан, про которого вспомнил Шурка, был воспитателем – самым грубым и бессердечным из всех. Однажды при Шурке он отвесил затрещину мальчонке только за то, что тот не успел вовремя уйти с его дороги. Сбитый с ног мальчонка при падении сильно ударился головой о железную кровать.