необходимых теперь Дамаску в качестве союзников.
И вот Муин ад-Дин и Усама ибн Мункыз с нетерпением ожидали возможности выслушать лекаря, на которого возлагали надежды в том числе и как на дипломата, а до некоторой степени – лазутчика.
– Хорошо ли приняли тебя франки? – спросил эмир лекаря.
– Да, господин. Встретившие меня тамплиеры известны своей любезностью и обходительностью, в чём мне довелось убедиться на своём примере. Рыцари кланялись и улыбались мне, оказывая почтение всеми возможными способами. Они понимали, что я не только лекарь, но и посол благородного эмира.
– А твоё искусство они смогли оценить по достоинству?
– Господин… я сделал всё возможное.
– Значит, ты не смог им помочь?
– Даже Аллах не сможет помочь этим дикарям, – лекарь насупился, словно обиженный ребёнок.
Муин ад-Дин добавил к своему добродушию немного грустной задумчивости:
– Аллах отдал в руки этих дикарей святыни ислама. Не за грехи ли правоверных и не потому ли, что поклонники Исы до некоторой степени всё же угодны Аллаху?
– Мой разум не может подняться до постижения предметов столь возвышенных.
– Так вот и говори о том деле, в котором понимаешь, – не переставая улыбаться, но теперь уже с недобрым нажимом отрезал эмир.
– Мне предложили вылечить рыцаря и женщину, – забубнил лекарь. – У рыцаря был абсцесс на ноге, и я применил припарки к голове…
– А если бы у него болела голова, ты лечил бы ногу?
– Возможно, – тон лекаря граничил с дерзостью. – Искусство врачевания – дело до чрезвычайности тонкое. Мы ищем причину болезни и находим её порою совсем не там, где думали обнаружить её профаны.
«Кажется, франки настолько рассердили его, что он перестал бояться моего гнева», – подумал Муин, но вслух сказал только:
– Продолжай.
– Женщина страдала сухоткой. Не столь уж сложный случай, и ничего особенного тут делать не стоило. Я предписал ей строгую диету, в первую очередь – как можно больше свежих овощей.
– Ну так говори же наконец, помогло ли им твоё лечение?
– Обязательно помогло бы, господин, но тут явился лекарь франков, – вдруг очень горячо затараторил лекарь. – Франкский врач спросил у рыцаря, что он предпочитает: жить с одной ногой или умереть с двумя. Когда больной дал легко предсказуемый ответ, врач заставил его положить ногу на колоду и какой-то силач взялся отрубить больную часть ноги большим топором. Первый удар не достиг цели. Рыцарь страшно кричал. Второй удар раздробил кость и несчастный сразу же умер. Это было ужасно.
– Ужасно? Ты никогда не воевал. Продолжай.
– Лечение женщины оказалось ещё ужаснее. Франкский лекарь объявил, что в неё вселился бес и что надо её остричь. Остригли, после чего больная вернулась к своей обычной еде, обильно сдобренной горчицей и чесноком, а ведь именно такое питание и вызвало болезнь. Естественно, сухотка усилилась, тогда за больную вновь взялся варвар-франк, именующий себя лекарем. Он сделал ей крестообразный надрез на голове, обнажил кость и втёр туда соль. Несчастная вскоре с дикими криками умерла. Простите господин, но у меня сердце чуть не разорвалось, когда я на всё это смотрел. Эти дикари ничего не понимают в медицине, но не желают ничему учиться, потому что мнят себя великими эскулапами. Лекари франков куда страшнее для больных, чем сами болезни.
– Много ты видел лекарей-франков? – вставил слово Усама.
– Одного этого, да ещё рассказывали.
– Рассказывают сказки, а наука строится на фактах, – Усама хищно улыбнулся.
Муин ад-Дин нетерпеливым жестом пресёк уже готовую вспыхнуть перепалку и спросил своего друга:
– Усама, ты изучал медицину. Что скажешь?
– Искусство врачевания у франков действительно стоит на гораздо более низком уровне, чем у арабов, – рассудительно заговорил ибн Мункыз, – но, конечно же, не все их лекари таковы, каков описан моим учёнейшим собратом, в правдивости рассказа которого я, впрочем, не сомневаюсь ни на одно мгновение, – Усама учтиво поклонился насупившемуся лекарю. – Иные разделы медицины лучшие лекари франков понимают весьма глубоко, к примеру, их познания в лечебных свойствах минералов и растений заслуживают уважения, а, пожалуй, и заимствования со стороны наших лекарей. Не надо относиться к франкам с предубеждением. Порою, знающему меньше нас всё же известно нечто такое, что может стать для нас открытием, причём весьма полезным. Это понимают все настоящие учёные. Беда же франков в том, что их священники часто вмешиваются в медицину и пытаются лечить исходя не из данных науки, а из религиозных заблуждений, точнее – суеверий, к религии имеющих так же мало отношения, как и к медицине. Не все франки понимают, что руководить молитвой должны одни люди, а руководить лечением – люди совсем другие. Однако, подобные заблуждения, происходящие от смешения понятий и функций, отнюдь не являются у франков повсеместными и, конечно же, не сводят на нет их достижения в области медицины.
– Мне кажется, я сейчас слышу дипломата, а не учёного, – усмехнулся эмир.
– Одно другому только помогает, мой мудрый господин. И дипломатия, и медицина, для того чтобы быть успешными, должны исходить лишь из установленных фактов. При этом и дипломат, и медик должны ставить перед собой лишь осуществимые задачи, не посягая на достижения, которые заведомо находятся за гранью возможного.
– А как же насчёт смешение функций, Усама? – легко увлекающийся эмир чуть не подскочил, настолько интересными показались ему мысли Усамы.
– Великая мудрость подсказала моему учёнейшему господину самый лучший из всех вопросов, какой можно было задать при обсуждении данной темы. А дело тут в том, что хоть и нельзя смешивать функции, но можно использовать принципы, на которых строится иной род занятий. Священник не должен лечить, а лекарь не должен заниматься дипломатией, однако, по воле Аллаха, существуют универсальные принципы, свойственные этим занятиям. Дипломатию, так же как и медицину, ваш покорный слуга назвал бы искусством возможного. Успех приходит к тем врачам и дипломатам, которые знают, что надлежит считать успехом.
Эмир как-то разом потух и вновь обратился к лекарю:
– Однако же, вернёмся к делу. Ты что-нибудь говорил франкам о своём отношении к их способам лечения?
– Нет, господин.
– А тамплиеры? Это был их лекарь?
– Нет, господин. Тамплиеры только встретили меня и проводили в госпиталь, принадлежащий не им, а кому-то другому. Не знаю кому.
– И ты вообще ничего не сказал по поводу того, что на твоих глазах убили двух больных?
– Я лишь спросил, нужны ли ещё мои услуги? Мне ответили, что не нужны.
– А тамплиеры? Ты ещё виделся с ними?
– Они проводили меня почти до самых стен Дамаска – рыцарь и два конных сержанта. По дороге мы мало говорили. Тамплиеры вообще весьма немногословны. Они несколько отличаются от остальных франков.
– Ты, кажется, многому у них научился, из тебя каждое слово приходится тянуть клещами. Что-то ведь они сказали тебе на прощание?
– Сказали, что будут рады видеть моего господина у себя в гостях, в Иерусалиме, то есть в Аль Кудсе, хотя, конечно, никакой это не Аль Кудс, пока там сидят варвары-франки. Ещё сказали, что искренне надеются на дружбу с Дамаском, и что свет этой дружбы может в недалёком будущем озарить весь мир.
– А что ты им ответил?
– Ответил, что передам их слова моему господину, что сейчас и исполнил.
– Они, должно быть, сочли тебя невежливым, поскольку ты не сказал им никаких приятных слов?
– Я был слишком потрясён тем, что увидел госпитале, а чувства тамплиеров не отражаются на их лицах. Если они и обиделись, заметить это было невозможно.
– Да уж, конечно. Это ты у нас весь на поверхности, несчастное дитя смешения функций. Ладно, будем считать, что дипломата из тебя не получилось. Ступай и лечи моих людей.
Когда эмир и Усама остались вдвоём, Муин ад-Дин спросил:
– Что скажешь, благородный ибн Мункыз?
– Ты сам прекрасно знаешь, господин, что без союза с франками нам никак не обойтись, совершенно независимо от тех неприятных деталей, которые мы сейчас обсуждали. Иначе Зенги Кровавый сожрёт Дамаск и не подавится. У нас нет выбора.
– Выбор есть всегда, Усама. Весь исламский мир с восхищением смотрит на правителя Алеппо Зенги, который поднял знамя джихада. А на Дамаск, не поддержавший джихад и плетущий интриги против его предводителя, будут смотреть с ненавистью и презрением.
– Зенги – предводитель джихада? Тогда почему он точит зубы на мусульманский Дамаск, вместо того, чтобы идти на крестоносные Антиохию и Триполи? Исламский мир хорошо понимает, что Зенги – просто хищник, готовый сожрать всех, и мусульман в первую очередь. Недаром его прозвали Кровавым. Почему мы должны отдавать ему родной город?
– Скажут, что Зенги всего лишь хочет объединить всех мусульман под знамением джихада, потому и претендует на Дамаск.
– Как ты думаешь, господин, подтвердят ли наши отрубленные головы мудрость исламской политики Зенги? А пока мы живы, нам будет что ответить хору льстецов Кровавого. Главное, о чём мы должны помнить – франки не угрожают Дамаску, для этого у них силёнок маловато. Наш союз с франками не будет явным, мы не станем кричать о нём на каждом углу, если понадобится – будем всё отрицать. При этом мы на каждом углу будем кричать о том, что Зенги – не предводитель джихада, а враг ислама, посягающий на мир правоверных. Мы поднимем шума не меньше, чем он.
– А как ты думаешь, кому поверит Багдад, Дамаску или Алеппо?
– Это просто. Багдад поверит тому, кто сильнее. Только сила имеет значение. А союз с франками сделает нас сильнее. Вот и всё.
– Воистину, Усама, ты счастливый баловень универсальных принципов. Увлечение медициной сделало из тебя хорошего политика, – вполне дружелюбно, хотя и несколько иронично протянул эмир. – Но вот скажи мне, дорогой… только мне, это не для посторонних ушей… Если бы Зенги не угрожал свободе Дамаска, а был, напротив, самым бескорыстным из всех возможных предводителей джихада, тебе бы доставило удовольствие воевать вместе с ним против франков? Только не криви душой.