Почему? Ахмад долго не мог этого понять и, наконец, понял. Саладин не мог примириться с тамплиерами, не мог найти с ними общий язык именно по той самой причине, по которой он столь быстро примирился с Синаном и даже проникся симпатией к нему. И Саладин, и Синан, оба весьма любившие поразглагольствовать о религии, на самом деле были весьма равнодушны к вере, легко превращая религиозные убеждения в разменную монету политических игр, а чаще всего – в орудие личной славы, когда трудились над созданием образа борца за веру. Тамплиеры были тому прямой противоположностью. Не претендуя на личную славу, они безвестными умирали во славу своего Бога. Саладин и Синан никогда не пошли бы на смерть за веру. Нур ад-Дин искренне хотел умереть во славу Аллаха, тамплиеры столь же искренне умирали за Христа, всю свою жизнь, безо всякого желания покрасоваться, посвящая своим религиозным убеждениям. Этого Саладин простить тамаплиерам не мог, он знал, что они никогда и ни о чём не договорятся, при этом Саладин легко договаривался с такими христианами, как тот же антиохийский князь Боэмунд или иерусалимский король Лузиньян. Конечно же, и Синан, и Боэмунд, и Саладин, и Лузиньян были людьми искренне верующими, но не ради веры они жили.
Ахмад же, как и тамплиеры, полагал религию единственным смыслом жизни. Однажды Ахмад присутствовал при казни трёх пленных рыцарей-храмовников. Тогда он увидел рай. Тот самый «рай уже на земле». В глазах храмовников, когда они подняли их, помолившись перед смертью, стояло Небо – Царство Небесное, как называют рай христиане. Это было настоящее чудо. Говори после этого, что рай на земле невозможен, потому что наша жизнь несовершенна и греховна. Что же видели тамплиеры перед смертью, если в их глазах отражался рай? Смертники не обращали внимания на страшные приготовления к казни, они, казалось, не слышали грубых оскорбительных окриков палачей. Их лица были просветлёнными, радостными, спокойными. Рыцари, потерпевшие поражение, выглядели победителями рядом с суетливыми палачами, которые торопились прикончить их, только бы не видеть этих глаз. Тогда Ахмад понял, что рай должен начинаться здесь, на земле, а иначе и на Небе его не будет.
Суннизм сначала радовал Ахмада своей простотой и ясностью, а потом перестал удовлетворять – не было в нём глубины. И всё-таки Ахмад твёрдо держался суннизма. Он боялся сойти с этого незыблемого берега, зная, что самостоятельные поиски волнующих глубин погубят его, а не спасут. Он очень хотел дружить с тамплиерами, как и его покойный покровитель ибн Мункыз, но эмир был мудрым политиком, а Ахмад – всего лишь бродягой-богоискателем – так он себя понимал. Ему казалось, что дружба с тамплиерами весьма для него опасна. Может быть, и спасительна, но страх опять, как в молодости, заблудиться в тёмных религиозных лабиринтах перевешивал. Он не искал встречи с тамплиерами.
Впрочем, однажды Ахмад сделал робкий шаг в этом направлении. Ко двору султана прибыл посол тамплиеров. Не задержался – передав письмо и обменявшись несколькими фразами с султаном, сразу же отправился обратно. Не то было время для тамплиеров, чтобы пить щербет с эмирами. Когда храмовник уже готов был сесть на коня, Ахмад, преодолевая робость, решился:
– Господин…
– Да, – тамплиер спокойно, без высокомерия, достаточно дружелюбно, но всё же не улыбаясь посмотрел на Ахмада.
– Не знаете ли вы тамплиера, которого зовут брат Жан?
– У нас в Ордене каждый третий – «брат Жан».
– Нет, такой у вас только один. Он занимается… особыми делами.
– А… это, должно быть, наш сенешаль. Он убит два года назад ассассинским кинжалом. Добрый был рыцарь.
– Но ведь ассассины не убивают тамплиеров.
– Как видишь, для сенешаля они сделали исключение. А ты был знаком с ним?
– Так… один раз видел. Хотел поговорить.
Тамплиер был удивлён расстроенным и, пожалуй, даже убитым видом этого странного мусульманина. Рыцарь хорошо знал сенешаля, и в глазах советника султана он увидел нечто напомнившее ему брата Жана. Что надо этому человеку? На всякий случай тамплиер спросил:
– Я могу чем-нибудь помочь?
– Нет, благородный рыцарь, вы ничем не можете мне помочь.
***
Сбылась мечта Усамы ибн Мункыза – в освобождённом Иерусалиме на Храмовой горе вновь совершается намаз. Протяжные крики муэдзина вновь призывают правоверных в мечеть Аль-Акса, уже очищенную розовой водой от христианской скверны. От тамплиерской скверны. На Харам эш-Шериф больше не мелькают белые плащи. Отныне хозяева здесь – мусульмане. Отныне и вовеки.
Ахмад, покинувший Аль-Аксу после намаза, подумал о том, как счастлив был бы Усама, увидев это торжество ислама. Да, ибн Мункыз очень хотел увидеть освобождённую мечеть Аль-Акса, но… может быть сейчас в душе Усамы творилось бы нечто подобное тому, что творилось в душе Ахмада – какая-то смутная тревога, неудовлетворённость, ощущение того, что всё идёт не так.
Ахмаду вдруг очень захотелось, чтобы на Харам эш-Шериф промелькнул белый плащ. Зачем? Христиане – враги! Поверженные враги. «Не знаю зачем, не знаю!» – молча закричал Ахмад в ответ одёрнувшему его внутреннему голосу. Он напряжённо смотрел на вход в Аль-Аксу. И вдруг явственно представил себе, как из мечети вышел брат Жан. Он посмотрел на Ахмада, дружелюбно улыбнулся и сказал: «Рад встрече. Поговорим? Не волнуйся, Усама не будет против».
***
Саладин доверял Ахмаду. Султан постоянно видел в глазах бывшего ассассина напряжённое недоверие, порою даже осуждение, но именно поэтому он понимал – этот парень не любит и не умеет лгать. Льстецов и подхалимов, готовых в любой момент переметнуться к врагу, и так уже было достаточно вокруг султана, а вот таких – строптивых, непокорных, но искренних и честных – не лишка. Такие если уж служат, то служат и никогда и не предадут.
Султан не ошибался. Ахмад никогда не предал бы своего повелителя. В его душе попросту отсутствовало то, что делает возможным предательство. К тому же, несмотря на все противоречия, Ахмад уважал султана. Было в душе Салах ад-Дина нечто возвышающее его над массой заурядных людей, нечто совершенно чуждое мелочным и ничтожным устремлениям толпы. Салах ад-Дин жаждал великого и явно был к нему способен. Вот только что это за величие, какова его природа? Любая попытка ответить на этот вопрос причиняла Ахмаду душевную боль.
Отшумели праздничные торжества после взятия Иерусалима. Султан с малой свитой отправился в Яффу, взяв с собой Ахмада. Ахмад обрадовался – он вырос в горах и видел море только дважды, причём мельком, а сейчас представился случай получше рассмотреть эту фантастическую стихию.
Раньше Ахмад видел море только спокойным, он не знал, что такое шторм и представить себе не мог, настолько это ужасно, а сейчас штормило. Это был ещё не настоящий шторм, так, волнение средней силы, но Ахмаду и этого было лишка.
– Пойдём на море? – запросто сказал султан Ахмаду.
– Море сейчас ужасно. Может быть, подождём хорошей погоды? – удивлённо ответил Ахмад.
– Боишься? – хитро и добродушно улыбнулся султан.
– С вами, мой повелитель, я не боюсь ничего, – в такие минуты Ахмад чувствовал, что султан очень дорог ему.
Салах ад-Дин заметил его искренность и оценил её. Они отправились к морю.
Огромные волны вздымались и ревели, словно сказочные чудовища. Ахмад, по натуре очень впечатлительный, сейчас почувствовал нечто большее, чем страх – мистический трепет. Он посмотрел на султана и увидел на его лице дикую радость, страшное перевозбуждение. Султан зловеще улыбался, вперив взгляд в бушующие волны. Казалось, таким взглядом можно было укротить море.
– Страшно?! – громче шума волн прокричал Саладин и дико расхохотался.
– Любому станет страшно. Неужели по морю можно путешествовать?
– Нисколько не страшно! И мы отправимся туда, в это бушующее море.
Ахмад растерянно и восхищённо посмотрел на султана. Ещё более возбуждённый восхищением слуги, султан продолжил:
– Я хочу сообщить тебе то, что у меня на душе. Когда Аллах передаст в мои руки все царства Востока, я разделю их между моими сыновьями, а сам с лучшими войсками отправлюсь через эту ревущую пучину на завоевание западных стран и островов. Я не сложу оружие, пока останется хотя бы один христианин на земле. Мы покорим весь христианский мир – Францию, Италию, Германию. Да поможет нам Аллах скорее овладеть ими!
Ахмад перестал видеть море, оно больше не пугало его. Даже сумасшедший замысел султана не сильно его испугал, к тому же из-за рева моря он половины не расслышал. А вот лицо Саладина… Ахмад не мог оторвать глаз от демонической маски злобной радости, в которую превратилось лицо его повелителя. И глаза… чёрное пламя полыхало в глазах великого султана Салах ад-Дина Юсуфа ибн Айюба.
***
– Ну вот и всё, Андрюшенька, надо нам с тобой прощаться, – ласково и грустно улыбнувшись, сказал Сиверцеву Шах.
– Надоел я вам? – Андрей улыбнулся широко и немного нахально.
– Ну что ты, дорогой. Мы всегда будем помнить, что ты спас нашу деревню. И за Саида тебе спасибо. Нашего Сашку-Саида. Ты вернул его к жизни. Из этого ассассина получится добрый христианипн. Вам бы и ещё неплохо было пообщаться с ним, обоим вышла бы польза, однако – увы, тебя призывает твой начальник, командор Князев, – Шах протянул Андрею конверт.
Раскрыв конверт, Сиверцев обнаружил там какой-то странный паспорт. Паспорт был на его имя и с его фотографией. Повертев в руках сей документ, Андрей понял – паспорт ооновский.
– Без меня меня женили, – добродушно усмехнулся Сиверцев.
– Ну так там у вас в Ордене, наверное, дисциплина, – развёл руками Шах.
– Не без этого. И куда же надлежит отбыть новоиспечённому гражданину мира?
– Ты посмотри, там в конверте ещё билет на самолёт «Тегеран-Иерусалим». И немного долларов.
– А на словах Дмитрий ничего не просил передать мне?
– Только то, что тебя встретят в аэропорту. А до Тегерана мы проводим тебя.
***
В конце декабря 1991 года самолёт, на котором летел Андрей Сиверцев, приземлился в аэропорту Бен-Гурион. Едва он миновал все надлежащие контроли, как к нему подошёл молодой мужчина, имеющий наружность охранника солидного банка – костюм с галстуком, широкие плечи и невозмутимая физиономия.